Глаза, смотрящие в небо. Он был отцом и другом Крестный путь игумена бориса

Отрывок из книги.
По благословению архиепископа Иваново-Вознесенского и Кинешемского АМВРОСИЯ.
Редактор-составитель Людмила Бородина.

5 сентября 2001 года отошел ко Господу игумен Борис (Храмцов). Всю свою жизнь без остатка он отдал Богу и людям. Сам много переживший, он обладал даром врачевать души своих ближних, всех, кто в его помощи нуждался. Эта книга - о нем. Она включает жизнеописание отца Бориса, воспоминания священнослужителей, мирян, его чад и свидетельства чудесной помощи Божией по молитвам игумена Бориса. Это воспоминания простых православных верующих, бесконечно благодарных своему пастырю, открывшему для них мир Святой Матери-Церкви, где они на своем опыте узнали, что наш Бог - Христос-Спаситель. Завершают книгу стихи. Не судите их строго. Они написаны скорбящими сердцами, любящими Бога и батюшку, отца, игумена Бориса. Книга иллюстрирована любительскими фотографиями, сделанными чадами батюшки в разные годы его служения.

Об игумене Борисе у меня остались самые добрые воспоминания, как о человеке высокой духовности и молитвенной жизни. Всегда учтивый, вежливый, корректный, скромный.

Сердце православного человека чуткое и зоркое. Люди чувствовали расположение отца Бориса к их сердцам и отвечали ему любовью. Никакая проповедь с амвона не бывает так трогательна и доходчива, как сама жизнь православного пастыря.

Отец Борис незаметно нес свой крест, оставляя добрый след в сердцах своих пасомых.

Мне он напомнил архимандрита Леонтия (Стасевича), нашего земляка, недавно канонизированного Русской Православной Церковью. Святой Леонтий тоже отличался необыкновенной добротой, светился ею. У него от Бога был дар прозорливости, и по его молитвам совершались чудеса.

Так вот и игумен Борис. По его молитвам Господь являл православным людям Свою помощь. Без отца Бориса осиротели многие. Его кончина - это большая потеря для всей Православной Церкви.

Архиепископ Иваново-Вознесенский и Кинешемский Амвросий (Щуров).

Жизнеописание отца Бориса (Храмцова).

Истинных почитателей Господа во все времена было немного... Истина никогда не имела многочисленных последователей, которые всегда были и будут гонимыми. Не слава и не богатство ждут их в здешнем мире, а крестный путь. Только этим путем они и могут достигнуть Царства Божия.

Митрополит Иннокентий Пекинский (Фшуровский, ум. 1931)

Слова, сказанные в начале прошлого века митрополитом Иннокентием, как будто специально предназначены приснопоминаемому отцу Борису...

.

Игумен Борис (в миру Илья Михайлович Храмцов), почивший о Господе в возрасте 46 лет, оставил осиротевшими так много людей, любивших его и обращавшихся к нему за поддержкой. Его ранняя кончина явилась неожиданным ударом для всех, кто с ним общался и для кого он был советчиком, утешителем. Великое множество страждущих и болящих людей считали его своим отцом и другом. Всей своей жизнью он исполнил закон Христов: Друг друга тяготы носите. Скорби приходящих к нему людей он воспринимал как свои собственные, и, благодаря данной ему от Бога благодати и мудрости, многие сложные ситуации разрешались с его участием легко и просто.

У отца Бориса был исключительный дар любви к людям. Каждый человек во время беседы с ним понимал, что именно его скорби и заботы больше всего на свете волнуют батюшку, настолько близко к сердцу он принимал то, что говорил собеседник. Сколько людей, запутавшихся в наше трудное время в сложных житейских проблемах, наладили свою жизнь по советам батюшки, направив ее по единственному душеспасительному пути - к Богу; сколько тяжко болящих исцелились душевно и телесно по молитвам отца Бориса.

Любившие отца Бориса старцы Троице-Сергиевой Лавры называли его «земным ангелом». Это выражение очень точно характеризовало отца Бориса. Будущее не было скрыто от него непроницаемой завесой, поэтому его советы и наставления всегда были благоразумны и душеполезны.

Святые отцы говорят, что люди приносят Богу разные дары, в меру своих возможностей, а есть такие, кто приносит самый большой дар - всю свою жизнь. И через этих людей Господь подает нуждающимся Свою всесильную помощь. Одним из таких избранников Божиих был игумен Борис.

Вспоминая пройденный им земной путь, начинаешь понимать, что это был путь подвижника, душу свою положившего «за други своя».

Игумен Борис (Храмцов). Детство.

Детство и юность отца Бориса прошли в Западной Сибири - в Тюменской области. Родился он 1 августа 1955 года в селе Карым-Кары, расположенном на берегу Оби, в семье простых трудовых людей.

Отец, Михаил Никонович Храмцов, был лесником. Про него говорили, что он мастер на все руки. Умел плотничать, столярничать, мог сложить печку, построить дом; мог сшить любую обувь; был хорошим бондарем: сделанные им бочки быстрее всего раскупались на рынке, если он привозил их на продажу, и торговал он ловчее и успешнее других; был отличным охотником, рыбаком. Не было такой работы в деревне или в тайге, которую он не умел бы делать.

Мать, Нина Андреевна (впоследствии монахиня Аполлинария), в молодости работала зоотехником по оленеводству. Многие сотни километров исходила она по тундре вместе с оленьими стадами. После замужества она работала на песцовой ферме. Она была трудолюбива, добросовестна и даже получила звание почетного гражданина города Ханты-Мансийска за успешную работу на ферме. Характер у Нины Андреевны был кроткий и смиренный, но в то же время достаточно твердый. Она овдовела за три месяца до рождения Ильи. И вся тяжесть воспитания сыновей (Ильи и Алексея, который был старше Ильи на четыре года) легла на ее плечи. Она была человеком верующим и детей воспитывала в страхе Божием.

Семье, потерявшей кормильца, досталось много скорбей и лишений. Нине Андреевне с двумя маленькими детьми пришлось много скитаться в поисках удовлетворительного жилья и подходящей работы. Иногда удавалось устроиться по специальности - на какую-нибудь звероферму. Фермы часто закрывали из-за нехватки корма, и приходилось перебираться на другое место.

Одно время семья ютилась в кладбищенской сторожке, потом Нине Андреевне удалось устроиться «техничкой» в школе, там обеспечивали служебной жилплощадью (школа же обеспечивала и дровами - что очень существенно для одинокой женщины). В иные годы Обь так сильно разливалась весной, что прибрежные селения оказывались затопленными водой. Тогда населению приходилось перебираться куда-нибудь подальше от реки. В этих глухих краях селения располагаются далеко друг от друга, поэтому переезды часто бывали очень длинными. Детская память навсегда сохранила картины величественной сибирской природы. Река Обь во время разлива казалась бескрайним морем, об этой картине сибирской природы отец Борис всегда вспоминал с восторгом.

В связи с частыми переездами детям приходилось менять школу, привыкать к новому классу и новым учителям.

Илья от рождения был крепким и здоровым ребенком, жизнерадостным, ласковым и добрым. Он отличался любознательностью, находчивостью, смышленостью, был послушен матери и учителям. Учеба давалась ему легко. Любое дело он старался сделать как можно лучше и быстрее.

Крестили его в возрасте полутора лет в Тобольске, во время одного из очередных переездов. В школьные годы он уже знал наизусть много молитв. В тех краях, где они жили, не было церквей. Причащаться приходилось ездить за 500 километров в Тобольск. Удавалось это нечасто.

Игумен Борис (Храмцов). Юность.

По окончании восьмилетней школы в поселке Заречном они с мамой переехали в Тюмень (старший брат в это время жил в Тобольске - учился в ремесленном училище на плотника). В четырнадцатилетнем возрасте, впервые придя в большой храм, Илья сложил руки на груди и воскликнул: «Вот мой дом родной!»

В Тюмени Илья поступил в медицинское училище и одновременно стал ходить в кафедральный Знаменский собор, пел на клиросе. Его полюбили за быстрое усвоение богослужебного устава и необычайно красивый голос. Он пел первым тенором, похожим на женское сопрано, и имел безупречный музыкальный слух.

В те годы безбожного правления молодежь в церковь не допускалась. Но Илья, укрепляемый молитвами матери, не смущался, не боялся запретов и ядовитых насмешек со стороны сверстников, не скрывал своей веры и всегда носил нательный крестик.

В это время он познакомился с иеромонахом Гавриилом, который жил в пустыни в горах Кавказа и приезжал в Тюмень навестить своих родственников. По окончании первого курса училища Илья вместе с отцом Гавриилом ездил на Кавказ. Он побывал в пустыни в горах близ Сухуми, повидался с глинским старцем-схиархимандритом Андроником (Лукашом), который жил там после закрытия Глинской пустыни. По его совету и благословению Илья оставил учебу в медучилище и постоянно ходил на службу в Знаменский собор. В ожидании призыва в армию, в свободное от служб время работал грузчиком.

Начало службы в армии было для Ильи очень трудным. В части процветала «дедовщина». Илья служил в Москве , в стройбате. Приходилось выполнять тяжелые работы, на которых он частично подорвал здоровье. Неверующие сослуживцы старшего года призыва невзлюбили Илью, пытались снять с него крестик, обидеть его. Впоследствии отец Борис рассказывал, что, когда его, лежащего на земле, били товарищи, ему не было больно: Ангел защищал его, смягчал удары.

Вскоре он обратил на себя внимание начальства как добросовестный и исполнительный солдат, и ему было поручено развозить пищу по подразделениям.

Среди солдат были грузины, они слышали, как Илья пел по-грузински: «Господи, помилуй» своим красивым голосом. Им очень нравилось, и они просили: «Еще давай!»

Со временем сослуживцы и начальство с доверием и уважением стали относиться к Илье. Он окончил службу в звании ефрейтора.

Служение отца Бориса в Сибири.

