"эта оптимизация не в пользу больниц и больных". Медицинский «оптимизатор» попал под следствие
К чему приведет заочный спор главного врача 62-й больницы с вице-мэром Москвы? Business FM провела спецрасследование о системе закупок лекарств
Жизненно важные цены. Чем может закончиться конфликт вокруг 62-й больницы? Какие проблемы вскрыла заочная дискуссия главврача этой онкологической клиники с вице-мэром Москвы, и что говорят медики из других учреждений?
62-я больница считается лучшей онкологической клиникой в стране. Ее главврач Анатолий Махсон ушел в отпуск, из которого на прежний пост уже не вернется. А предшествовал этому заочный спор Махсона с вице-мэром по социальной сфере Леонидом Печатниковым. Предмет спора — статус больницы. Город сделал учреждение бюджетным. Раньше клиника имела автономию, что позволяло ей напрямую договариваться о ценах с поставщиками лекарств и оборудования.
Теперь все как у всех — больница пишет заявку, власти все оплачивают за счет бюджета. А вот все ли? Это зависит от величины этого бюджета.
Чиновники говорят о том, что, когда какая-либо больница имеет право на прямые переговоры с поставщиком, возникает угроза коррупции. При этом никаких претензий к 62-й клинике ранее не возникало. А город же, по версии властей, за счет оптового заказа еще и сэкономит.
Главврач Махсон уверен, что при централизованных закупках без лекарств могут остаться тысячи онкобольных. В 62-й клинике такая угроза уже возникла, и больница сама докупила нужное лекарство за счет заработанных средств. Причем как утверждает Махсон, купила почти в пять раз дешевле, чем департамент здравоохранения. Препарат «Иринотекан» 62-я больница приобрела по цене 1 213 рублей за упаковку. А Москва заплатила за это же лекарство 5 844 рубля. Еще несколько подобных примеров Махсон опубликовал в таблице сравнения закупочных цен. Позднее департамент здравоохранения ответил. Своей таблицей. Чиновники, защищая идею централизованных закупок, тоже сравнили цены, по которым товары для клиник закупает город с ценами, о которых удалось договориться 62-й больнице. Приборы Thunderbeat департамент здравоохранения Москвы купил за 73 тысячи, а 62-я больница — за 243 тысячи! Переплата — 231%, набор определенных тестов, по версии департамента, больница купила на 255% дороже, чем город при централизованной закупке и так далее. Махсон претензии прокомментировал. По его словам, авторы таблицы не уточнили, что приборы, о которых идет речь, Москва закупила с одной ручкой (что бы это ни значило), а 62-я больница — с пятью. По тестам город указал цену за 50 штук, а по больнице опубликовал стоимость покупки 250 упаковок. В итоге, по словам Махсона, по всем пунктам, перечисленным департаментом, получилось, что цены, о которых удалось договориться больнице, оказались ниже, чем прайс в централизованной закупке, и список можно продолжать, говорит Анатолий Махсон.
Анатолий Махсон главврач 62-й больницы «У нас в больнице есть два прибора в одной лаборатории, абсолютно одинаковые, одной фирмы, купленные с разрывом в три месяца. Вот один прибор стоит 5 млн, другой прибор стоит 13. Разница только одна, потому что за 5 млн мы купили сами, а за 13 млн мы получили по централизованной закупке департамента здравоохранения».
Получить комментарий от департамента Business FM не удалось. В пресс-службе заявили, что будут готовы обсуждать эту тему только после проверки 62-й больницы. А закончится она только в следующем году. Это, кстати, уже 18-я проверка за год, и инициирована она была сразу после того, как главный врач начал заочно спорить о ценах и судьбе больницы с вице-мэром Печатниковым. Чиновник один раз прокомментировал претензии Махсона на клинико-анатомической конференции. Расшифровка выступления Печатникова доступна на портале Vademecum . Он уточнил, что сам когда-то поспособствовал тому, чтобы больнице оставили автономию, а успехи 62-й клиники в экономии объяснил тем, что больница со скидкой закупает препараты с истекающим сроком годности, а бюджет так делать не может по закону. Позднее Махсон добавил, что лекарства заканчиваются раньше, чем истекает срок годности и что больница покупает дешевле не только такие лекарства, но и абсолютно новые.
Если медикаменты качественные и пригодные к использованию и их можно купить дешевле, почему это нужно пресекать, а не брать на вооружение?
Николай Жуков руководитель отдела лекарственного лечения опухолей Московского научно-исследовательского онкологического института имени Рогачева «Даже если 62-я больница закупала препараты дешевле из-за того, что там меньше срок годности, но она успевала все это перевести до истечения этого срока годности, в этом нет криминала. Разница, как бы да, по какой причине эти препараты стоили дешевле, если они качественные, если они сертифицированные и так далее. С учетом недостаточной обеспеченности онкологических пациентов препаратами, каждый лишний рубль — это не просто рубль, а это чья-то спасенная жизнь или продленные жизни».
Конфликт вокруг 62-й больницы позволил задать и более глобальный вопрос: а правильно ли вообще организована система закупок по стране? Так, из сообщения Махсона следует, что тот же препарат «Иринотекан» в 2014 году стоил 518 рублей за флакон. В 2016 году для больницы он подорожал в два с лишним раза, а для государства — в 11 раз. Споря друг с другом, Махсон и Печатников в одном оказались едины. Речь идет о причинах резкого подорожания лекарств.
В 2014 году аукцион по закупкам медикаментов строился так: заказчик, определяя стартовую цену, брал самую низкую из возможных. То есть говорил: «Мы готовы покупать это лекарство за 100 рублей». Поставщики начинали предлагать свои варианты, кто-то, например, говорил: «Мы можем не меньше, чем за 200». А кто-то соглашался продать и по 170. Как пояснил Печатников, в Минэкономразвития решили, что так отсекаются потенциальные конкуренты, а к торгам нужно допускать всех. Министерство предложило правила перевернуть и в качестве стартовой цены установить максимальную, чтобы потом участники конкурса соревновались, понижая цену. Разумеется, если максимальная цена на тот же условный препарат составляет 2 000 рублей, пара претендентов для вида посоревнуется и предложат 1 900 и 1 800. Но за 170 рублей это лекарство уже никто не продаст, особенно если конкурентов немного, и они могут договориться о том, что этот тендер выигрывает один, а следующий — другой. Проигрывает бюджет. Договариваясь о поставках в частном порядке, можно добиваться снижения цен. Речь, конечно, идет о разнице не в 5 или 11 раз, о которой пишут пользователи соцсетей, вставшие на защиту 62-й больницы, но экономить действительно можно, говорит директор программ фонда «Подари жизнь» Екатерина Чистякова.
Екатерина Чистякова директор программ фонда «Подари жизнь» «Цены, действительно, при закупках могут быть самыми разными, и я хочу сказать, что препараты, которые закупает наш фонд, они закупаются на 20-30% дешевле, чем то же самое происходит по госзакупкам. Это достигается прицельной работой с поставщиками, целенаправленно, потому что нам действительно важно сэкономить деньги благотворителя».
Вице-мэр, комментируя этот резкий скачок цен из-за письма Минэкономразвития, рассказал удивительную историю. По его словам, письмо регионы получили 12 января 2015 года.
Леонид Печатников вице-мэр Москвы «Все взяли под козырек, исполнили, и лекарства действительно подорожали. Такое было письмо. К сожалению, ни министр здравоохранения, ни я, ни мэр, мы об этом письме не знали, оно прошло по департаментам по всей России, поэтому по всей России цены стали расти. Во всех департаментах это письмо было, а в Минздраве его не было. Когда я об этом узнал, то с этим письмом помчался к мэру. Я не буду передавать эмоции Сергея Семеновича Собянина, он позвонил министру здравоохранения России Скворцовой, спросил, знает ли она об этом, она тоже ничего не знала. Сергей Семенович поехал к премьер-министру, и это письмо практически было дезавуировано».
Как о письме, которое поменяло правила закупок лекарств по всей стране, могли не знать департамент здравоохранения Москвы, мэр, министр здравоохранения и премьер? А кто тогда вообще «взял под козырек и исполнил»?
На эти вопросы Business FM пресс-службы вице-мэра и департамента здравоохранения пока не ответили. Опрошенные Business FM эксперты подходящих слов тоже не нашли.
Главный врач Московской городской онкологической больницы N62 Анатолий Махсон рассказал, почему, по его мнению, московские власти решили оптимизировать самую успешную столичную больницу и к каким последствиям для пациентов это приведет.
«Департамент покупает по завышенной цене»
В чем причина конфликта между 62-й больницей и департаментом здравоохранения Москвы?
В том, что Москва пытается централизовать все закупки под предлогом экономии бюджетных средств. А на деле никакой экономии нет. Чтобы вы понимали, мы с 2014 года являемся автономным учреждением. Единственное наше отличие от бюджетной больницы — у нас больше свободы для финансово-хозяйственной деятельности, а еще торгово-закупочную деятельность мы ведем по 223-му закону. А бюджетные организации ведут торгово-закупочную деятельность по 44-му ФЗ — там полный контроль, централизация.
До перевода на ОМС у больницы вообще проблем не было. Бюджетного финансирования хватало практически на все. У нас больные ничего не покупали, я это говорю ответственно. Москвичи ни за что не платили. Были платные услуги только для иногородних больных. Мы сами вели торгово-закупочную деятельность. Покупали то, что нам надо, и нам на все хватало.
В 2015-м больницу перевели на одноканальное финансирование по ОМС, уровень стал падать, потому что в тарифы ОМС многое не входит. Денег стало значительно меньше. В 2015-м мы пролечили на 1 тыс. человек больше (у нас оставался запас медикаментов и средств с 2014 года), а заработали в 2015-м мы уже на 40% меньше, чем получали по бюджету. К концу 2016 года работать стало невозможно — заканчиваются расходные материалы и медикаменты, деньги закончились. Я знаю, что в других московских больницах давно так: острая нехватка препаратов, нет многих расходных материалов, больным говорят: купите то, купите это. У нас никогда этого не было. А сейчас мы на грани.
В этом году для нас централизованно закупили расходных материалов и медикаментов на 590 млн рублей, купили не все — будет дефицит. Если бы нам отдали деньги, как это было раньше, мы на эти 590 млн рублей полностью бы себя обеспечили всем необходимым. В централизованных закупках много недостатков. Мы не можем влиять на закупки, а ведь мы лучше знаем, какие препараты и расходные материалы нам нужны.
Почему вы купили бы больше препаратов на 590 млн, чем департамент здравоохранения на аукционе?
Потому что департамент покупает по завышенной цене. Мы об этом узнали в прошлом году. Больница написала заявку на химиопрепараты, их всегда закупают централизованно. Написали мы ее в июле. Нам сказали, что полностью заявку удовлетворят. Но в ноябре возвращается наша урезанная заявка - департамент (без согласования с больницей) выкинул целый ряд препаратов, без которых наша больница жить не может. Но самое главное, что они не только нашу заявку перекроили. Они перекроили и заявку на весь город по системе ДЛО (дополнительное лекарственное обеспечение), там было более 5 млрд руб., и в рамках этой суммы увеличили закупку одних препаратов и не купили другие. Нашу заявку я отказался подписать. С этого все и началось.
А как они объяснили сокращение вашей заявки?
Основная причина - это нехватка средств. А результат такого формирования заявки - нехватка критически важных препаратов в стационарах и более 3 тыс. не обеспеченных рецептов только в Северном и Северо-Западном округах Москвы со сроком задержки до 46 дней (это данные за 10 месяцев 2016 года).
Ну а поскольку у нас возник конфликт, мы стали разбираться в ситуации. И оказалось, что никакой экономии бюджетных средств при централизованных закупках нет. Что наша больница покупает целый ряд препаратов в два, в три, в четыре и даже в семь раз дешевле, чем по централизованным закупкам.
Знаете, я работаю в этой больнице с 1972 года, и вот уже почти 27 лет главным врачом. Когда я стал главврачом, у нас не было ничего. В онкологической больнице не было эндоскопии, ультразвука, мониторов. У нас было два или три старых рентгеновских аппарата. Как мы работали, не знаю. Но работали, и не плохо. Правда, смертность была 4,5%. Тогда по штату у нас было 700 коек, лечили мы максимум 5,5 тыс. больных и делали 1800 операций в год. А сейчас - для сравнения - мы в стационаре лечим 15 тыс. человек, 6,5 тыс. операций в год, смертность многие годы не превышает 0,7%. И в дневном стационаре лечим еще 6 тыс. больных. Многие операции никто в городе, кроме нас, не выполняет. У нас единственная интегрированная 3D-операционная в России. Причем мы ее делали сами. Сейчас мы ничем не отличаемся от какой-нибудь хорошей европейской клиники. У нас три компьютерных и два магнитно-резонансных томографа, единственная в системе городского здравоохранения молекулярно-биологическая лаборатория и многое другое.
И все это - благодаря автономии?
Благодаря нормальному бюджетному финансированию, желанию работать и автономии в том числе, потому что автономия дает возможность вести хозяйственную деятельность самостоятельно, в том числе покупать лекарства и расходные материалы. У нас за эти годы сформировался очень сильный коллектив. Кстати, меня коллектив и выбрал. Потому что больница умирала. А у меня была мечта идиота - поработать в нормальных условиях. И я делал все так, чтобы создать эти условия. Я 17 лет в больнице проработал хирургом, год заведовал отделением, потом стал главным врачом. Продолжал оперировать. Больница была родная.
«У нас задача лечить больных, а не покупать дороже»
Расскажите, как происходит централизованная закупка? Кто определяет цену?
Закупкой препаратов занимается управление фармации департамента здравоохранения. Им принадлежит центральный аптечный склад, который поставляет лекарства в аптечные пункты и в стационары тоже.
Формирование исходных цен для аукционов начинается по регистрационной цене. Регистрационная цена препарата - это та цена, которую заявляет производитель, когда регистрирует препарат на рынке. И она является максимальной. В свое время Минздрав ее придумал как максимальную цену для данного препарата. Во время торгов она должна быть снижена. Зачастую у многих препаратов, особенно у дженериков (препараты не оригинальные, воспроизводимые по лицензии), себестоимость не имеет никакого отношения к регистрационной цене. Они назначают ее, предположим, процентов на 10–15 дешевле оригинального препарата. А себестоимость может быть в 30 раз меньше. И если продавец поставил цену 8 тыс., а реальная себестоимость - 300 руб., то он вполне может продать за 4 тыс. А заказчик потом говорит: «Исходная цена - восемь, мы купили за четыре и половину сэкономили, мы молодцы». А если больница сама покупает, по 223-му закону, то мы можем купить по меньшей цене и больше препаратов, потому что мы в этом заинтересованы.
Был в этом году аукцион, на котором торговали препарат анастразол. Общая сумма аукциона - 480 млн руб. Как вы думаете, во сколько может упасть цена препарата в торгах? В 27 раз она упала. Была объявлена цена аукциона - 8 тыс. руб. за упаковку. А в итоге фирма выиграла аукцион по цене 300 руб. за упаковку или весь лот - 18 млн руб.
Прочему такая высокая цена на дешевый препарат изначально?
Тут секрет очень простой. Аукцион формируется по международному непатентованному названию - МНН - «анастразол». А цену поставили по стоимости оригинального препарата, который стоил когда-то как раз 8 тыс. руб. Но сейчас полно дженериков анастразола, и оригинальный препарат уже по определению не может выиграть в аукционе. Вот и выиграл дженерик. А бывает, что фирмы, участвующие в торгах, договариваются между собой и снижают, например, не до 300 руб., а до 3 тыс. И получают колоссальную прибыль.
И часто такое бывает?
Бывает. Есть очень интересные аукционы. Как вы думаете, можно ли внутри одного аукциона купить один и тот же препарат по разным ценам?
Наверное, нет.
Правильно, при разумном подходе. Но на практике - можно. И это происходит, когда фирмы, участвующие в торгах, договариваются. Вот у нас был случай - мы купили дженерик по цене 7,5 тыс. руб. за упаковку, а потом получили из одного аукциона этот же дженерик по цене 25,3 тыс. руб. А когда стали разбираться, оказалось, что в составе одного аукциона закуплены четыре дженерика, со стоимостью от 17,9 тыс. до 26,7 тыс. руб. за упаковку. Это так и происходит: объявляют аукцион, цена завышена, фирмы договариваются, и внутри одного аукциона оказывается несколько дженериков с большим разбросом цен.
А как вы купили этот дженерик за 7,5 тыс.?
Просто. Мы покупаем за свои деньги. У нас задача лечить больных, а не покупать дороже. Мы покупаем самостоятельно, мы сами объявляем аукцион. Как автономное учреждение, по 223-му закону - находим фирму, торгуемся, опускаем цену. У нас падение цен в аукционе небольшое, но всегда есть конкуренция. Один раз было очень интересно - мы провели аукцион, где падение цены было 70%, потому что схлестнулись два дилера. Мы купили препарата больше, а заплатили меньше. Это все возможно, когда нет централизации. Но если мы станем бюджетной больницей, все торги будут по 44-му ФЗ, а это централизация, это высокие цены. Мы уже ни на что влиять не сможем. Значит, лекарств получим меньше, людей пролечим меньше, пациенты вынуждены будут покупать то, что должны получать бесплатно.
Если вы вспомните, Печатников говорил, что наша больница - не только лучшая в Москве, но и лучшая в России. Но тем не менее он ходатайствовал перед мэром, чтобы перевести нас в статус бюджетного учреждения, в нарушение закона. Зачем? Чего улучшать-то, если мы и так лучшие?
Почему в нарушение закона?