По окончании армейской службы Илья переехал с мамой в Тобольск. Вместе с ними в квартире жил иеромонах Феодор (Трутнев), переведенный из Троице-Сергиевой Лавры на приход.

Илья поступил на клирос в Покровский собор и в 1975 году принял иноческий постриг с именем Борис (в честь святого благоверного князя-страстотерпца Бориса). Постриг совершил Преосвященный Максим (Кроха), епископ Омский и Тюменский.

Вскоре отец Борис был рукоположен во иеродиакона. Кроткий, нестяжательный отец Феодор своими духовными советами поддерживал молодого иеродиакона, исповедовал его, направляя жизнь инока в нужное русло.

Служение отца Бориса начиналось в очень сложных условиях. Атеистические власти через свою агентуру сеяли в народе неприязнь к Церкви и ее служителям.

После рукоположения во иеромонаха отцу Борису недолго пришлось служить в Покровском соборе. Опытных духовных наставников было мало, и распоясавшиеся безбожники, осаждавшие Церковь, чувствовали себя хозяевами положения. Соотношение сил было не в пользу отца Бориса. Так что епископу Максиму пришлось перевести его в Омск, где отец Борис прослужил почти десять лет в Никольском храме.

В большом, почти миллионном городе Омске было в то время только два действующих храма - Крестовоздвиженский собор и Никольский храм, так что нагрузка на священника была очень велика.

Служить отцу Борису приходилось очень часто, и еще было много крестин, и исповедь больных на дому, да еще заочная учеба в Московской Духовной семинарии и академии.

Многие жители Омска полюбили отца Бориса и как родного сына и как отца духовного. Молодой по возрасту, он был зрелым и сильным по духу. Ему доверяли и его слушались. Вдохновленные примером отца Бориса, видя его ревностное служение Богу и Церкви, некоторые из его духовных чад также приняли монашеский постриг и священнический сан.

В Омске отец Борис познакомился с протоиереем Анатолием Просвирниным (впоследствии - архимандритом Иннокентием, ум. 1994).

Своего старшего брата Алексея отец Борис также привел в Церковь. Алексей окончил строительный вуз, отработал по специальности положенное время, и затем в 1978 году отец Борис привел брата к владыке Максиму, епископу Омскому и Тюменскому. И с этого времени жизнь обоих братьев состояла исключительно в служении Церкви. Отец Борис, хотя и моложе по возрасту, всегда играл в их жизни ведущую роль. Его отношение к брату было заботливым и бережным... Он был как Ангел-хранитель для Алексея (впоследствии - архимандрита Димитрия).

Молитвенное правило, подготовка к богослужению, частые службы, напряженная учеба в Духовной семинарии и академии - вот из чего состояла их жизнь. Только раз в году они позволяли себе две-три недели отдыха на берегу Черного моря или в горах Кавказа. Там, в уединенных скитах, жили великие старцы: схиархимандрит Андроник (Лукаш), который благословил отца Бориса на путь иночества; схиархимандрит Стефан (Игнатенко), который предсказал отцу Борису: «Будешь всероссийским старцем»; иеромонах Гавриил, который молитвенно поддерживал братьев, неоднократно водил их в пустынь в горы. В академии отец Борис общался со схиархимандритом Иоанном (Масловым). Эти встречи еще более укрепили его в духовной жизни. Все это было как бы подготовкой к самостоятельной жизни, к новому служению.

Но вот подготовка окончилась, и начался новый этап в жизни отца Бориса.

Игумен Борис (Храмцов). Черниговский скит.

По благословению старцев из Троице-Сергиевой Лавры отец Борис в 1990 году вступил в братство Лавры и вскоре был направлен в Черниговский скит , расположенный в четырех километрах от Лавры. Здесь проявились все лучшие качества отца Бориса, продолжилось его служение Богу и людям.

Он наладил ежедневные богослужения, проводил соборования, начал работы по восстановлению скита. На ежедневные соборования к нему стекались десятки, сотни людей. Исповедь, которую проводил отец Борис перед соборованием, помогала людям очистить душу от греховной скверны, направить свою жизнь по заповедям Божиим.

Человек, однажды попадавший к отцу Борису на исповедь, запоминал его на всю жизнь. Многие люди стремились снова приехать к нему за разрешением различных житейских и духовных проблем. Отец Борис для каждого находил добрые и мудрые слова утешения, совета. В первую очередь это были жители Москвы и Подмосковья. Приезжали также из Сибири люди, знавшие отца Бориса в начале его служения. Те, кому он когда-то помог, вновь приезжали к нему вместе со своими знакомыми, родными. Он очень скоро стал известен всей стране. Приезжали к нему нищие, больные, убогие,- и богатые, знатные, образованные: ученые, военные, министры,- и никто от него не уходил неутешенным.

Возле отца Бориса собралась братия; некоторые из его послушников приняли монашеский постриг, впоследствии стали священниками.

Одновременно отец Борис занимался восстановлением скита Параклита, расположенного неподалеку от Черниговского скита.

Игумен Борис (Храмцов). Варницы.

В 1995 году отец Борис был направлен на восстановление Троице-Сергиева Варницкого монастыря , в двух километрах от Ростова , на родине прп. Сергия Радонежского. Эта святая обитель, связанная с дорогим для каждого православного именем, за годы советской власти была осквернена и разрушена, собор с колокольней взорваны. В тридцатые годы в святой обители проводились массовые расстрелы. Здесь надолго воцарилась мерзость запустения.

Подвигом труда и молитвы отца Бориса и собравшихся вокруг него православных обитель быстро восстанавливалась. Автомобильная дорога, проходящая по территории монастыря, была выведена за его пределы. Началось восстановление Введенского храма. Заготавливались строительные материалы: кирпич, железо; чтобы заменить старые потолочные балки, были привезены огромные сосновые бревна, двадцать штук. Их специально отбирали в подмосковном лесу, потом получали в ГАИ особое разрешение на провоз такого нестандартного груза; искали специальный лесовоз...

Были проведены поиски архивных материалов в Москве и Ростове. Среди духовных чад отца Бориса нашелся архитектор, который по немногим фотографиям Троицкого собора и общего вида монастыря сумел выполнить проект здания собора. Началась подготовка к строительству собора: разрабатывались рабочие чертежи, началась расчистка площадки под фундамент.

Был отремонтирован стоящий близ монастыря двухэтажный деревянный дом (бывшая странноприимница) и приспособлен для приема паломников, которые стали приезжать в Варницы к отцу Борису.

Из сохранившихся настоятельского и братского корпусов постепенно стали выезжать временные жильцы.

На территории монастыря был очищен и обустроен святой колодец, по преданию, принадлежавший родителям преподобного Сергия Радонежского. Колодец был замусорен, и воду из него не пили. Отец Борис приглашал пожарных, которые дважды откачивали воду из колодца. Колодец очистили от грязи и ила, насыпали на дно песок и гравий. Вода стала пригодной для питья и целебной, как прежде.

Одновременно был восстановлен расположенный вблизи монастыря приходской Воскресенско-Никольский собор, и в нем проводились регулярные богослужения. Первое богослужение состоялось на Пасху 1997 года. Этот собор был присоединен к монастырю.

Кроме того, отец Борис взял под свою опеку десять заброшенных сельских храмов, расположенных в радиусе двадцати километров от Варниц: организовал церковные «двадцатки», приходские советы; прислал туда рабочих, снабдив их стройматериалами, чтобы они в первую очередь выполнили консервацию, предупредив начавшееся разрушение этих храмов.

Люди, приезжавшие к отцу Борису за духовной поддержкой, в ответ на его заботу оказывали ему щедрую материальную помощь. К нему везли продукты, одежду, обувь, стройматериалы.

Под колокольней Воскресенско-Никольского собора была устроена трапезная, в ней ежедневно питались около восьмидесяти человек: паломники, трудники, а также местные жители, не имевшие постоянных доходов. Отец Борис для всех находил посильную работу, чтобы они знали, что не даром едят монастырский хлеб. Малообеспеченным семьям, живущим вблизи монастыря, отец Борис также оказывал большую помощь продуктами, обувью, детской одеждой и другим. Эти люди до сих пор хранят о нем добрую память.

Отец Борис приобрел для монастыря большие земельные площади, включающие пастбища, покосы, картофельные поля, лесные делянки и т. п. Поблизости от монастыря располагалось пустующее здание бывшей колхозной фермы, и там отец Борис поместил коров и лошадей, приобретенных для монастыря: без своей скотины не прокормить такое большое количество людей. Местные жители подчас сами передавали ему скот, птицу.

При монастыре была организована православная школа, библиотека, медпункт. Больные и обездоленные люди находили возле монастыря приют и утешение, могли жить полноценной жизнью, занимаясь посильным трудом и молитвой.

Люди, приезжавшие к отцу Борису из разных городов и полюбившие его, стали покупать возле Варниц дома и селиться вместе с семьями. Образовалась православная община из людей, близких к батюшке и считавших себя его духовными чадами.

Варницкий монастырь, прежде преданный поруганию и забвению, благодаря отцу Борису приобрел огромную популярность. Росла популярность и самого отца Бориса.

Но и враг рода человеческого не дремал. Он возбуждал зависть, которая стала захлестывать батюшку со всех сторон. Никто не знал, сколько бессонных ночей проводил он в молитве, сколько болезней досталось ему самому, сколько скорбей и огорчений причиняли ему окружающие его люди. Зато все видели, как радостно живет обитель, как успешно идет ее возрождение, как много материальных ценностей сюда поступает. Посыпались анонимки, жалобы во все инстанции, вплоть до наместника Троице-Сергиевой Лавры (поскольку Варницкий монастырь является ее подворьем) и даже до Патриарха. В результате отец Борис был отстранен от руководства монастырем с многозначительной формулировкой: «За превышение полномочий», и ему пришлось перебраться в Ивановскую епархию.

Люди, пришедшие в Варницы на смену отцу Борису, очень быстро сумели уничтожить все, что с таким трудом созидал батюшка. Были изгнаны страждущие и болящие, которых пригревал возле себя отец Борис, их вышвырнули в теперешний суровый и опасный мир. Заросли бурьяном поля и огороды. Не потребовалось готовиться к сенокосу, так как была ликвидирована молочная ферма, всех коров отправили на бойню.