Потому что по закону у автономного учреждения главный орган - это наблюдательный совет. Он формируется по принципу: треть - собственник имущества (департамент здравоохранения), треть - представители общественности, треть - представители больницы (но не администрации больницы), один человек - представитель департамента имущества Москвы. Председателем нашего наблюдательного совета является Хрипун, министр здравоохранения Москвы. Каждый год главный врач больницы (который не является членом наблюдательного совета) делает доклад о результатах работы больницы, отчитывается по финансово-хозяйственной деятельности, по медицинским показателям и так далее. Наблюдательный совет его заслушивает и принимает или не принимает его отчет. Утверждает план финансово-хозяйственной деятельности на следующий год. И если что-то в учреждении не ладится, наблюдательный совет может ходатайствовать об изменении типа учреждения - например, с автономного на бюджетное. Наш наблюдательный совет не собирался целый год. Никто меня не заслушивал. А мы работаем хорошо, каждый год увеличиваем пропускную способность, качество сохраняем. Вот и выходит, что перевод нас в бюджетное учреждение проходит незаконно. С единственной целью - вернуть нас в систему централизованных закупок, после чего невозможно будет увидеть их неэффективность.
Обычно централизация нужна для оптимизации расходов.
Правильно, но в данном случае эта оптимизация не в пользу больниц и больных. При централизованной закупке вы не можете спрогнозировать, когда получите препарат и получите ли вообще. Потому что реальная поставка может начаться в июне, в августе, а бывало, что нам поставляли препарат в октябре.
То есть в конце года? А чем вы лечили весь год?
Ну мы-то лечили за счет самостоятельных закупок. Мы автономными были, а у автономного учреждения по закону вообще не может быть централизованных закупок. А другие московские больницы в такой ситуации будут сидеть без лекарств.
«Чем больше лот аукциона, тем меньше конкуренции»
Так зачем же тогда вас лишают автономии?
Вот мы и подошли к сути конфликта. Когда мы станем как все, не с чем будет сравнивать цены с аукционов. Все будут покупать одинаково дорого. Не будет 62-й больницы, которая купила в четыре, а иногда и в семь раз раза дешевле, а потом еще и всему миру показала эту цену.
Вот у меня в больнице стоят два абсолютно одинаковых прибора для патанатомии. Я вам накладные могу показать. Один мы купили сами за 9 млн руб., он нам очень был нужен, и мы решили потратить заработанные больницей деньги. Но одного было мало, у нас 150 тыс. биопсий в год, все приборы перегружены, а если один остановится, то это катастрофа. И мы заказали еще. И получили такой же прибор через департамент, по централизованной закупке, за 20 млн руб. Другой прибор в эту лабораторию мы купили за 5 млн руб. и точно такой же получили по централизованной закупке за 13 млн руб.
Вот пока мы автономное учреждение, мы можем покупать в три раза дешевле. А когда станем бюджетным учреждением, нам будут покупать по ценам централизованных закупок. С моей точки зрения, это многое объясняет.
Кроме этого, тут есть чем заинтересоваться и антимонопольному ведомству. Чем больше лот аукциона, тем меньше конкуренции. Вы представьте аукцион на 500 млн руб. Там только обеспечение будет на 50 млн, очень сложная логистика. А именно такие аукционы и проводит департамент. То есть участвовать в этом аукционе могут только очень крупные фирмы. Все небольшие компании туда не подступятся. Вся система настроена на то, чтобы убить конкуренцию и поддержать монополистов. Вот у нашей больницы было около 20 поставщиков, мы знали, у кого из них какой препарат выгоднее купить. Сейчас никакой конкуренции не будет. Московские чиновники лоббируют интересы одной-двух фирм. А рынок лекарств просто уничтожается.
Мэр Собянин уже подписал указ о переводе больницы в статус бюджетного учреждения, когда это произойдет на деле?
Пока мы еще автономные. Бюджетными мы станем, когда в налоговой инспекции зарегистрируем устав бюджетного учреждения, а потом нужно будет поменять целый ряд юридических документов. Это колоссальные затраты и колоссальная головная боль, потому что меняются все печати, все бланки, все вывески.
Что будет с больницей после изменения статуса?
Мы откатимся в лечении больных лет на десять назад. Больница не сможет проводить целый ряд современных схем химиотерапии, требующих многосуточного непрерывного введения лекарства, для которого необходимы специальные расходные материалы (которые не оплачиваются по системе ОМС). Еще целый ряд диагностических и лечебных методик станет недоступным для наших больных. Если бы централизованно нам поставляли все, что нам нужно, мы бы не возражали. Вы думаете, я хочу покупать? Я хочу обеспечить современное лечение нашим больным. А чтобы его обеспечить, я знаю, сколько и чего мне нужно. Централизованные закупки - это безумие для онкологии. Каждый год появляются новые препараты, новые методики и расходные материалы к ним, меняются схемы лечения, а в департаменте хотят, чтобы мы на один год вперед давали заявку, а были попытки делать такие заявки и на 2–3 года вперед. Как это возможно? Меняется состав больных, причем непредсказуемо. У нас стояла очередь в гинекологию, вдруг она по какой-то причине исчезла, а в другом отделении выросла. Тут нужен гибкий подход. Централизованно можно покупать что-то простое. Например, шприцы, перевязочный материал.
Почему сегодня в бюджетных больницах не хватает лекарств? Например, есть препарат бевацизумаб. Он зарегистрирован при многих показаниях в онкологии, нормальный препарат, хороший. Но на рынке появляется препарат афлиберцепт, который в два раза дороже бевацизумаба, имеет сходный механизм действия, зарегистрирован только при колоректальном раке во второй линии химиотерапии и только со схемой FOLFIRI. И при централизованной закупке покупают афлиберцепт. При этом доказано, что он помогает только при определенной схеме химиотерапии, которую делают фактически только у нас, она достаточно сложная, потому что там должно быть двухсуточное непрерывное введение 5-фторурацила. Если эту схему FOLFIRI не делать, то препарат афлиберцепт вообще никакого преимущества не имеет. Но бевацизумаб покупают в недостаточном количестве, а покупают для всей Москвы афлиберцепт, несмотря на то, что он в два раза дороже и в соответствии с показаниями и четко прописанной схемой введения его практически нигде применять не могут.
Или еще пример: покупается препарат кабазитаксел, хороший препарат, применяется при раке предстательной железы, но очень токсичный, вызывает нейтропению 4-й степени. Поэтому расход у препарата минимальный, в поликлиниках его используют очень мало, больные пожилого возраста его переносят очень плохо.
Мы практически единственное учреждение, кто его расходует, так вот у нас уходит семь флаконов в месяц. Но в нашей поликлинике в конце прошлого года в аптечном киоске было 300 флаконов этого препарата. Нам их хватит на четыре года, но там уже срок годности выйдет, а его закупили еще. Казалось бы, зачем так много купили нам этого препарата? А затем, что есть производитель, и у него нужно купить. Понимаете? Если вам интересно, можно сейчас пойти и посмотреть запасы этого кабазитаксела, который был закуплен централизованно. Его израсходовать невозможно. Я не знаю, как они будут его списывать, а это лекарство на сотни миллионов рублей.
Зачем же его купили?
Нужно было купить именно у этой фирмы. А насколько препарат нужен, это уже никого не интересует.
Вас департамент обвиняет в том, что вы покупали препараты с истекающим сроком годности.
Вот показываю справку для контрольного управления администрации президента РФ: препарат иринотекан. Мы купили в 2016 году по 1023 руб. за упаковку, у него срок годности - до сентября 2018 года. А централизованно мы получили этот же препарат со сроком годности до марта 2019 года - по цене 5121 руб. за упаковку. Но этот препарат мы в 2016-м и израсходовали. При чем тут истекающий срок годности? Бывало, мы покупали летом 2016-го препарат сроком годности до марта 2017-го. Так он у нас не доживает до конца года, мы все используем. Мы же сами знаем, сколько нам нужно. Мы не заинтересованы в том, чтобы переплатить или купить столько, сколько не сможем использовать.
Еще департамент говорит, что некоторые препараты вы покупаете дороже.
Они показывают, что антитела для иммуногистологической лаборатории кто-то купил за 10 тыс. руб., а мы за 35 тыс. Но мы-то покупаем 250 тестов, поскольку у нас очень мощная лаборатория, и нам выгодно покупать много, мы все равно их израсходуем. А у них за 10 тыс.- 50 тестов. Таким образом, один тест, купленный централизованно при общей закупке в 10 тыс. руб., оказался на треть дороже одного теста, купленного нами в закупке на 35 тыс. рублей. А самое главное - это же нормально, если бы при централизованной закупке цены были ниже даже на 30%. Это нормально, для этого и придумали централизованные торги. Но департамент не объясняет, почему централизованно покупал то же самое в два, четыре, а иногда и в семь раз дороже. Об этом они молчат.
Врачи ваши говорят, что больницу проверяют много и часто. И сейчас новая проверка. Что ищут?
Раньше были проверки как проверки. Много, разных, но проверили и ушли, существенных нарушений никогда не находили. А сейчас пришла внеплановая проверка из департамента здравоохранения Москвы, 18-я по счету в этом году. И эти проверяющие уже неделю у нас сидят, копают, рушат всю работу. Каждый день по 10–12 человек приходит. У них задача найти что-нибудь. Вот хотели доказать, что не на каждую перевязку меняем перчатки. Главный эпидемиолог посмотрел, сколько было перевязок, потом вывалил все использованные перчатки на пол, посчитал. Все совпало. Он говорит: «Этого не может быть, вы подготовились». У них задача - найти хоть что-то. Каждый день в департаменте собирается совещание, на котором обсуждают, кто и что накопал.
Есть два пути решения этого конфликта. Можно было разобраться с закупками, навести там порядок и отозвать решение о переводе больницы в бюджетный статус, а можно попытаться доказать, что во всем виновата больница и что она шумит необоснованно. Хотя вопросы, поднятые больницей, касаются всего московского здравоохранения. Они выбрали второй путь.
Беседовали Ольга Алленова и Роза Цветкова
Фото Коммерсантъ
25.12.2018 | 05:49
Ряд изданий сообщил, что бывший вице-премьер правительства Москвы, в прошлом один из самых непопулярных столичных чиновников, попал под подозрение правоохранительных органов.
Предполагается, что экс-чиновнику, курировавшему социальный блок, инкриминируют хищения на сумму в 3,5 млрд рублей. Якобы особый интерес у силовиков по делу бывшего московского вице-мэра вызывают закупки медоборудования и лекарственных препаратов. Сетевые медиа пишут, что мэр столицы Собянин уже в курсе расследования. Однако официальной информации из органов правопорядка относительно Печатникова пока не поступало.
Напомним, Леонид Печатников пришел в первое правительство Сергея Собянина на должность главы департамента здравоохранения с поста директора Европейского медицинского центра. Именно Печатников стал автором реформы по оптимизации столичного здравоохранения, вызвавшей резкое раздражение в обществе. Реформа оказалась связана с сокращением количества врачей и «слиянием» медицинских учреждений.
В 2016 –2017 годах Леонид Печатников принимал активное участие в конфликте между уволенным с поста главным врачом Московской городской онкологической больницы №62 (МГОБ №62) Анатолием Махсоном и Департаментом здравоохранения Москвы (ДЗМ). История вызывала скандал, а в сеть попала информация о вероятной коррупции в ДЗМ.
В 2017 году представители сообщества «Диссернет» сообщили медицинскому изданию Vademecum, что в доступных источниках нет докторской диссертации вице-мэра Печатникова. Ее не нашли ни в Центральной научной медицинской библиотеке, ни в научных фондах Франции, где якобы эта диссертация была защищена.
Кроме того, имя Печатникова связывают со скандалами вокруг использования спецавтомобилей (машин скорой помощи) для «скоростного» объезда московских пробок, а также с электронным голосованием по переименованию Войковского района столицы, результаты которого, по ряду мнений, были сфальсифицированы.
19 сентября 2018 года Сергей Собянин отправил Леонида Печатникова в отставку, поблагодарив за долгую службу и большие достижения. На место Печатникова была назначена бывший руководитель аппарата мэра Анастасия Ракова.
СМИ публикуют мнения, согласно которым московский мэр увольняет чиновников, вызвавших «народный гнев» с тем, чтобы улучшить свой имидж. Однако, как можно видеть, Максим Ликсутов и Исаак Калина, чьей работой категорически недовольны многие москвичи, продолжают исполнять свои обязанности и в отставку не спешат. По тем же мнениям, совсем не факт, что увольнениями можно повлиять на образ самого Сергея Собянина, запомнившегося москвичам дорогостоящей «урбантиной», сомнительной оптимизацией дорожной сети и проблемами уборки снега зимой.
Анатолий Махсон, бывший главврач Московской городской онкологической больницы №62
Вы, возможно, слышали про скандал с 62-й больницей. История очень важная, и я прошу вас обратить на нее внимание! Московская городская онкологическая больница №62 считается одной из лучших подобных клиник в стране. В этой больнице могли лечиться обычные люди, у которых нет денег на дорогие иностранные клиники. Но до больницы добрались оптимизаторы. Возможно, потому, что главврач Анатолий Махсон вскрыл схемы, по которым правительство Москвы закупало лекарства по завышенным в несколько раз ценам. Сейчас Махсон уже ушел с поста главврача, а в больнице проводится масштабная проверка. А благодаря оптимизации, цель которой — «улучшение качества обслуживая», больница потеряла возможность самостоятельно закупать необходимые ее пациентам лекарства.
Коротко, о том, что произошло и что происходит сейчас:
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?
25 ноября Сталик stalic Ханкишиев написал пост про то, как его дочь лечили от рака в Московской городской онкологической больнице №62. Пост заканчивался новостью о том, что 62-ю больницу решили оптимизировать. Сталик резко осудил это решение и призвал своих читателей добиваться его отмены.
ЧТО ПЛОХОГО В ОПТИМИЗАЦИИ?
Оптимизация 62-й больницы заключалась в ее переводе из разряда автономных в бюджетные. То есть после оптимизации она потеряла право самостоятельно закупать необходимые ей лекарства. Теперь она получает лекарства от Департамента здравоохранения, который приобретает их по закону о госзакупках.
ЧТО ПЛОХОГО В ГОСЗАКУПКАХ?
Приобретать лекарства через госзакупки оказалось очень дорого . Например, в 2016 году государство закупило препарат Иринотекан по цене 5 844 рублей за флакон, а 62-я больница в том же году закупила тот же препарат по цене 1 213 рублей (почти в пять раз дешевле). Препарат Доцетаксел государство приобрело по цене 19 474 рубля за флакон, а больница — по цене 7 500 рублей (в 2,5 раза дешевле). Оксалиплатин государство закупало по цене от 5 839 до 13 580 рублей , в то время как больница покупала его за 859 рублей (в 6-15 раз дешевле). Получается, что государство тратит больше денег, но при этом закупает меньшее количество лекарства. Из-за этого в больницах возник дефицит лекарств, который для больных некоторыми видами рака стал смертельной угрозой. Раньше 62-я больница могла самостоятельно и на собственные деньги докупать необходимые для их лечения препараты. Но после оптимизации она потеряла такую возможность.
Защитники больницы считают, что решение об оптимизации связано с желанием Департамента здравоохранения скрыть факт растрат. Ведь если больница не будет закупать лекарства в пять раз дешевле, то сравнивать цены на госзакупках будет не с чем. И тогда ни у кого не возникнет вопросов, почему Департамент здравоохранения так неэффективно тратит выделенные на закупку препаратов деньги.
«Очень удобный подход - вместо того, чтобы навести порядок в закупке лекарств, которых только для онкологических больных в Москве ежегодно закупается более чем на 5 миллиардов рублей, ликвидировать возможность у 62-й онкологической больницы закупать их по нормальным ценам, и тогда не с чем будет сравнивать. Как сказал Жванецкий "трудно менять ничего не меняя, но мы будем"».После этого в блогосфере началось что-то вроде войны. После инцидента с Долей Сталик начал обвинять блогеров в продажности: в частности, nikitskij , который выкатил про Махсона странные разоблачительные посты; nemihail , который упрекнул Сталика в излишнем богатстве и непорядочности; losyara1975 , пост которого заморозили до того, как я успел его прочитать. Сталика и Махсона поддержала miss_tramell .
ЧТО ПРОИСХОДИТ СЕЙЧАС?
Еще в конце декабря Анатолий Махсон написал в ФСБ и СК официальное заявление о вскрытых им завышениях цен при закупках лекарств. Заявление приняли к рассмотрению, о результатах пока еще ничего не известно. — в нем говорится, что в сравнении с больницей Департамент здравоохранения Москвы переплатил за аппаратуру и лекарства 217 894 133,58 рубля .
Кроме того, Сталик и Анатолий Махсон получили множество писем о денежных махинациях и коррупции в области здравоохранения. Сталик пообещал, что он будет публиковать эту информацию по мере того, как она будет подтверждаться документами. Уже есть пост про то, что Департамент здравоохранения Москвы тратит огромные деньги на закупку ненужных упаковочных материалов для стерилизации.
Тем временем в 62-й больнице продолжается проверка.
СКОЛЬКО ДЕПАРТАМЕНТ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ МОСКВЫ ПЕРЕПЛАЧИВАЕТ ЗА ЛЕКАРСТВА?
13 января Сталик опубликовал серию постов с анализом цен, по которым Департамент здравоохранения Москвы закупает лекарства для онкобольных. Он посчитал, что при закупке 12 препаратов Департамент переплатил более 800 миллионов рублей .
Ниже привожу собственные расчеты по предоставленным Сталиком документам. В своих постах он также дает ссылки на аукционы и контракты на Госзакупках, всю информацию можно перепроверить ( , , , , ).