Кто-то из духовных чад достал отцу Борису путевку на Кипр, предлагали поехать отдохнуть. Он отказался: не мог душою отвлечься от Варниц («Будем молиться, чтобы не все там уничтожили новые насельники»).

Срочно распродавались стройматериалы, запасенные отцом Борисом, и приобретенная им сельхозтехника.

«Племя младое, незнакомое» бурно пожинало плоды трудов своего предшественника.

Местные ростовские газеты изливали на отца Бориса потоки грязи.

Отец Борис ничего этого не видел, но он чувствовал и знал, что происходит с его любимым детищем - Варницким монастырем. Какое сердце могло выдержать все это? И какая тяжесть легла на сердце батюшки! Скорбь его увеличивалась еще и оттого, что многие из близких ему людей поверили сплетням и отвернулись от него.

Временщики недолго тешились в Варницах. На смену им пришли другие... Но никогда уж в Варницах не будет той светлой радости, той чистой молитвы, той атмосферы мира, любви и покоя, которую мог создать только отец Борис.

Недавно выпущена книжка о Варницком монастыре. Отцу Борису там посвящено ровно две с половиной строчки: «Борис, игумен, настоятель с марта 1995 года; из братии Троице-Сергиевой Лавры. Переведен в Ивановскую епархию»... А что скрывается за этими строчками,- знают только те, кому посчастливилось побывать в Варницах в лучшее время обители, связанное с отцом Борисом.

Игумен Борис (Храмцов). «Это будет мой последний крест».

Но нет худа без добра. Покинув Варницы, отец Борис переехал в Ивановскую (теперь - Иваново-Вознесенскую) епархию. По благословению архиепископа Амвросия (Щурова) отец Борис устроил в Иванове часовню, куда стали съезжаться все знавшие и любившие батюшку. Здесь он построил храм в честь святого благоверного князя Александра Невского , организовал духовно-просветительские курсы с четырехлетней программой обучения. В пригороде Иванова, в селе Елюнино, отец Борис устроил приют для мальчиков с домовой церковью в честь святителя Николая. Собирался построить настоящую церковь на месте разрушенной.

Но главной его заботой стало всеми забытое святое место, возле села Антушково , где в 1423 году сошел над болотом Нерукотворный Животворящий Крест Господень. В этом глухом, труднодоступном (когда-то оживленном и густонаселенном) месте на границе Ярославской и Ивановской областей, среди лесов и болот отец Борис начал восстанавливать разрушенный в советские годы храм и основал монастырь в честь Сошествия Животворящего Креста Господня. Первые деревянные постройки здесь появились осенью 1998 года, была построена часовня и отслужен молебен 27 сентября, в праздник Крестовоздвижения. А с весны 2001 года началось строительство каменного Крестовоздвиженского храма с приделами в честь святителя Николая , святых благоверных князей Бориса и Глеба и в честь Покрова Пресвятой Богородицы.

Видимо, предчувствуя близкую кончину, батюшка говорил об этом монастыре: «Это будет мой последний крест». Тогда никто не придавал значения этим словам. Батюшка никогда ни на что не жаловался, всегда выглядел бодрым, энергичным, благополучным, готовым в любую минуту прийти на помощь всем нуждающимся.

Последняя болезнь отца Бориса явилась неожиданностью для всех близких. Никто не мог подумать, что его скоро не станет. Он свою немощь скрывал, не хотел никого печалить раньше времени. После резкого обострения панкреатита, случившегося в ночь на 14 августа, батюшка три недели провел без сна и пищи, всецело положившись на волю Божию. 2 сентября по его просьбе был приглашен священник из храма «Всех скорбящих Радость» отец Сергий, который причастил и соборовал батюшку (он же приезжал к отцу Борису и прежде - сразу после приступа).

Только ночью 4 сентября отец Борис разрешил вызвать врача, и утром 5 сентября его отправили в больницу г. Иванова. Там стало ясно, насколько серьезно положение. Прибыли духовные чада отца Бориса, его родной брат архимандрит Димитрий.

Высококвалифицированный специалист из Москвы сказал, что положение безнадежно. Начался перитонит. Все это сопровождалось сильнейшими болями. Батюшка не жаловался, только иногда говорил: «Надо потерпеть, ведь Господь терпел...» Отец Димитрий в эти последние часы неотлучно находился возле брата, читал над ним Евангелие. Врач сказал: «Непостижимо, как он терпит такие боли...»

Отец Борис настаивал, чтобы его перевезли из больницы в монастырь. Врач возражал, так как транспортировка была бы слишком болезненной. Но отец Борис продолжал настаивать, так как он боялся, что ему будут делать операцию (возможно, он уже предчувствовал близкую кончину и не хотел, чтобы делали вскрытие). В какой-то момент отцу Димитрию показалось, что батюшка от боли потерял сознание.

Отец Димитрий вышел из палаты и сказал об этом врачу. Врач подошел к отцу Борису и через минуту вышел из палаты: «Он умер». Это прозвучало как удар грома. Было 23 часа 10 минут.

Все, кто был за дверью палаты, теперь уже могли войти в палату - проститься с батюшкой. Отец Борис лежал с открытыми глазами, на лице было выражение страдания... Руки, похудевшие, бледные, с желтоватым оттенком, безжизненно лежали вдоль тела. Близкие люди подошли к батюшке, закрыли ему глаза, одели его в подрясник. В это время приехал из монастыря врач, и вскоре прибыл реанимационный автомобиль. На нем отвезли тело батюшки в построенный им храм Александра Невского.

Отец Димитрий отслужил первую литию. Затем служил литию наместник Николо-Шартомского монастыря архимандрит Никон, приезжали другие священники. Постоянно читали Евангелие, служили литии.

Вечером 6 сентября гроб с телом отца Бориса повезли в Сергиев Посад - в Лавру. Глубокой ночью на окраине Ярославля была сделана остановка. Сюда, в условленное место, на машине из Ярославля подъехала матушка Аполлинария проститься с сыном. Обе машины остановились на обочине дороги, и отец Димитрий еще раз отслужил литию. Специально ради матушки был открыт гроб, с лица отца Бориса был снят накрывавший его воздух, и была возможность в последний раз увидеть лицо дорогого пастыря.

Лицо его приняло выражение покоя и величавости. Оно стало необыкновенно красивым - какой-то необычной, неземной красотой. Матушка сразу стала спокойной. Пока отец Борис болел, она очень беспокоилась (хотя от нее пытались скрыть серьезность положения), плакала. Теперь же, глядя на его лицо, она поняла, что все его земные крестные страдания окончились, и она стала молиться, чтобы Господь принял душу его в Царствии Небесном. В последующие дни монахиня Аполлинария не плакала, а когда кто-либо из посторонних людей пытался выразить ей соболезнование, она кротко отвечала: «Бог дал - Бог и взял».

Рано утром 7 сентября в Духовском храме Троице-Сергиевой Лавры после Божественной литургии началось отпевание отца Бориса. Отпевал архимандрит Димитрий с духовенством; пел лаврский хор. Помещение храма и площадь перед ним были заполнены людьми, знавшими и любившими отца Бориса, которые пришли проститься с дорогим пастырем.

Весть о кончине отца Бориса мгновенно облетела всю страну. О нем сразу стали молиться и на Камчатке, и в Сибири, в Казахстане, в Эстонии; в Хельсинки и в Иерусалиме также возносили молитвы о нем.

Похоронен отец Борис на лаврском кладбище, недалеко от храма в честь Спаса Нерукотворного в с. Деулино , в четырех километрах от Лавры.

ВЕЧНАЯ ЕМУ ПАМЯТЬ.

На девятый день в монастыре Сошествия Животворящего Креста Господня возле села Антушково служил панихиду архиепископ Иваново-Вознесенский и Кинешемский Высокопреосвященнейший Амвросий (Щуров).

К сороковому дню над могилкой отца Бориса была построена часовня. Сороковой день пришелся на праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Матерь Божия, Которую при жизни так глубоко почитал и любил отец Борис, теперь навсегда взяла его под Свой Небесный Покров.

На могилке горит неугасимая лампада. Кто-то из верных чад постоянно находится у могилки, читают Псалтирь. Сюда постоянно приносят живые цветы. Люди приходят сюда помолиться. Обращаются к батюшке, как к живому, и он, как при жизни, помогает, исцеляет, утешает всех, кто с верою обращается к нему.

СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ, ХРИСТЕ, ДУШУ РАБА ТВОЕГО, ПРИСНОПОМИНАЕМОГО ИГУМЕНА БОРИСА, ЕГО ЖЕ МОЛИТВАМИ ПОМИЛУЙ НАС.

Близ церковной ограды храма в честь Спаса Нерукотворного, что в селе Деулино, стоит небольшая часовня – сень над могилой подвижника Русской Церкви - игумена Бориса (Храмцова). По его молитвам Господь являл православным людям свою помощь. Сюда приезжают помолиться не только его духовные дети, а все, нуждающиеся в помощи. Получают они ее и сейчас. Об этом свидетельствуют записи в журналах отзывов приходящих на его могилу.

Игумен Борис (в миру Храмцов Илья Михайлович)

Детство прошло в селе Карым-Кары Тюменской области, на берегу реки Оби.

С 15 лет прислуживал в церкви (Знаменский собор в Тюмени), пел на клиросе.

После прохождения армейской службы в 1975 г. был принят псаломщиком в храм Покрова Пресвятой Богородицы г. Тобольска.

В том же году, в 20-летнем возрасте принял монашеский постриг с именем Борис (в честь святого благоверного князя-страстотерпца Бориса) и рукоположен во иеродиакона, затем в иеромонаха.

Служил на приходах Омско-Тюменской епархии. Заочно окончил Московскую Духовную семинарию и академию.

В 1990 году был принят в братство Троице-Сергиевой Лавры.