Капецитабин
4 161 - столько упаковок закупил ДЗМ
21 002 439,45 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
14 474 292,52 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
2 867 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиГемцитабин
21 148 - столько упаковок закупил ДЗМ
13 323 240 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
60 558 210,32 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
96 124 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПаклитаксел
43 357 - столько упаковок закупил ДЗМ
52 028 400 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
167 340 997,45 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
139 450 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиБевацизумаб
Дозировка 16 мл
Дозировка 4 мл
В сумме
9 454 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиТопотекан
163 - столько упаковок закупил ДЗМ
2 255 594 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
873 729 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
63 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиТрастузумаб
4 503 - столько упаковок закупил ДЗМ
223 979 445,15 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
74 030 986,11 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
1 488 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПанитумумаб
2 500 - столько упаковок закупил ДЗМ
99 962 500 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
15 507 571 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
387 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиОксалиплатин
17 049 - столько упаковок закупил ДЗМ
28 983 300 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
108 158 237 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
63 783 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиИринотекан
24 160 - столько упаковок закупил ДЗМ
24 715 680 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
95 367 509,85 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
93 223 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиДоцетаксел
До скачка цены
3 392 - столько упаковок закупил ДЗМ
3 392 000 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
18 704 531,75 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
5 514 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПосле скачка цены
6 864 - столько упаковок закупил ДЗМ
51 480 000 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
122 237 346 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
16 298 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВ сумме
140 941 877,75 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
21 812 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВинорелбин
5 810 - столько упаковок закупил ДЗМ
3 341 853,9 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
11 242 746,9 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
19 546 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиБевацизумаб
До падения цены
2 549 - столько упаковок закупил ДЗМ
34 422 307,76 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
72 806 398,77 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
5 391 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиПосле падения цены
1 920 - столько упаковок закупил ДЗМ
6 482 016 ₽ - столько бы он потратил, если бы покупал лекарство по той же цене, что и 62-я больница
13 717 785,6 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
4 063 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВ сумме
86 524 184,37 ₽ - столько ДЗМ переплатил, покупая лекарство по завышенной цене
9 454 - столько упаковок лекарства можно было бы купить на переплаченные деньгиВот что получается, если сложить полученные цифры:
861 544 526,64 ₽ - общая сумма перерасхода
457 651 - столько упаковок лекарств можно было бы купить на переплаченные деньгиЕжегодно в России заболевают [раком] (впервые заболевают) примерно 500 000 человек. Из них 290 000 умирают за первый год болезни. Это означает, что за их жизнь, фактически, не боролись... Их не лечат, до них лекарства не доходят!И ведь мы посчитали только по Москве, пусть здесь живет, грубо говоря, 10% населения страны. Значит, в Москве за год умерло примерно 29 000 человек, впервые заболевших. А вот вам 427 000 упаковок препаратов! Среди них и очень дорогие. Почти по 15 неполученных упаковок препаратов на каждого умершего от рака. Надо ли говорить, что эти лекарства, эти выделенные деньги, эти 844 миллиона наших с вами рублей могли бы спасти многих из этих 29 000 человек?
Вы представляете себе, сколько это - 29 000 человек в год? Думаете, ерунда - бабы новых нарожают? Это 80 человек в день. Один вагон в метро, полный троллейбус. Каждый день один вагон уезжает от нас на кладбище. И в каждом из них - наши родные, близкие, друзья, знакомые.
КАК НА СИТУАЦИЮ ОТРЕАГИРОВАЛ МИНИСТР ЗДРАВООХРАНЕНИЯ?
Вероника Скворцова заявила, что Анатолий Махсон и Леонид Печатников должны сами решить все свои разногласия.
«Надо найти общий язык и как-то пристойно эту ситуацию решить <...> Если окажется, что не смогут они [Махсон и Печатников] найти сейчас общего языка, ну, тогда они встретятся у меня в кабинете, и мы поговорим втроем».Вероника Скворцова, министр здравоохранения РФ
Скворцова отзывается о споре Махсона и Печатникова как о личном конфликте, который можно разрешить разговором. О ситуации с закупкой лекарств по многократно завышенным ценам она не упоминала. Пока остается непонятным, как личный разговор двух человек в ее кабинете поможет решить проблему с огромным перерасходом бюджетных денег при закупке лекарств. И из ее слов непонятно, собирается ли она вообще решать эту проблему или нет.Прошу вас не проходить мимо и подключиться к этой истории. Расскажите о происходящем в своих соцсетях, следите за новостями о 62-й больнице, не оставайтесь равнодушными.
В обращении Махсон оценивает переплату департамента за медикаменты и медицинские аппараты за прошлый год в 217 млн рублей. Расчет сделан на основании закупочных цен 62-й больницы и департамента. Махсон просит привлечь виновных к уголовной ответственности. Заявление передано в ФСБ 23 декабря, рассказал Republic Махсон. По его словам, решение о возбуждении дела должно быть принято до конца недели.
В заявлении приводится сравнительная таблица по ценам закупки на пять онкологических препаратов, в том числе, трастузумаб, вектибикс и новотакс. Самая большая разница между ценой закупки 62-й больницы и Департамента здравоохранения – по препарату новотакс. Больница покупала его по 2,9 тысячи рублей за единицу, а Департамент здравоохранения – за 25,4 тысячи рублей, следует из письма.
Также сравниваются цены на аппараты иммуногистохимии, микроскопы и источники бесперебойного питания.
«Завышение закупочных цен привело к дефициту противоопухолевых препаратов отпускаемых по льготным рецептам в аптечных пунктах города и как следствие приведет к увеличению смертности от онкологических заболеваний», – пишет в своем заявлении Махсон.
Также Махсон указывает, что докладывал о ситуации вице-мэру Москвы по вопросам социального развития Леониду Печатникову, но «вместо адекватной реакции по инициативе Печатникова принято распоряжение правительства Москвы о переводе МГОБ №62 из автономного учреждения здравоохранения в бюджетное», что по факту лишит больницу возможности закупать лекарства самостоятельно.
«Ведемекум.ру» , 08.12.16, «Печатников ответил на критику главврача 62-й больницы»
Волнующий умы медицинской общественности конфликт между Департаментом здравоохранения Москвы (ДЗМ) и городской онкологической больницей №62 назревал давно, но в медийном пространстве развивался стремительно. В конце ноября в соцсетях появилась информация о том, что больницу реструктурируют, оптимизируют, а то и вовсе закрывают. Активно принявший участие в судьбе этого медучреждения известный блогер Сталик Ханкишиев намекнул даже, что место главного врача больницы «…уже продано за $1,1 млн долларов США. Прямо так ярко деньги увидел, мол, миллион кому-то там, а сотка – посреднику». Главврач больницы Анатолий Махсон не стал скрываться за соцсетями и развернуто обосновал свои претензии к ДЗМ и его куратору в правительстве Москвы вице-мэру Леониду Печатникову в большом интервью Vademecum. На запрос о комментариях в ДЗМ официально не откликнулись, однако по неофициальным каналам в распоряжении Vademecum оказалась видеозапись выступления Леонида Печатникова на городской клинико-анатомической конференции, состоявшейся 7 декабря в правительстве Москвы. В своей речи вице-мэр заочно полемизирует с Махсоном, отвергая все обвинения. Ниже приводится ее полная расшифровка.
Начало расшифровки выступления Леонида Печатникова:
История, которая так всех будоражила последнее время, – это история 62-й больницы. У нас нет тут Анатолия Нахимовича [Махсона. – Vademecum]? Он не приходит больше к нам? Жаль.
Дело в том, что, когда мы в 2015 году, в полном соответствии с законом, погрузили стационарную помощь по онкологии в систему ОМС… Мы довольно долго сопротивлялись этому, ну, сопротивляться мы не могли, но оттягивали, прекрасно понимая, что стоимость лечения онкологических больных практически, мягко говоря, не полностью покрывается тарифами ОМС.
И тогда Анатолий Нахимович пришел ко мне с предложением – на период такой адаптации попытаться сделать эксперимент: перевести больницу №62 в статус автономного учреждения. Он это очень четко аргументировал. У автономного учреждения была возможность закупать препараты по закону ФЗ №223, а не по ФЗ №44, то есть, по сути, у единственного поставщика. Он убедил меня, что он сможет договориться с поставщиками, чтобы ему на одну больницу по этому ФЗ №223 отпускали препараты подешевле.
Почему ему могли отпускать препараты подешевле? Он этого никогда, кстати, не скрывал, и мне это тоже показалось очень разумным – потому что он брал у них препараты с истекающим сроком годности.
Я тоже посчитал это разумным, поскольку препарат действующий, но у него осталось на упаковке три-четыре месяца. Но пациент упаковки, извините, не видит, препарат действующий, и если можно на этом так сэкономить… Поставщики отдают препараты в три – пять раз дешевле, а иногда и просто бесплатно – им выгоднее со склада все это просто вывезти. Мне показалось это очень разумным. Я довольно много времени потратил, чтобы убедить и Департамент экономической политики, и мэра, чтобы мы сделали исключение такое. Мы такое исключение сделали – это была единственная больница в Москве, ни одна другая больница, работающая с онкологическими больными, такую привилегию не получила. Но для Анатолия Нахимовича мы такую привилегию сделали. Не для него, а для пациентов, естественно, потому что от этого должны были выиграть все. И так оно, собственно, и происходило. Он методом котировок просил компании представить лекарства с истекающим сроком годности, они ему их продавали, а иногда и просто дарили. То, на что ни департамент, ни никто из вас, находящихся в бюджете, права не имеете – вы работаете в рамках ФЗ №44, по нему вы должны ставить условие не менее 80% остаточного срока годности.
Но дело в том, что с 1 января 2017 года уже в Москве ФЗ №223 перестает действовать. По нему работали многие – и ГУПы, и автономные учреждения, и акционерные общества с государственным участием, все старались работать по 223-му закону, чтобы договариваться с единственным поставщиком. Когда я говорю слово «договариваться», я не говорю, что в этом есть что-то криминальное. В случае с Анатолием Нахимовичем никакого криминала не было – он договаривался ради больных. И это абсолютно не вызывает у меня никаких сомнений. Но другие злоупотребляли. И поэтому мэр принял решение, что с 2017 года все, включая ГУПы и автономные учреждения, и акционерные общества с госкапиталом… все должны работать по условиям ФЗ №44. Поэтому находиться дальше в условиях автономии оказалось абсолютно бессмысленным, более того, даже опасным.
О привилегии я рассказал, а опасности тоже есть, потому что автономное учреждение, в отличие от бюджетного, несет ответственность [по обязательствам. – Vademecum] своим имуществом. И любая кредиторская задолженность может оказаться рискованной для имущества больницы, понимаете, да, о чем я говорю?
Автономное учреждение имеет право… брать кредиты в коммерческом банке, но любая кредиторская задолженность может оказаться рискованной для имущества больницы. Поэтому было принято абсолютно, на мой взгляд, нейтральное решение [ДЗМ 1 декабря издал приказ №963, изменяющий статус городской онкологической больницы №62 с автономного на бюджетный. – Vademecum]…Тем более что несколько лет больница так проработала, адаптация прошла, мы вернули ее в бюджет.
Реакция Анатолия Нахимовича была своеобразной: он сказал, что в условиях ФЗ №44 он работать не может, поэтому он решил в свои 69 лет уйти на пенсию. Я его попросил не торопиться с этим решением, более того, попросил Алексея Ивановича [Хрипуна, руководителя Департамента здравоохранения Москвы. – Vademecum] рассмотреть возможность – если он решил уже уйти с должности главврача – предложить ему должность президента больницы. У нас Леонид Михайлович Рошаль президент своего института, Ермолов – президент института Склифосовского, Георгий Натанович Голухов – президент 31-й больницы. И поговорить с ним о том, кого он собирается оставить и кому бы он хотел передать свое детище – это, надо отдать ему должное, созданная им больница, очень хорошая.
Но вместо этого Анатолий Нахимович предпочел уйти на больничный лист, а дальше то, что он пишет, я думаю, вы все читаете. Причем он нигде не указывает на то, что ему так дешево удается покупать, связано с тем, что он работал совсем по другим правилам. Дальше появляются совсем фантастические истории о том, что 62-ю больницу собираются закрыть, что должность его уже продана за $1 млн.
Почему он оценил свою должность только в 1 млн, и именно долларов, надо у него спросить, он, видимо, посчитал.
Появляются, честно говоря, довольно оскорбительные для Департамента здравоохранения истории. Сейчас, безусловно, по всем этим публикациям идут проверки, это в наше время бесследно не остается. Проверяет Москонтроль, проверяет Контрольное управление президента, все, в общем, проверяют, а дальше по результатам проверок посмотрим, каков результат. Мы со своей стороны, я думаю, тоже, наверное, проверим – чтобы 62-я больница поделилась с нами своим положительным опытом, поэтому Андрей Владимирович [Саунин, замдиректора Службы финансового контроля ДЗМ. – Vademecum] я прошу вас и Парасочкину [Ольга Парасочкина, директор Службы финансового контроля ДЗМ. – Vademecum] тоже со своей стороны попросить, чтобы с нами поделились положительным опытом работы.
Вот, собственно, и все. Я специально хотел это рассказать, чтобы это не было келейными историями, и вы понимали, что происходит на самом деле. В одном Анатолий Нахимович прав – и это я тоже не хочу от вас скрывать – дело в том, что раньше, до 2015 года, мы, когда торговали в Департаменте здравоохранения [речь идет о централизованных закупках лекарств. – Vademecum], в качестве начальной максимальной цены [закупочного аукциона] ставили минимальную… цену, зарегистрированную в Минздраве. 12 января 2015 года все регионы, не только Москва, получили директивное письмо из Министерства экономики, которое обязывало нас в качестве начальной максимальной цены ставить максимальную цену, зарегистрированную в Минздраве. Они руководствовались тем, чтобы в торгах могли принять участие абсолютно все – потому что когда мы берем минимальную цену, то как бы только один участник, а если берем максимальную, то все дальше могут участвовать в торгах. Все взяли под козырек, исполнили, и лекарства действительно подорожали.
Когда мы говорим, что готовы заплатить 100 рублей, ну какой дурак нам будет предлагать по 20 рублей. Такое было письмо. К сожалению, ни министр здравоохранения, ни я, ни мэр, мы об этом письме не знали, оно прошло по департаментам по всей России – поэтому по всей России цены стали расти. Помните, Скворцова сказала, что все губернаторы покупают дороже, чем Минздрав? Потому что во всех департаментах это письмо было, а в Минздраве его не было.
Когда я об этом узнал, то с этим письмом помчался к мэру. Я не буду передавать эмоции Сергея Семеновича Собянина, он вызвал… позвонил Скворцовой [Вероника Скворцова, министр здравоохранения РФ. – Vademecum], спросил, знает ли она об этом, она тоже ничего не знала. Сергей Семенович поехал к премьер-министру, и это письмо практически было дезавуировано, и сегодня мы вернулись к той методике определения начальной максимальной цены, которая была до этого письма Министерства экономики. Как дальше этим в Министерстве экономики будут заниматься, – уже не наше дело. Письмо, даже если в нем не было злого умысла, это глупость, конечно, была невероятная.
Когда мы вернулись к той методике определения начальной максимальной цены, то только на двух последних аукционах по онкопрепаратам мы сэкономили 1 млрд 572 млн рублей – немаленькие деньги, только по двум препаратам по двум аукционам.
от в этом Анатолий Нахимович абсолютно прав, когда говорит, что изменились условия формирования начальной максимальной цены.
Другое дело, что он, конечно, не знал об этом письме Минэкономики и обвинил Департамент здравоохранения в коррупции и воровстве. Ну, в конце концов, давайте мы ему это простим – об этом письме он действительно не знал и не подозревал, а спросить он, видимо, посчитал ниже своего достоинства. Я хотел бы, чтобы вы знали, что происходит.
Больница №62 была и остается одной из лучших онкологических больниц не только в Москве, но и, думаю, в России. Безусловно, никому бы и в голову не пришло посягать на 62-ю больницу, но, к сожалению, произошло то, что произошло.
«Ведемекум.ру » , 08.12.16, «Все будет хорошо, кроме лечения больных»
Главврач московской городской онкологической больницы №62 Анатолий Махсон – о перспективах превращения медучреждения из автономного в бюджетное.
Департамент здравоохранения Москвы 1 декабря издал приказ №963, изменяющий статус городской онкологической больницы №62 с автономного на бюджетный. Чуть раньше – в ноябре – по ходатайству вице-мэра по социальным вопросам Леонида Печатникова столичное правительство выпустило постановление №578-РП, обосновывающее изменения необходимостью «совершенствования и оптимизации деятельности» 62-й больницы, а также «повышением качества предоставляемых ею услуг». Руководство медучреждения, имеющего реноме лучшей государственной онкологической больницы города, узнало о внезапных изменениях, только получив приказ Департамента здравоохранения, согласно которому в течение двух месяцев больнице должны скорректировать объем госзадания и финансирования на 2017 год. Vademecum поговорил с главврачом больницы № 62 Анатолием Махсоном о плюсах автономного статуса и возможных последствиях в случае его потери.
– Что дает больнице статус автономного учреждения?