По благословению наместника Лавры священноархимандрита Феогноста начинал восстановление Черниговского скита, где ежедневно проводил соборование. Каждый день к нему съезжались десятки, сотни людей со своими скорбями, заботами и болезнями. Участвовал в восстановлении скита Параклит.

С 1995 года занимался восстановлением Троице-Сергиева Варницкого монастыря под Ростовом (на родине Преподобного Сергия Радонежского).

В 1998 году переведен в Ивановскую епархию. Организовал в г. Иванове подворье Свято-Николо-Шартомского монастыря - обитель скорбящих и больных. Построил храм в честь святого благоверного князя Александра Невского.

Организовал восстановление монастыря в честь Сошествия Животворящего Креста Господня в селе Антушково. Начал строительство Крестовоздвиженского храма на месте Сошествия Креста. Организовал монастырское подворье на окраине г. Иваново с домовым храмом в честь святителя Николая Мирликийского и приютом для мальчиков-сирот.

Здоровье о. Бориса, подорванное многими скорбями и заботами, резко ухудшилось в середине августа 2001 года. Острое воспаление поджелудочной железы сопровождалось сильнейшими страданиями, которые батюшка старался скрыть от близких. Последние дни были особенно тяжелыми. Положившись всецело на волю Божию батюшка говорил: «Надо потерпеть, ведь Господь терпел...». Когда же, по настоянию духовных чад, прибыл врач, то он ничем не мог помочь. К тому же, ослабевшее сердце не выдержало бы никакой операции. Эта последняя болезнь о. Бориса, с ее тяжкими мучениями и завершила его крестный земной путь в Царствие Небесное. За два дня до кончины батюшка причастился Святых Христовых Тайн и соборовался.

Пятого сентября нынче исполнится пять лет, как переселилась в Небесные обители душа игумена Бориса (Храмцова). Память людская свято хранит то добро, которое щедро дарил людям батюшка. Хочу рассказать о встречах с моим духовным отцом, возродившим меня для жизни новой, – игуменом Борисом. Всю свою жизнь без остатка он отдал Богу и людям. Сам много переживший, он обладал даром врачевать души своих ближних. В часовне на его могиле постоянно живые цветы – свидетельство памяти и любви к почитаемому православным народом батюшке. Когда хочется укрепиться в выбранном пути, приезжаю к нему на могилу в село Деулино близ Сергиева Посада. Вот и последняя апрельская поездка заставила много переосмыслить и укрепила в вере. Прошло двенадцать лет с нашей встречи, хочется отчитаться перед батюшкой, хотя и верю, что он зрит с небесных высот наши сердца.

При беседах с батюшкой многие замечали, как он умел сопереживать, и при этом устремлял свои глаза к небу. Видимо, в эти моменты он обращался с сердечной молитвой к Господу.

Таким и запомнился мне батюшка Борис: с глазами, смотрящими в небо, с доброй отеческой улыбкой. Мы, его духовные чада, чувствуем помощь батюшки в своих делах. Он незримо, молитвенно помогает всем, кто обращается к нему со своими нуждами.

Расскажу, как я отыскал духовного отца, а это, оказывается, так непросто. Второго такого не найти. Как родной отец бывает один, так, по-видимому, один для меня и духовный отец.

Жил я тогда в Вологде и в своей раскрепощенной «свободной» жизни стал выходить за элементарные нормы человеческих отношений, так что попущены мне были Господом душевные страдания и скорби. Это я сейчас правильно объясняю, что было со мной, а тогда маялась душа, не находила себе места: на все был готов, чтобы хоть чуточку облегчить страдания. От безысходности стал заходить в храм Покрова-на-Торгу. Женщина, работавшая в церковной лавке при храме, видя мои мытарства, посоветовала съездить к батюшке Борису в Черниговский скит, что неподалеку от Троице-Сергиевой лавры. «Батюшка Борис – непростой батюшка, любой душевный недуг поправит», – сказала она.

Я очень скептически отнесся к этому совету – к священнослужителям у меня доверия не было. Думаю: что он мне такое особенное сделает?

Уже по дороге в Лавру, в электричке, одна бабуля расхваливала какого-то священника: «Уж как совсем невмоготу станет, сразу к нему еду... соседка моего старика околдовала, и начались все напасти в моей жизни. Старый взбесился, а я ни спать, ни есть не могу. Только батюшка Борис и помогает. Как съезжу к нему, так на душе полегчает...»

Оказалось, что речь шла об отце Борисе. Ну, думаю, вправду непростой батюшка.

В то время Черниговский скит только начинали восстанавливать, кругом стояли леса, шли работы – холод, сквозняки, строительная пыль. Одним словом, неуютно было. Отец Борис каждый день соборовал в ремонтирующемся холодном и сыром храме, стоящем немного в стороне от большого собора. В возрождающейся православной России начала 90-х годов народ искал очаги живой веры. Народ тогда еще только просыпался от многолетнего атеистического дурмана. Одним из таких мест был Гефсиманский Черниговский скит, где нес свое послушание отец Борис. Страждущие валом валили в «духовную лечебницу». Все расспрашивали, где соборует отец Борис. Оказывается, архимандрит Наум из Троице-Сергиевой лавры многих приходящих к нему отправлял собороваться к отцу Борису.

Составлялись длинные списки, так как нужно было упорядочить нескончаемый людской поток. Жаждущие утешения люди жили в скиту по несколько дней, получая облегчение душевных и телесных страданий. В главном храме после вечерних молитв выдавали матрасы, подушки, одеяла. Спали прямо на полу в храме. Кажется, вся Россия, убогая, скорбящая, стала собираться в лоно Церкви Христовой.

Мне повезло: в тот же день я попал на соборование.

«Батюшка как батюшка, – думал, присматриваясь к отцу Борису, – почти мой ровесник». Голос, конечно, необычный, в самое сердце проникает.

После молитв, помазания маслом, умилительного пения со свечами «Помилуй ны, Владыко...» на душе полегчало. Но тут вспомнил, что уже больше двух суток ничего не ел, не до еды было.

Стою в углу после соборования, голодный, небритый – «заблудшая овца» да и только. Думаю, как бы с батюшкой поговорить. Смотрю, бабушка какая-то ему с любовью пирожки подает.

У меня совсем в животе заурчало.

Тут батюшка подошел ко мне со своей доброй улыбкой, потрепал по плечу и сунул мне пирожок: «Наверное, голодный совсем!»

Сердце мое дрогнуло. Храм показался уютным и родным. Я понял, что действительно встретил близкого мне человека, что ему не побоюсь доверить свои горести и беды. Я поверил, что батюшка Борис поможет мне вернуть утерянный душевный покой и укажет путь, по которому надо идти.

У батюшки Бориса был особый дар – проводить исповедь. Сколько духовных чад его впоследствии это подмечали: «Уж такие грехи доставал, что никому было не под силу. Даже сам от себя не ожидал, что могу это вспомнить и рассказать». Я сам в этом убедился, прожив неделю в скиту и каждый день бывая на исповеди у батюшки. Думаю, уже все, целую тетрадь исписал, а подхожу на исповедь к батюшке – и опять новые грехи открываются.

Все ему зачитаешь, а он так ласково улыбнется и с любовью, доверительно спрашивает: «Ничего не забыл?» И сердце снова начинает сокрушаться. Хочется скорее освободиться от внутренней грязи, чтобы не утратить душевный покой, приобретенный после стольких страданий.

Умел отец Борис заставить кающегося заглянуть в глубь своего сердца. А радость потом, после разрешительной молитвы, была такая, словно заново родился.

Мне приходилось общаться в жизни с хорошими психотерапевтами. Но утешение, которое получал от батюшки, было не человеческое, а Божие. По батюшкиным молитвам Сам Господь подавал человеку Свою всесильную помощь. Действительно, тогда у о.Бориса я почувствовал, что исповедь – это таинство.

Путь пастырского служения отца Бориса не был устлан коврами и цветами. Сколько людской злобы, клеветы, зависти ему пришлось перенести. И мы часто, не ведая того, доставляли ему много неприятностей.

Помню, горя желанием помочь батюшке в восстановлении Варницкого монастыря, я написал прошения о денежной помощи в некоторые московские банки. Прошение начиналось словами благодарности батюшке – настоятелю монастыря игумену Борису, который столько страждущих, заблудших и болящих утешает. Это же прошение развез по редакциям православных газет, храмам преподобного Сергия Радонежского в Москве. Думаю, Варницы – родина преподобного, Сам Бог велит помогать восстановлению этого святого места (не знал тогда, что батюшку обвиняли в младостарчестве, так как люди со всей России к нему стремились).

Приезжаю к батюшке показать, какой работой занимаюсь, а он стал ахать и охать. Потом тактично вразумил, что нужно писать не о наместнике, а о благочестивых родителях преподобного Сергия – Кирилле и Марии, живших в Варницах, о святости места рождения преподобного. Потом узнал, что батюшка, чтобы не соблазнять никого, отказывался от многих дорогих «престижных» машин, которые ему предлагали в подарок духовные чада. Целые машины гостинцев, подарков, которые ему привозили, он раздаривал приезжающим к нему. Никогда не отпускал меня без иконки, книжицы или другого какого-нибудь подарка, которые всегда имели свой смысл. Батюшка жил всегда очень просто и скромно. Но за внешней неустроенностью, где бы он ни нес послушания, ощущались благодать и теплота неотмирной любви. Простота, кротость и смирение всегда были присущи отцу Борису, и всех своих чад он призывал к терпению и смирению во имя Христа.

Как-то я возвращался в Москву после праздничной Рождественской службы на монастырском подворье Иванова (на Старо-Курьяновской улице), батюшка там служил после Варниц. Моя попутчица, приехавшая откуда-то из Сибири, рассказывала: «Так было плохо в жизни. Жилье и мужа потеряла; болячки, невзгоды следовали одни за другими. Никто не мог помочь, поддержать. И вот однажды в Пюхтицком монастыре встретила батюшку Бориса, он приезжал туда по своим делам. Молодой такой, а сразу меня вразумил и вернул к жизни. Так вот с тех пор молюсь за него и езжу к нему».