– Все считают, что это частная больница. Но ничего подобного, это государственное учреждение, имущество которого принадлежит городу. Поэтому его нельзя ни обанкротить, ни разорить. И продать его нельзя. Главное отличие автономного учреждения – больше самостоятельности в хозяйственной деятельности и возможность свободно распоряжаться заработанными средствами. Главным органом автономного учреждения является наблюдательный совет, который состоит из трех групп: треть – представители Департамента здравоохранения, треть – сотрудники больницы, но не администрация, треть – представители общественности и один человек – из Департамента имущества Москвы. Совет утверждает планы и заслушивает отчет главного врача о результатах деятельности больницы. Еще одно отличие – автономное учреждение ведет торгово-закупочную деятельность по федеральному закону №223-ФЗ, а не по №44-ФЗ. Положение о торгово-закупочной деятельности утверждается наблюдательным советом, и по нему работает учреждение. Надо заметить, что ФЗ №223-ФЗ значительно проще и, более того, дружелюбнее. В то же время автономное учреждение, так же как и бюджетное, получает государственное задание, от которого оно не может отказаться, даже если госзадание полностью не обеспечено финансами.
– Когда вам сообщили, что больницу хотят перевести в формат ГБУЗ?
– Приказ Департамента здравоохранения о переходе в бюджетное учреждение здравоохранения мы получили 1 декабря 2016 года, хотя постановление было принято правительством Москвы 8 ноября, и сделано это было с нарушением закона. В этом постановлении сказано, что реорганизация проводится в целях улучшения качества обслуживания. Главный врач больницы №62 не входит в наблюдательный совет – он только докладывает его членам о результатах деятельности, о планах финансово-хозяйственной деятельности и так далее. По уставу ГАУЗ МГОБ №62 (в соответствии с законом) решение об изменении вида учреждения принимается наблюдательным советом по результатам его деятельности. В Департаменте здравоохранения Москвы есть система оценки деятельности учреждений, которую мы всегда проходим одними из лучших, например, у нас хирургическая активность лучшая по городу и так далее. Понимаете, если идти по закону, нужно собрать наблюдательный совет, заслушать отчет главного врача, потом, предположим, признать его работу неудовлетворительной, объяснить, что плохо. И тогда принять решение, что да, необходимы изменения, и ходатайствовать перед собственником об изменении формы. Мы узнали об этом только после получения приказа Департамента здрвоохранения об изменении типа учреждения.
– А как организованы закупки бюджетных медучреждений города?
– В Москве, с целью экономии бюджетных средств, организована система централизованных закупок, когда все медицинские учреждения через соответствующий портал заявляют годовую потребность практически во всех медикаментах, расходных материалах и услугах. После чего Департаментом здравоохранения формируются централизованные закупки (совместные торги). В чем проблема централизованных торгов? Во-первых, ты никогда толком не знаешь, что тебе поставят и когда. Централизованные торги, они когда хороши? Когда закупаются, например, шприцы, для которых важно только качество и довольно просто можно посчитать годовую потребность. Но когда подобное начинается с расходными материалами – совсем другое дело: у всех разная аппаратура, и составить заявку, которая удовлетворила бы все больницы, очень сложно. Потом по централизованным торгам все начинает поступать, хорошо если в июне-июле, а то и значительно позже. Когда мы сами торгуем, я в контракте оговариваю, что мне нужны ежемесячные поставки. При централизованных торгах мне где-то в сентябре взяли и завезли годовую потребность расходных материалов. Непонятно, куда это складывать. По ФЗ-44 организация всех торгов идет через московский сайт ЕАИСТ, где многие позиции (техническое обслуживание медицинского оборудования, ремонтные работы, закупка медоборудования, эксплуатация и так далее) в обязательном порядке, а расходные материалы и медикаменты – на сумму от 500 тысяч рублей – должны согласовываться на рабочей группе в Департаменте здравоохранения. Мы, как автономные, тоже должны все делать через этот сайт, но до недавнего времени ЕАИСТ не был до конца приспособлен для работы по 223-ФЗ, и это значительно упрощало нашу работу. А дальше получилось вот что: у нас был иногородний больной…
– Вы же городская больница. Как к вам попадают иногородние больные?
– Согласно закону об охране здоровья граждан, по ОМС, при наличии соответствующего направления у нас имеет право лечиться любой россиянин, но только если у нас есть для этого возможность. Мы перегружены москвичами. Жители Северного, Северо-Западного округов и Зеленограда к нам просто прикреплены, им мы не можем отказать. Но дальше, если у нас появляется возможность, мы можем брать пациентов из других округов и городов на хирургическое лечение и лучевую терапию по ОМС. На химиотерапию – нет, потому что оплата химиопрепаратов в территориальную программу ОМС в Москве не входит. И вот попал к нам один больной, которого мы прооперировали по ОМС, но ему еще нужна была химиотерапия, и он решил ее пройти у нас платно. В больнице такой цикл химиотерапии обходится в сумму около 30 тысяч рублей. Он пошел в платный отдел, ему посчитали 90 тысяч, и больной отказался: очень дорого. Я был очень удивлен, мы начали разбираться. И что же выяснилось? Обычно химиотерапию платным пациентам мы проводим лекарствами, которые покупаем самостоятельно, и у нас флакон этого лекарства стоит 7,5 тысячи рублей. Но в тот момент в процедурной, куда позвонили из платного отдела, было то же самое лекарство, той же фирмы, этой же дозировки, только поставленное нам по централизованной закупке Департамента здравоохранения. И флакончик этого лекарства стоил 25 тысяч рублей, по-моему. Поэтому вместо наших обычных 30 тысяч получились 90. Мы начали дальше разбираться и вот докопались: с конца 2014 года по 2016 год целый ряд лекарств отечественных производителей подорожал кратно – до 11 раз. Например, осенью 2014 года департамент купил 7 500 флаконов препарата Иринотекан 100 мг на 3,8 млн рублей, то есть по 518 рублей за флакон. А осенью 2015 года – 4 765 флаконов были закуплены за 27,8 млн рублей, то есть по цене 5 844 рубля за флакон. Нам не хватило этого препарата по централизованным закупкам, и в 2016 году мы самостоятельно приобрели 2 900 флаконов на 3,5 млн рублей, то есть по цене 1 213 рублей за флакон. Еще пример: в 2016 году департамент закупил 13 564 упаковки золедроновой кислоты на 103,8 млн рублей, разброс цен за упаковку был от 4 135 рублей до 17 125 рублей. Мы в этом же году сами купили 1 490 упаковок по 1 019 рублей. Примеров много.
– А закупки всегда так формировались?
– В 2011 году, будучи главным онкологом Департамента здравоохранения Москвы, я согласовал заявку на препараты – она получилась на 6,8 млрд рублей. И получил за это выволочку от Плавунова [тогда первый заместитель руководителя Департамента здравоохранения Москвы Николай Плавунов. – Vademecum] – дескать, что я пишу, на химиопрепараты есть только 4 млрд. Я говорю: «Николай Филиппович, во-первых, я не знал, какая сумма выделена, во-вторых, мне не дали стоимость лекарств». Так или иначе, мне предложили сократить заявку до 4 млрд рублей. Ну, подумал я, а как сокращать? Тогда получится, что 40 с лишним процентов пациентов лекарств не хватит. Мы провели работу с Данилой Львовичем, моим химиотерапевтом, разговаривали с компаниями, и оказалось, что там совсем другие цены можно получить, особенно когда совершаются большие закупки. Тогда я обратился к Печатникову, он был руководителем департамента, и все это объяснил, показал. И Леонид Михайлович дал распоряжение, что коммерческое предложение, которое я получаю как главный онколог, и будет ценой для формирования заявки на торги. Мы тогда на 4 млрд купили лекарств больше, чем могли бы, на 6,8 млрд при прежнем подходе. С 2011-го по 2013 год мы обеспечивали всех основными препаратами, но не всех это устраивало. И в 2014 году я ушел с должности главного онколога Москвы. Но еще в конце 2014 года заявки на 2015-й формировали по нашим ценам.
– То есть получается, что в 2015 году департамент вернулся к системе, когда стоимость аукциона формируется по регистрационной цене производителя?
– Департамент всю эту систему поломал. У меня была задача купить больше лекарств и обеспечить ими всех. Какая задача сейчас – я не знаю. Поменяли главного онколога и руководителя управления фармации Департамента здравоохранения, и сейчас мы имеем то, о чем говорилось выше. Да, цены выросли, но вы же видите, что лекарство, которое купили централизованно «с целью экономии бюджетных средств» по 5 800 рублей, при самостоятельной закупке больницей того же препарата, от того же производителя, в этом же году стоило 1 300 рублей.
– Каким образом формируется заявка на централизованную закупку химиопрепаратов для онкологических стационаров?