Действительно, ехали к дорогому нашему батюшке за помощью со всех уголков России. В Иваново целые автобусы приезжали. После каждой, даже короткой, встречи у людей оставалось светлое чувство от общения с отцом Борисом. С плодами его добрых дел я постоянно встречался и встречаюсь по сей день. Работая в детском лагере в Анапе, разговорился с одним молодым человеком, Игорем из Москвы; оказывается, батюшка помог его отцу, излечил его от сильных головных болей. Встречаю в православном центре под Москвой бывшего офицера, которому батюшка многократно помогал. В Америке, в православной семинарии, встречаю его духовного сына Юлия, который еще подростком получил от отца Бориса благословение носить подрясник. Сейчас он священнослужитель в одном из приходов РПЦЗ в Чикаго.

Батюшка по-разному, и зачастую загадочно для окружающих, вразумлял заблудших.

Приехали к нему как-то в Варницы две молодые монахини из отдаленного сибирского монастыря за духовным советом. А народу толпится много, кажется, к батюшке не пробиться. Монахини ходят из угла в угол, нервничают. Вдруг батюшка выходит, подходит к ним, указывает на мостик на горизонте: «Идите к нему с Богородичной молитвой, возвратитесь, с вами поговорим». Через какое-то время счастливые, радостные монахини возвращаются. Господь разрешил все их сомнения и неурядицы. Они поблагодарили батюшку и поехали по своим делам.

Одному человеку он вернул слух. Другого он поставил на ноги после тяжелой болезни. При упоминании об отце Борисе у всех, знавших его, начинают светиться глаза. Он зажег духовный свет в каждом из нас, и, расставаясь, мы уже чувствовали свою общность, свое родство, объединенные любовью к своему духовному отцу – игумену Борису.

Чада батюшки рассказывали, как порою чудесно по его молитвам разрешались самые сложные вопросы. Да и со мной такое происходило. Приеду, кажется, с неразрешимым вопросом. Батюшка усадит у себя в комнате, где обычно принимал приезжающих, и уйдет. Сидишь, сидишь, а потом думаешь: «Да какие мои проблемы, по сравнению с батюшкиными делами». Стыдно станет, а потом легко и радостно на душе. Батюшка приходит: «Ну, что у тебя? Рассказывай!» А мне и сказать нечего, у меня уже все хорошо. Накроет епитрахилью, молитву прочитает, и снова жить можно.

Еще батюшка научил меня не стесняться своих слез. Так и запомнилось наше последнее расставание. Я уже ничего не спрашиваю, стою на коленях, а слезы очистительные ручьем текут.

Иногда батюшка бывал и строг, когда видел своеволие, упрямство, безответственность. Он не сердился, не ругался, а журил провинившихся. «Воспитание» завершалось ласковым словом, назидательной шуткой. Чада отца Бориса продолжают начатые им дела: помощь страждущим, забота о вдовах и сиротах, благотворительная помощь нуждающимся, создание детских православных приютов, центров духовного образования, участие в восстановлении православных святынь.

Батюшка умел найти доступ к образу Божию, который запечатлен в душе каждого человека, несмотря на глубину его греховности и заблуждений. К отверженным, заблудшим и, казалось бы, уже неисправимым людям он относился как любящий брат, без осуждения и обличения, глубоко скорбя о них и бесконечно веря в них как в создание Божие.

Александр ЧЕРНАВСКИЙ
(Использованы материалы из книги «Крестный путь игумена Бориса»).

Великий Русский Старец – старец в 40-46 лет... Человек, к которому ехали со всей Руси и из других стран истерзанные человеческой злобой, страданиями люди и получали успокоение, мир и радость духовную. На себе это испытал, потому и говорю прямо.

Его доброта распространялась на всех: на здоровых и больных и страждущих, взрослых, подростков, детей – на всех, кто в нем нуждался. Он не отказывал никому, в ущерб своему здоровью. Сколько людей душевно- и духовнобольных получали помощь около него. Порой казалось, что в Варницах или Ивановском, его месте пребывания, – приход для душевнобольных, пьяниц, наркоманов. И действительно, сколько наркоманов получили у него приют и исцелились...

Иеромонах Анатолий (Берестов)

* * *

Как тепло и ласково батюшка помогал нам начать исповедание своих грехов: «Давайте свои рассказики-проказики, вопросики-барбосики!» И давление грехов сразу разрушалось. Никакое сердце не могло устоять перед улыбкой батюшки, весь облик говорил о его внутреннем мире и безграничной любви к Богу и людям. Нелицемерное смирение и простота были присущи отцу Борису. Он учил воздержанию во всем: «Себя надо так блюсти, в каждом жесте, взгляде, все терпеть, все-все, что Господь пошлет!»

Семья москвичей

ВЕХИ ЖИЗНИ ИГУМЕНА БОРИСА

С 15 лет прислуживал в церкви (Знаменский собор) в Тюмени. После прохождения армейской службы был принят псаломщиком в храм Покрова Богородицы г. Тобольска.

В 20-летнем возрасте принял монашеский постриг с именем Борис (в честь святого благоверного князя-страстотерпца Бориса) и рукоположен в иеродиакона, затем в иеромонаха. Служил на приходах Омско-Тюменской епархии. Заочно окончил Московскую Духовную семинарию и академию. В 1990 году был принят в братство Троице-Сергиевой лавры.

По благословению наместника Лавры священноархимандрита Феогноста начинал восстановление Черниговского скита, где ежедневно проводил соборование. К нему каждый день съезжались десятки, сотни людей со своими скорбями, заботами и болезнями. Участвовал в восстановлении скита Параклит.

С 1995 года занимался восстановлением Троице-Сергиева Варницкого монастыря под Ростовом (на родине преподобного Сергия Радонежского).

В 1998 году переведен в Ивановскую епархию. Организовал в г.Иваново подворье Николо-Шартомского монастыря – обитель скорбящих и больных. Построил храм в честь святого благоверного князя Александра Невского. Организовал восстановление монастыря в честь Сошествия Животворящего Креста Господня в селе Антушково. Начал строительство Крестовоздвиженского храма на месте сошествия Креста. Организовал монастырское подворье на окраине г.Иваново с домовым храмом в честь святителя Николая Мирликийского и приютом для мальчиков-сирот.

Здоровье о.Бориса, подорванное многими скорбями и заботами, резко ухудшилось в середине августа 2001 года. Острое воспаление поджелудочной железы сопровождалось сильнейшими страданиями, которые батюшка старался скрыть от близких. Последние дни были особенно тяжелыми. Положившись всецело на волю Божию, батюшка говорил: «Надо потерпеть, ведь Господь терпел...»

Когда же, по настоянию духовных чад, прибыл врач, то он уже ничем не мог помочь. К тому же ослабевшее сердце не выдержало бы никакой операции. Эта последняя болезнь о.Бориса, с ее тяжкими мучениями, и завершила его крестный земной путь в Царствие Небесное. За два дня до кончины батюшка причастился Святых Христовых Таин и соборовался. Душа его отошла к Господу 5 сентября 2001 года в 23 часа 50 минут.

Отпевание о.Бориса в Духовском храме Троице-Сергиевой лавры возглавил его родной брат, архимандрит Димитрий – наместник Переславского Никитского монастыря; пел лаврский хор. Храм и площадь перед ним были заполнены множеством людей, пришедших проститься с дорогим и любимым пастырем.

Вечная ему память.

День памяти игумена Бориса (Храмцова)

Игумен Борис (в миру Илья Михайлович Храмцов) почил о Господе в возрасте 46 лет семь лет назад. Его ранняя кончина стала неожиданным ударом для многих, ибо для великого множества страждущих и болящих душ был он отцом и другом. Старцы Троице-Сергиевой Лавры называли его «земным Ангелом»…
Святые Отцы говорят, что люди приносят Богу разные дары, каждый в меру своих возможностей, но есть такие, кто приносит самый большой дар - всю свою жизнь. Одним из таких избранников Божиих и был игумен Борис.

Родился отец Борис 1 августа 1955 г. в селе Крым-Кары, расположенном на берегу Оби, в семье простых тружеников. Детство и юность его прошли в Западной Сибири - в Тюменской области. Отец, Михаил Никонович Храмцов, был лесник и, как говорится в народе, мастер на все руки. Мать, Нина Андреевна (впоследствии монахиня Аполлинария), в молодости работала зоотехником по оленеводству. Характер у нее был кроткий и смиренный, но в то же время достаточно твердый. Она овдовела за три месяца до рождения Ильи. И вся тяжесть воспитания сыновей (в семье Храмцовых был еще сын Алексей, старше Ильи на четыре года) легла на ее плечи. Она была человеком верующим и детей воспитывала в страхе Божием.
Илья от рождения был крепким и здоровым ребенком, жизнерадостным, ласковым и добрым. Он отличался любознательностью, находчивостью, смышленостью. Был послушен матери и учителям. Учеба давалась ему легко. Любое дело он старался сделать как можно лучше и быстрее. Крестили его в возрасте полутора лет. В школьные годы он уже знал наизусть много молитв. В тех краях, где они жили, храма не было. И когда в 14 лет отрок Илья впервые попал в большой храм, он сложил руки на груди и воскликнул: «Вот мой дом родной!» В Тюмени Илья поступил в медицинское училище и одновременно стал ходить в Кафедральный Знаменский собор, петь на клиросе. Его полюбили за быстрое усвоение богослужебного устава и необычайно красивый голос. Он пел первым тенором, похожим на женское сопрано, и имел безупречный музыкальный слух. В это время он побывал в пустыни в горах близ Сухуми, познакомился с глинским старцем схиархимандритом Андроником (Лукашом). По его совету и благословению Илья оставил учебу и постоянно ходил на службу в Знаменский собор, ожидая призыва в армию.
Начало службы в армии было для Ильи очень трудным. Но вскоре он обратил на себя внимание начальства как добросовестный и исполнительный солдат, и ему было поручено развозить пищу по подразделениям, благодаря чему у него оставалось свободное время. Поэтому и в армии будущий Батюшка не оставлял посещения храма, исповедовался, причащался. И это в то время, когда за «хождение» в церковь человека, как правило, ожидали большие неприятности. Господь же за столь большое усердие в посещении храма даровал ему много утешений.