– В июне 2015 года каждый стационар подал заявку в Департамент здравоохранения на химиопрепараты. Заместитель главного онколога Департамента здравоохранения Москвы Михаил Бяхов заверил, что она полностью будет выполнена. Однако в ноябре 2015 года нам прислали скорректированную без нашего ведома заявку и попросили ее подписать. Дело в том, что средств оказалось меньше и поэтому заявку сократили, при этом вычеркнули целый ряд лекарств, без которых невозможно обойтись. Например, полностью вычеркнули препарат, который в два раза увеличивает число женщин, излеченных от рака молочной железы, – HER2new+. И оставили, предположим, препарат третьей линии гормонотерапии, который при прогрессировании заболевания увеличивает продолжительность жизни на два месяца. Я эту заявку не подписал и просил главного онколога Игоря Хатькова и его заместителя Михаила Бяхова оставить заявку сокращенной, но сокращенной нами, больницей, в чем получил отказ. Руководитель управления фармации Кокушкин после этого начал говорить, что Махсон лоббирует определенные компании. Но они исключили те лекарства, которые вообще с 2011 года не дорожали и без которых лечить на современном уровне рак молочной железы невозможно. Зато на десятки миллионов купили такие препараты, которые вообще израсходовать невозможно.
– Потому что число больных, которым они могут понадобиться, невелико?
– Потому что препарат очень токсичный. Вот, например, кабазитаксел – это препарат третьей линии при гормонорезистентном раке предстательной железы. Препарат, может быть, неплохой, но очень токсичный. Больные – пожилые, препарат вызывает нейтропению IV степени, у него показаний мало, а его закупают для поликлиник. В конце 2015 года у нас, например, в поликлинике было 300 флаконов кабазитаксела, а мы расходовали семь флаконов в месяц, то есть в год 84. Кроме нас в поликлиниках его практически никто не применяет, потому что пробовали, а там больные чуть ли не умирают. Тем не менее его опять покупают на 2016 год, его покупали в 2014-м и 2015-м.
– В конце 2015 года вам значительно скорректировали заявку на 2016-й?
– Заявку на 2016 год мы отдали не в конце 2015 года, а в июне. И нам говорили, что ее обеспечат. Потом в ноябре заявка вдруг возвращается, и мне говорят: «Подпишите, там уменьшили сумму заявки». Но ее еще и переделали, выкинув целый ряд препаратов, после чего я сказал: «Я это подписывать не буду». Они начали объяснять, что денег мало. Говорю: я не прошу увеличить сумму, я хочу на те деньги, которые выделены больнице для централизованной закупки химиопрепаратов, сам составить заявку. И скорректированную без ведома больницы заявку не подписал. Тем не менее была фармкомиссия Департамента здравоохранения, и заявку все-таки оставили скорректированной. В марте мне объявили выговор практически ни за что, но я, к сожалению, его не оспорил, хотя мог. Я думал не обострять конфликт. Потом началось то, о чем я говорил: препаратов стало не хватать – за 2016 год только на два округа было более 3 тысяч необеспеченных рецептов. Больному надо делать химиотерапию – мы выписываем рецепт, есть аптечный пункт, который принадлежит центральному аптечному складу и который должен выдавать лекарства бесплатно. И вот больной пришел его получать, но ему не сегодня выдали препарат, а через 45 дней, или через 17, или через 20. А химиотерапия наиболее эффективна тогда, когда соблюдаются временные циклы. Разрыв во времени или значительно ухудшает результат, или сводит его на нет.
– А как выходить из положения?
– Вот смотрите, возьмем Герцептин. Если мы проводим химиотерапию при раке молочной железы HER2new+ без него, то полный ответ – это когда мы не находим опухоль при операции – получают 20% пациенток. Те, у кого полный ответ на предоперационную химиотерапию, в большинстве своем поправляются. Если добавляется Герцептин, то их еще больше – уже 40–45% больных. А если добавляется Бейодайм – Герцептин и Пертузумаб, то 75–80%. Мы проводим неоадъювантную (предоперационную) химиотерапию, это дорого. Но если ты перед операцией ее провел, то вылечил в 3,5 раза больше женщин. Потому что из этих 75–80% давших полных морфологический ответ пациенток большинство – выздоровели, а может, еще и детей рожать будут. Когда я был главным онкологом, у нас практически все женщины были обеспечены Герцептином. Но что сделали в 2016 году? На треть сократили закупки Герцептина по системе ДЛО (для поликлиник) и полностью его вычеркнули из заявки для стационаров. Поэтому ни один онкологический стационар не мог проводить нормальное лечение рака молочной железы HER2new+, а это в Москве около тысячи женщин в год. Наша больница проводила это лечение, потому что на 80 млн рублей за счет собственных средств мы закупили химиопрепараты. В частности, мы купили на 20 млн рублей Бейодайм только для молодых больных, 29-30 лет, но это всего десять пациенток. Когда стало невозможно работать, я пошел к Леониду Михайловичу [Печатникову. – Vademecum] и сказал, что собираюсь уйти с должности главврача, потому что уже психологически не выдерживал. У меня было две просьбы: назначить главным врачом сотрудника больницы, который сможет ее сохранить, и разрешить больнице самостоятельные закупки вместо централизованных. В обеих просьбах мне практически было отказано. Вместо этого для «улучшения лечения больных» по ходатайству Леонида Михайловича Печатникова вышло постановление правительства Москвы о переводе больницы из автономного учреждения здравоохранения в бюджетное. «Улучшение качества» будет одно: лекарств, расходных материалов и оборудования в больнице будет значительно меньше, как и во всех остальных медучреждениях. Потому что мы будем торговать по ФЗ-44, но при этом никто не увидит разницы в ценах. Кроме лечения больных, все остальное будет хорошо.
– Недавно руководитель Департамента здравоохранения Москвы Алексей Хрипун анонсировал создание новой онкологической сети в медучреждениях города…
– Только он забыл сказать, что эти идеи появились, когда я стал главным онкологом. И благодаря ему в том числе не удалось эту сеть полностью создать. У меня еще в 2011 году была идея создать в каждом округе амбулаторный диспансер. У нас же есть округа, где-то по четыре маломощных онкологических отделения, и тогда шел разговор, что в каждом округе должен быть диспансер, который будет приписан к онкологическому стационару. Но из той программы модернизации был создан только пятый онкодиспансер в ЮВАО, а диспансер №2 присоединили к нам, и сейчас это поликлиническое отделение в 62-й больнице. Кроме этого, в подчинение больницы №57 перешли диспансеры №5 и №3. Хрипун же, который тогда был замом руководителя департамента, все похоронил: не были организованы диспансеры в Центральном, Юго-Западном и Западном округах, сколько я ни пытался. Сейчас это подают как новое. Нам понадобилось четыре года, чтобы хоть чуть-чуть привести бывший онкодиспансер №2 в божеский вид. Диспансеры нужно оснащать, нужны квалифицированные кадры, а идея правильная.
– Может быть, в Департаменте здравоохранения пытаются сделать 62-ю больницу ГБУЗ именно для того, чтобы реализовать эту идею?
– Автономное учреждение также подчиняется Департаменту здравоохранения, собственник имущества – Департамент здравоохранения, и главного врача он назначает. Автономия была сделана, чтобы у больницы была возможность приспосабливаться и обеспечивать качественное лечение за счет большей свободы в управлении и экономической деятельности. Мы не бесконтрольные. Все равно все утверждается наблюдательным советом, председатель которого, между прочим, Алексей Хрипун. Но наблюдательный совет в 2016 году ни разу не собрался заслушать больницу. С того момента, как мы начали развиваться, мы увеличили пропускную способность более чем в четыре раза. Вот представьте, в 2002 году мы лечили 6 тысяч больных, сейчас мы в стационаре лечим 15 тысяч, а с дневными стационарными – больше 20 тысяч больных. Мы в этом году впервые начали лечить больных по системе ВМП, пролечили более 1 300 пациентов. В постановлении правительства Москвы о переходе в бюджетное учреждение говорится: для «улучшения качества». У нас, единственных в системе города, есть молекулярно-биологическая лаборатория, которую, если мы станем бюджетными, скорее всего, вынуждены будем закрыть, потому что содержим ее за счет своих средств, ее работа вообще не оплачивается ОМС. Почему я еще начал «шуметь»? Мы дошли до того, что я уже не знал, как обеспечивать пациентов лекарствами. Вместо того чтобы забрать у нас непрофильные активы (у нас своя котельная, ЛЭП, подстанции, очистные сооружения, более 50 км трасс и так далее), на которые мы тратим около 200 млн рублей в год, и передать специально созданному казенному предприятию «Соцэнерго», нас делают бюджетными. Мы расположены на территории Красногорска, и больница является градообразующим предприятием. Самое главное – с 2015 года мы перешли на финансирование по ОМС. При этом мы пролечили на тысячу больных больше, а денег заработали на 800 млн рублей меньше по сравнению с бюджетным финансированием в 2014 году. Тарифы ОМС не покрывают реальную стоимость лечения онкологического больного. Мы заработали 400 млн рублей, и только половину потратили на зарплату, а почти 200 млн рублей ушло на содержание больницы – лекарства, ремонт, закупку оборудования. Можно же было отдать нам средства, заложенные на централизованные закупки – около 590 млн рублей, и проблем у больницы было бы значительно меньше. Причем по закону у автономного учреждения просто не может быть централизованных закупок.