Окончив службу, Илья переехал с мамой в Тобольск и поступил на клирос в Покровский собор. В 1975 г. он принял иноческий постриг с именем Борис (в честь св. благ. князя-страстоцерпца Бориса). Вскоре он был рукоположен в иеродиакона. Кроткий, нестяжательный о. Феодор - иеромонах Троице-Сергиевой Лавры, направленный служить на приход и живший по соседству с о. Борисом, своими духовными советами поддерживал молодого иеродиакона, исповедовал его, направляя жизнь инока в нужное русло. После рукоположения во иеромонаха отцу Борису недолго пришлось служить.
Опытных наставников было мало, и распоясавшиеся безбожники, осаждавшие Церковь, чувствовали себя хозяевами положения. Соотношение сил было не в пользу отца Бориса. Епископу Максиму пришлось перевести его в Омск, где Батюшка прослужил почти 10 лет в Никольском храме. Батюшка и своего старшего брата Алексия также привел в Церковь.
Его отношение к брату было заботливым и бережным… Он был как Ангел хранитель для Алексия, ставшего впоследствии архим. Димитрием, настоятелем Никитского монастыря в Переяславле-Залесском. Молитвенное правило, подготовка к богослужению, частые службы, напряженная учеба в Духовной семинарии и академии - вот из чего состояла их жизнь.

По благословению старцев из Троице-Сергиевой Лавры отец Борис в 1990 г. вступил в братство Лавры и вскоре был направлен в Черниговский скит в 14 км от обители преп. Сергия. Здесь он наладил ежедневные богослужения, проводил ежедневно исповедь и соборование, начал работы по восстановлению скита. На ежедневные соборования к нему стекались сначала десятки, потом сотни людей.
Человек, однажды попавший к Батюшке на исповедь, запоминал его на всю жизнь. Многие люди стремились снова приехать к нему за решением различных житейских и духовных проблем. И никто не уходил неутешенным.

Варницы, 1996 г. Воскресенско-Никольский собор

Один из близких духовных чад Батюшки так теперь вспоминает о своей первой исповеди у отца Бориса в Черниговском скиту: «Попав впервые на исповедь к Батюшке, я, казалось, рассказал ему все свои смертные грехи. Но Батюшка не спешил с разрешительной молитвой, а тут же велел мне выйти из храма и там, за дверью, вспомнить еще несколько смертных грехов и исповедать их. Постояв-подумав я действительно, к своему удивлению, вспомнил еще несколько грехов и, вернувшись, рассказал их Батюшке. Но он снова сказал мне выйти за дверь и вспомнить еще какие-то смертные грехи. Я заупрямился: ведь вспоминать-то уже нечего! Но Батюшка строго сказал мне: «Иди и вспомнишь». Так и получилось. И только тогда я услышал слова разрешительной молитвы».

Батюшка не спешил давать епитимии: переживал, что человек может ее не выполнить, а это тяжкий грех, и потому сам молился о людях, побывавших у него на исповеди. По совету, благословению и молитвам Батюшки не раз у многих людей разрешались важные вопросы. Когда на работе у чад о. Бориса стали требовать предоставить ИНН, он не благословлял брать этот номер. А на вопрос, что же делать, если уволят, он отвечал, что лучше пострадать. С одним из его чад именно так и случилось: он был уволен за невыполнение требований работодателя - предоставить ИНН. Но не прошло и двух недель, как его приняли на ту же работу без ИНН. Были и другие интересные случаи.

Одному из своих чад Батюшка неожиданно помог определить, кто являтся его небесным покровителем: приехав к отцу Борису, он, не успев даже задать свой вопрос, получил в подарок от Батюшки икону со словами: «Это твой Покровитель».

В 1995 г. отец Борис был направлен на восстановление Троице-Сергиева Варницкого монастыря в Ростове, на родине преп. Сергия Радонежского. Эта святая обитель за годы советской власти была осквернена и разрушена, собор и колокольня взорваны. В 30-е гг. в монастыре проводились массовые расстрелы. Здесь надолго воцарилась мерзость запустения. Подвигом труда и молитвы о. Бориса и собравшихся вокруг него православных обитель быстро восстанавливалась. Кроме того, о. Борис взял под опеку 10 заброшенных сельских храмов, расположенных в радиусе 20 км от Варниц. Батюшка приобретал для монастыря большие земельные площади. При монастыре была организована православная школа, библиотека, медпункт. Больные и обездоленные люди находили возле монастыря приют и утешение, могли жить полноценной жизнью, занимаясь посильным трудом и молитвой. Но любое доброе дело, как известно, не обходится без искушений.
Несколько бездомных скитальцев, получивших от Батюшки приют и работу, не вразумились его добротой и лаской, но соблазнились тем, что Батюшка постоянно оказывал материальную помощь и своим чадам, и незнакомым людям. Однажды вечером они позвонили в его келлию, Батюшка открыл им дверь, а они, задумав его ограбить, тут же ударили его в лицо с такой силой, что выбили ему один из передних зубов. Естественно, отец Борис никому про этот случай рассказывать не стал, но потерю переднего зуба было трудно скрыть от духовных чад. Они же впоследствии и узнали о случившемся, расспросив послушников.

Враг рода человеческого не дремал. Он возбуждал зависть в некоторых людях, сеял раздор среди окружающих Батюшку. Никто не знал, сколько безсонных ночей проводил он в молитве, сколько болезней терпел, сколько скорбей и огорчений причиняли ему окружающие его люди. Посыпались анонимки, жалобы во все инстанции, вплоть до наместника Лавры (Варницкий монастырь являлся ее подворьем) и даже до Патриарха. Местные ростовские газеты изливали на батюшку потоки грязи. Скорбь его увеличивалась еще и от того, что многие из близких ему людей поверили сплетням и отвернулись от него. В результате Батюшка был отстранен от управления монастырем с многозначительной формулировкой: «За превышение полномочий», и ему пришлось перебраться в Ивановскую епархию.

Однажды в Варницкий монастырь приехал престарелый представитель зарубежной церкви. Гостя обступили прихожане, слушая, задавая вопросы. Но батюшка Борис не стал даже подходить к нему. Он сказал, что не хочет иметь общение с раскольником. «В храм я его пустить не могу. Это канонами запрещено», - твердым голосом пояснял о. Борис. Зарубежник так и уехал, не найдя себе утверждения в расколе.

Несмотря на постоянные гонения со стороны начальства, Батюшка всех оправдывал, никого не осуждал и не позволял этого делать другим. Он все время напоминал своим чадам, что хуже всего - это надоедать кому-либо, ибо именно от этого происходят все недовольства, ропот и вражда между людьми. Покинув Варницы, о. Борис построил в Иванове часовню, куда стали съезжаться все знавшие и любившие Батюшку. Но главной его заботой стало всеми забытое святое место возле села Антушково, где в 1423 г. явился над болотом Нерукотворный Крест Господень. Первые деревянные постройки здесь появились осенью 1998 г.
А с весны 2001 г. началось строительство каменного Крестовоздвиженского храма. Видимо, предчувствуя близкую кончину, Батюшка говорил об этом монастыре: «Это будет мой последний крест». Тогда никто не придал значения этим словам. Батюшка никогда ни на что не жаловался. Всегда выглядел бодрым, энергичным, благополучным, готовым в любую минуту прийти на помощь всем нуждающимся. Отец Борис с братией Последняя болезнь о. Бориса стала неожиданностью для всех его близких. Он скрывал свою немощь, не хотел никого печалить раньше времени.

После резкого обострения панкреатита, случившегося в ночь на 14 августа, Батюшка три недели провел без сна и пищи, всецело положившись на волю Божию. 2 сентября по его просьбе был приглашен священник из храма «Всех скорбящих Радость» о. Сергий, который причастил и пособоровал Батюшку. Только ночью 4 сентября о. Борис разрешил вызвать врача, и утром следующего дня его отправили в больницу. Высококвалифицированный специалист из Москвы сказал, что положение безнадежно.
Начался перитонит, сопровождавшийся сильнейшими болями. Батюшка не жаловался, только иногда говорил: «Надо терпеть, ведь Господь терпел…»
О. Димитрий в эти последние часы неотлучно находился возле брата. Врач же с изумлением говорил: «Непостижимо, как он терпит такие боли…» Отец Борис хотел вернуться из больницы в монастырь, но врач возражал, т.к. транспортировка была бы слишком болезненной.

Батюшка почил 5 сентября 2001 г. в 23 часа 10 минут. Вечером 6 сентября гроб с телом Батюшки повезли в Сергиев Посад - в Лавру. На окраине Ярославля гроб встречала мать о. Бориса - монахиня Аполлинария. Ради матушки был открыт гроб и снят с лица Батюшки воздух: лицо его приняло выражение покоя и величавости, стало какой-то необычной, неземной красоты.
Рано утром 7 сентября в Свято-Духовом храме Лавры после Литургии началось отпевание. Отпевал Батюшку его брат - иеромонах Димитрий. Похоронили о. Бориса на Лаврском кладбище в с. Деулино. Лаврские старцы пророчествовали, что мощи о. Бориса в последствии перенесут в монастырь в Антушкове.

К нему ехали со всей Руси. Ехали из других стран. Ехали, истерзанные человеческой злобой, страданиями и получали успокоение, мир и духовную радость. Его доброта распространялась на всех, кто в нем нуждался: на здоровых и больных, на взрослых и детей. Он не отказывал никому. Порой казалось, что его приход - пристанище для душевнобольных, пьяниц и наркоманов. Сколько людей получили у него приют и исцелились...

Моя первая встреча с отцом Борисом произошла в 1994 году. Он служил тогда в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры. Помню, я вошел в храм и остановился у самых дверей. Было очень много народа, а отец Борис, склоняясь над аналоем, исповедовал. Потом вдруг он выпрямился и неожиданно посмотрел в мою сторону. Наши взгляды встретились, и… Мои поиски духовного наставника закончились.

Батюшка оказался совсем молодым человеком, лет сорока. Но то, что он, несмотря на это, являл собой «дух-утешитель», читалось сразу – в то утро не нашлось ни одного человека, который отошел бы от него безрадостным.

С этого памятного дня мои поездки к батюшке стали довольно частыми, а в последние полтора года жизни игумена Бориса Господь даровал мне счастье быть его личным водителем. Батюшка не раз предлагал поставить «приемничек с проигрывателем», чтобы псалтырь слушать, а я намеренно откладывал. Мы проехали с ним тысяч пятьдесят километров, и я беспрерывно его слушал. Первое время что-то из ответов пытался записывать, но потом понял, что на это никакого времени не хватит, и уже просто пытался прочувствовать логику его мыслей вслух, сохранить сами ОЩУЩЕНИЯ.

Отцу Борису довелось вернуть к жизни не один храм. Глаза батюшки всегда становились печальными, когда он видел разрушенные святыни. Но как таковой цели – восстановления храмов – у него не было. Как не было и какой-то планомерной работы и жизни. Все хозяйственные вопросы решались им между делом и непонятно как. Даже те, кто был рядом постоянно, удивлялись – когда отец Борис успевает монастыри подымать и храмы строить?

Сам батюшка говорил так: «Главное, положите первый ряд кирпича». И правда! Смотрим, вот уже крест подняли, вот купола золотятся… Как-то позвонили ему из Киевской Лавры, дескать, никак не могут Успенский храм восстановить. Не идут дела, и все тут! Он и им сказал, чтобы первый ряд кирпича положили. И впрямь, строительство как будто само собой пошло. Спонсор появился, который до последнего дня все, что у него было, на возведение этой церкви отдавал…

Главной заботой отца Бориса, несомненно, были храмы душ людских. Думаю, что за свою жизнь батюшка принял тысяч сорок человек, потому что принимал он беспрерывно. Каждый день сначала служил литургию, потом крестил, потом соборовал, потом исповедовал – и так до полуночи.

Отец Борис всегда давал понять своим чадам, что грехов непрощаемых нет. Во время исповеди не позволял подолгу и подробно на них останавливаться – «резал» грехи, как огурцы, – чик-чик-чик-чик. И подобно Игнатию Бренчанинову учил бросать их «в бездну милосердия Божиего».

Как-то стоял у него на исповеди парень. Красивый такой: высокий, волосы роскошные до плеч, кожаное пальто. Но взгляд угрюмый донельзя. Исповедь закончилась, он поворачивается, и я вижу лицо человека, которого приговорили к смертной казни, поставили к стенке, а потом сказали, что приговор смертный отменяется и ему даруют жизнь. И эти глаза я увидел.

Другой пример. Однажды приехала к отцу Борису женщина молодая, лет тридцати, с такими тяжелыми глазами, что смотреть было тяжко. Она протянула ему две толстые тетради, исписанные перечислением грехов. «Я, – говорит, – две ночи писала…» Батюшка взял тетрадки в руки, повертел и говорит: «Молоко, что ли, в пост пила?» И разорвал их тут же. То есть он дал понять этой истерзанной сомнениями паломнице, что, если грех исповедан, его уже нет, что никогда, никем и нигде тебе это уже не помянется. У женщины взгляд совсем другим стал.

Вообще, можно было привести к отцу Борису человека в любом сложном состоянии, в любой степени взвинченности, оставить и точно знать, что он найдет такие слова, что человек этот уйдет от него таким «тестом раскисшим»…

Отец Борис, что подобает чаще всего старцам, знал иерархию греха. То есть когда более слабым грехом можно попытаться вытеснить более сильный. Но были ситуации, когда батюшка был непреклонен. Например, он никогда не благословлял прерывание беременности. Говорил, что рожать надо при любых обстоятельствах. Вплоть до того, что: «Роди ребеночка и отдай нам. Мы будем его воспитывать». Я был участником одной такой истории, когда мы с отцом Борисом выхаживали женщину беременную, ездили к ней домой, возили продукты, сажали при ней сиделку, лишь бы она чего не сделала…

Он никогда не давал какие-то низкие определения людям, впадшим в те или иные искушения. Хотя приходы его зачастую составляли бывшие заключенные, пациенты психиатрических клиник, те, кому попросту негде было жить, кого общество брезгливо отвергло. Монастырь был последним их пристанищем, последней надеждой. Батюшка так и говорил: «Дальше уже пропасть. Если они отсюда уйдут, погибнут».

И, тем не менее, сколько раз мы убеждались в том, что среди тех, кого «на воле» считали «мусором жизни», встречались личности огромного масштаба. Порой отдельные слова, брошенные ими, давали почувствовать в этих людях огромный духовный потенциал. Например, был у нас парень выпивающий, которого никуда кроме трапезной не пускали, потому что он всегда стремился что-то украсть. Частенько батюшка слышал от новичков недоуменный вопрос: «Зачем он вам?» И я однажды тоже задал этот вопрос. Отец Борис короткой фразой поставил точку: «Он будет проповедовать в подвалах!» По его словам, когда человек оказывается на «своем» месте, его недостатки могут обернуться его же достоинствами.

Бывало, люди пьющие срывались. Отец Борис говорил тогда твердо, но беззлобно и с юмором: «Заворотики, заворотики…» Что означало – закрыть перед провинившимися ворота. «Пусть они себе там пропьются, проспятся, денечек-другой походят голодными, потому что есть не на что. А красть они уже не станут…» Дня через два бедолаги конечно же появлялись, и батюшка их сразу на исповедь. Но местечко в корпусе уже поплоше определит: «В коридорчик на раскладушечку…»

И человек не обижался, потому что знал: сам виноват.

Слушая отца Бориса, я стал задумываться, почему люди совершают ошибки. Взял бы Господь и в каждого вложил правильные слова, мысли, поступки. Потом я понял, что это происходит для того, чтобы совершенная чья-то ошибка послужила поводом для проявления сердечного любовного прощения. У Силуана Афонского есть такие слова: «Больше любит тот, кому больше прощается». Отец Борис от себя добавлял: «Любит ТОЛЬКО ТОТ, кому прощается». Говорил, что ошибки дают нам повод для того, чтобы друг о друге молиться и друг друга жалеть. Так и говорил, что, прощая проступок человеку, он вселял в него первую каплю любви.

Мы не раз становились свидетелями того, как он явно позволял себя обманывать. Объяснял, что делает это для того, чтобы удержать человека в монастырской спасительной среде. Поэтому иногда получалось, что отец Борис благословлял на грех, прекрасно понимая, что если человек уйдет без благословения, то все равно будет этот грех делать, но уже обидевшись на церковь, на священство, и это было бы еще хуже…

Он вообще никогда человека не ломал, не переделывал насильно, просто находил для него подходящее место. Один мальчик пришел к нам после тюрьмы.

Настолько битый-перебитый, что ничего не соображал. И ему отец Борис нашел дело – подавать кадило. Мы его так и называли между собой – Андрей с кадилом.

Наркоманы приезжали. Батюшка очень серьезно относился к этому и говорил, что им лет пять надо пожить в общине, чтобы излечиться. Им же он говорил про один год, чтобы не пугались. Они поживут, поживут и забывают о том, без чего жить не могли.

С грехом никто не боролся, все само собой отмирало. Грех просто отпадал, исчезала почва для него. Почва, как говорил отец Борис, – это отсутствие любви. «Человеку нужна хотя бы одна живая душа, которая бы его любила, – рассуждал батюшка. – И тогда он выживет, и тогда он спасется и начнет жить так же по отношению к другим людям. И каждый чело-

Век ищет, прежде всего, любви. И церковь как раз то место, где найдется хоть один человек, который его любит. Этим человеком, – говорил отец Борис, – призван быть священник». Отец Борис был для всех именно таким человеком. Был и останется.

Любовь батюшка считал всеобщим эквивалентом. Говорил, что через нее можно все. Мы в монастыре жили и не имели в кармане ни копейки. Никаких денег никому не давалось. Хотите хлеба, обменяйте молоко на хлеб. «Деньги – не зло, – говорил батюшка, – они просто заменяют недостаток любви. Все знают, плохо человеку – дай деньги, и ему уже будет полегче».

Рядом с отцом Борисом недостатка любви не было, поэтому без денег мы обходились спокойненько. Вспомнилось, как приехал к батюшке один бизнесмен, который составил бизнес-план развития монастыря. Отец Борис поблагодарил его, но планом пользоваться не стал. Сказал мне на ушко: «Будем молиться, и Господь нас завалит деньгами»…

Чудеса были около игумена Бориса нормой жизни. Если говорить об исцелениях душевных и физических, то их были тысячи. Со стороны это выглядело так, как будто батюшка между делом решал, например, делать или не делать операцию на сердце. Природу его благословений понять было невозможно. Чувствовалось, что, благословляя, он высказывал не только Божию волю, но и учитывал при этом духовные силы каждого конкретного человека. Это сердечная боль старцев всех времен – зная Божию волю, сталкиваться с тем, что люди, узнав ее, не выполняли, стремились сделать все по-своему.

Был случай, когда при мне женщина по телефону пыталась взять у отца Бориса благословение на сложнейшую операцию на сердце. Отец Борис велел передать, что никакой операции делать не надо. Женщина же продолжала сомневаться, еще не раз переспросила о благословении, говорила, что чувствует себя плохо. Батюшка лишь подтвердил свой ответ: «От операции воздержаться!» Через два дня новый звонок: «У меня все прошло»…

Думается, что отец Борис настолько сердечно относился к людям, что каким бы ни был недуг, человек постепенно оживал и шел на поправку. Молитва его со стороны совсем не выглядела чем-то особенным. Его часто просили помолиться о ком-либо. Я раньше думал, что для этого отец Борис выберет особое время и место, «настроится» специально. А он – нет. Тут же, глаза к небу поднимет, перекрестится и просто скажет: «Помоги, Господи!» И все. И люди при этом получали помощь. Порой казалось, что батюшке нашему достаточно просто вздохнуть, и Господь услышит…

Однажды мужчина привез к нам в монастырь своего сына Алексея, парня лет двадцати пяти, наркомана. Худой такой, плоский, высохший. От него шел стойкий тяжелый запах, настолько он был наркотиками пропитан. На его глазах один за другим умерли все его друзья. Отец Борис начал с того, что положил страдальца на свою кровать. Сам же ушел спать куда-то на другое место. Когда, придя в себя, парень рассказал, что работал в Америке на ремонте автомобилей, батюшка вспомнил, что есть у него подаренная кем-то «шестерка». Старенькая, обшарпанная. Вот ее-то он и поручил Леше привести в божеский вид. Леша поспешил заверить игумена, что за недельку справится. Но не тут-то было. Отец Борис сказал, что машина эта должна быть готова к вечеру. И произошло невероятное – парень, который совсем недавно едва подавал признаки жизни, за один день справился с работами, рассчитанными на многодневный труд целой бригады автослесарей. «Классика» к заходу солнца засияла, как новая! Вот так строились храмы. Храмы души…

Все, на что у других уходила уйма времени, сил, нервов, для отца Бориса было доступно и легко. Вспоминаю историю, произошедшую во время его служения в Ростове. Какой-то монастырь в течение двух лет безнадежно добивались передать церкви. Отец Борис, узнав об этом, велел срочно отпечатать нужное прошение, приготовить еще несколько бумаг. В четверг он поехал с документами на переговоры, а в субботу в главном монастырском храме уже стелили полы. Три дня понадобилось батюшке, чтобы «взять» этот монастырь...

Скорее всего, познакомившись с отцом Борисом, люди буквально прилеплялись к нему душой и размягченным сердцем испытывали потребность что-нибудь сделать для его монастыря. В Варницах, например, один председатель совхоза тысячу гектаров земли отписал под монастырские угодья. Просто взял и отписал! Мне рассказывали другую историю, как отцу Борису дали трактор, на котором в связи с его удручающим состоянием на дорогу выезжать было нельзя. И вдруг открываются монастырские ворота, и на подворье въезжает это «чудо», с одной висячей фарой, в сопровождение двух милицейских машин с мигалками! Ничего особенного – просто местные ГАИшники посчитали своим долгом сопроводить технику для пастырского хозяйства...

Не секрет, что игумен Борис не раз попадал под «каток» обычной людской зависти и наказывался церковным руководством. Но сам он про это никогда ни в коей мере не упоминал. Помню лишь одну фразу, брошенную им вскользь: «Меня, как что-то построю, сразу в другое место переводят». И все, больше никогда мы это не обсуждали, даже темы такой не касались. Единственное, однажды я рассказал ему историю о епископе, который был очень не доволен жизнью и деятельностью Иоанна Кронштадтского, а когда отца Иоанна хоронили, то он взял его гроб и понес. Отец Борис выслушал, улыбнулся и произнес: «Так он после смерти батюшки покаялся».

«Почему были гонения на христиан? – спрашивал батюшка. И сам отвечал: А потому, что христиане говорили: „Мы любим вас“. А гонители стали проверять: „Мы будем вас мучить!“ – „А мы будем, умирая, в этих муках, вас благословлять“. – „Не верим! Давайте еще одного, еще одного!“ Мир до сих пор нас проверяет, хочет убедиться. Потому что это огромное счастье – иметь рядом человека, который тебя любит. И если он меня обманет, то я погибну, мне нужна настоящая любовь». По словам отца Бориса, любой человек имеет потенциал стать любимым и любящим. Вспоминаю, как он мне однажды сказал после приема группы паломников: «Такие тяжелые! А ведь еще нужно каждому понравиться! Чтобы выслушали, приняли, вынесли что-то нужное для своей души…»

Когда кто-то из братии собирался в монашество, он относился к нему предельно внимательно. Вообще к монашеству и монахам батюшка относился очень серьезно, с особой заботой, пониманием трудностей их жизни. Говорил, если у человека в душе любви к Богу много, то он может прожить и без семьи, потому что семью человек заводит для того, чтобы знать, что его кто-то любит, чтобы любить самому. Но если в душе любовь к Богу заполняет все, то этому человеку есть путь в монашество. Объяснял, что любовь к Богу выше всего.

Особенно трогательно относился к тайным постригам. Мы ехали с ним где-то, и иногда он показывал в разные стороны – вот там тайная монахиня, там тайный монах. Пояснял при этом, что самое высокое дело – тайное, что нужно стараться, чтобы никто не знал, что вы делаете для человека. Желательно, чтобы даже сам человек этого не ведал. «Господь, – говорил отец Борис, – становится вашим „должником“. Он все отдаст вам тогда, когда вам будет нужно и тем, чем вам будет нужно». И сам жил и поступал так – сделает кому-то добро, а у самого «невинные глазки», как будто он не знал ничего, ничего не видел.

«Задача старца, – считал батюшка, – выгородить человека перед Богом». В этом смысле старец становится в очень тяжелое положение, потому что он видит то, что человек по слабости своей не делать не может, и просит Господа простить его. И не было такого случая, чтобы он отказывался о ком-то помолиться. Наоборот, говорил: «Везите всех! В греческом языке нет слова – „грех“. Есть слово – „ошибка“. Этот человек ошибся в поисках любви, не туда забрел. Один искал в вине, другой в развлечениях, третий в деньгах, четвертый еще в чем-то. Выход один – становиться самому источником этого человеческого отношения, любви. Что такое спасение? Вот спасаюсь я сейчас или не спасаюсь? Что делать, чтобы спастись? А вот, если есть человек рядом и ты ему рад, а он тебе рад, ты уже спасаешься. Ищи способ быть этой радостью для другого человека».

Люди, у которых было по шесть перстней, наколотых на пальцах, говорили, что отец Борис – Человек. А у них после детских домов, после тюрьмы обостренное чувство справедливости. Их не обманешь.

Еду как-то с батюшкой, а сам думаю: «Почему именно его Господь выбрал для такого служения?» А он как будто прочитал мои мысли: «Я не был всегда таким». Конечно, это была работа над собой. Это постоянный собственный труд. Мне рассказывали, что когда-то давным-давно он срывал одеяла с монахов. «Поднимайтесь на службу!» Потом уже никогда такого не делал. Кто-то спит до одиннадцати, а он лишь пожурит шепотом: «А если владыка зайдет сюда?» И все. Про кого-то ему укажут – не работает, а он одно скажет – не трогайте, пусть обвыкнется, прирастет. А тот уже три года прирастает…

Обидеть человека он не умел в принципе. Даже когда обычным послушникам от него «доставалось», это выглядело так, что мы смеялись. Потому что в его словах настолько все было безобидно. Страсти не было… Похожий характер отношений старшего по званию с подчиненными можно увидеть в старом фильме о Суворове. В игре артиста, исполнившего главную роль, есть что-то созвучное с отцом Борисом. Вспоминается сцена, когда полководец отчитывает одного военного за то, что тот не обеспечил своевременную подачу боезапасов. «Где же ты был? – спрашивает Суворов. – Еще раз случится, повешу тебя на первом дереве». А далее добавляет: «Я тебя люблю, поэтому обещание свое обязательно исполню»…

Когда кто-то из ребят просил у отца Бориса прощения, он говорил: «Бог простит, а ты меня прости». И тут же что-нибудь «эдакое» добавлял: «Я-то хуже колеса от твоей машины», например. И все смеялись…

Кончину свою игумен Борис предчувствовал. Более того, он знал даже ее срок – блаженная Любушка ему это открыла, но жил так, как будто у него в запасе была вечность. Помню, как он обронил как-то фразу: «Живу чужой век». Я переспросил, что он имеет в виду, и он пообещал мне, что укажет попозже срок, когда ЭТО произойдет. Не указал, а может быть, я пропустил мимо его откровение...

Как-то я его о чем-то спросил, а он в ответ переспросил: «В этой жизни?» И я понял, что он живет между этой и той жизнью. Смерти для него не существовало. Он говорил – не «умерли», а «примерли», чтобы потом встать и пойти.

Почему Господь его так рано забрал от нас? Чаще всего склоняюсь к мысли, что уход человека святой жизни обуславливается его окружением. В детали этого предположения погружаться опасно – можно ошибиться. Пусть загадка ухода отца Бориса остается загадкой, и тайна остается тайной. Скажу одно: эти «маячки» уходят, чтобы люди поняли, как сложно без них жить.

Мы ему очень верили и жили так, как он говорил, искренне считая, что так и должно быть, как говорил батюшка. Он был для нас толковым Евангелием сегодняшнего дня, показывая, как нужно жить согласно с писанием в современных условиях. Жизнь меняется все быстрее и быстрее, и уже невозможно построчно воспользоваться опытом Антония Великого, например, или Макария Египетского. Отец Борис своей ежедневной, ежечасной жизнью показывал, как нужно жить святым в этом мире. Как быть святым, будучи банкиром, архитектором, торговцем, учителем.

Никогда не забуду, как однажды я был на одном из подворий и зашел в трапезную. За длинным столом сидел отец Борис в окружение насельников скита. И мне вдруг показалось, что они все – святые. А там были обычные люди: выпускники МГУ, водители, экономисты бывшие, которые Плехановский закончили, а потом, не задумываясь, поехали к батюшке коров пасти… К монашеству никто из них не стремился, но очень многие стали позже монахами, священниками. Главное, что все, кто имел счастье знать отца Бориса, даже те, кто лишь косвенно соприкасался с теми, кто знал его, нашли дорогу к Богу.

Светлая ему память!

Слава Тебе, Господи!

Записала Наталья ГЛЕБОВА