Добавить в избранное

Отрывок, характеризующий Раскулачивание

Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.

Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата.Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m"ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j"avoue que votre victoire n"est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l"autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C"est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l"Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l"u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.

На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l"homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d"alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l"Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n"ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l"intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d"or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.

На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c"est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l"ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu"il n"y voit que du feu, et oubl celui qu"il devait faire faire sur l"ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C"est genial. Le prince d"Auersperg se pique d"honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c"est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n"est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С"est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n"est ni trahison, ni lachete, ni betise; c"est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c"est… c"est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина. Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c"est de l"heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.

В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.

Раскулачивание - кампания против зажиточного крестьянства в СССР в 1920-1930-е годы, направленная на «ликвидацию кулачества как класса».

Согласно справке Мособлсуда, «термин „раскулачивание“ достаточно широко применялся в нормативных актах, которыми руководствовались органы, принимавшие решения связанные с применением репрессий, однако этот термин нельзя рассматривать как правовой, „раскулачивание“ могло быть связано с различными видами ограничений прав и свобод граждан, подвергавшихся репрессиям по классовыми, социальным и имущественным признакам, является собирательным и не подлежит применению как обозначение вида репрессий.»

Наиболее точное определение термина раскулачивание с юридической точки зрения дает его толкование, представленое судом высшей инстации, имеющее юридическую силу с момента его издания. Согласно определению Верховного Суда РФ от 30 марта 1999 года, «Раскулачивание - политическая репрессия, применявшаяся в административном порядке местными органами исполнительной власти по политическим и социальным признакам на основании постановления ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. „О мерах по ликвидации кулачества как класса“»

Раскулачивание в 1917-1923 гг

Еще 8 ноября 1918 года на совещании делегатов комитетов бедноты В. И. Ленин заявляет о решительной линии по ликвидации кулачества: «…если кулак останется нетронутым, если мироедов мы не победим, то неминуемо будет опять царь и капиталист» Декретом от 11 июня 1918 года были созданы комитеты бедноты, которые сыграли большую роль в борьбе с кулачеством, руководили процессом перераспределения конфискованных земель на местах и распределением конфискованного инвентаря, продовольственных излишков, изъятых у кулаков. Уже отметил свое начало «великий крестовый поход против спекулянтов хлебом, кулаков, мироедов, … последний и решительный бой всем кулакам - эксплуататорам». Было изъято 50 миллионов гектаров кулацкой земли, перешедшей бедноте и середнякам, конфискована у кулачества значительная часть средств производства в пользу бедноты.

Подготовка

15 февраля 1928 г. газета Правда впервые публикует материалы, изобличающие кулачество, сообщающие о тяжелой ситуации на селе и повсеместном засилии на местах богатого крестьянства, которое обнаруживается не только на селе, эксплуатируя бедноту, но и внутри самой партии, руководя рядом коммунистических ячеек. Публикуются сообщения о вредительской деятельности кулачества - разоблачения о том, как кулацкие элементы в должности местных секретарей не пускали бедноту и батраков в местные отделения партии.

Экспроприация запасов зерна у кулака и середняка именовалась «временными чрезвычайными мерами». Однако насильственное изъятие хлеба и иных запасов отбивало у зажиточных крестьян всяческую охоту к расширению посевов, что позже лишало трудоустроенности батраков и бедняков, механизм раскулачивания фактически поставил на нет развитие индивидуальных хозяйств и ставил под вопрос саму перспективу их существования. Вскоре временные чрезвычайные меры превращаются в линию «ликвидации кулачества, как класса»

Характер поворота партии к политике ликвидации кулачества как класса довольно точно сформулировал И. В. Сталин:

В 1928 году правой оппозицией ВКП (б) все еще осуществляются попытки некоторой поддержки зажиточного крестьянства и давления в сторону смягчения политики партии в области борьбы с кулачеством. В частности, А. И. Рыков, критикуя потитику раскулачивания и «методы времен военного коммунизма», заявлял о том, что «наступление на кулаков (нужно проводить) разумеется, не методами так называемого раскулачивания» и о недопустимости давления на индивидуальное хозяйство в селе, производительность которого в среднем, в более чем два раза ниже чем в европейских странах, считая, что «важнейшей задачей партии является развитие индивидуального хозяйства крестьян при помощи государства в деле их кооперирования»

Осудить данную политику и заявить о поддержке индивидуального хозяйства правой оппозиции удалось и на заседании Пленума ЦК: «Обеспечить содействие дальнейшему подъему производительности индивидуального мелкого и среднего крестьянского хозяйства, которое значительное время будет еще базой зернового хозяйства в стране», что явилось, по сути, ее «лебединой песней» и очередным аргументом в копилку последующих обвинений «агента Троцкого» Рыкова.

Активные меры по ликвидации зажитночного крестьянства приветствовались сельской беднотой, которая опасалась того, что "партия взяла курс на кулака, тогда как нужно проводить линию «раскулачивания». Заявлялось, что «Беднота нашу политику на селе, в целом продолжает рассматривать как резкий поворот от бедноты к середняку и кулаку». Именно так продолжали реагировать наименее обеспеченные жители сел на «новый курс» XIV партийного съезда 1925 года. Все чаще органы власти отмечали среди бедноты «не только открытое, но и решительное выступление против зажиточной и верхушечной части середняков».

Растущее недовольство бедноты подкреплялось голодом в сельской местности, в котором предлагается видеть прямую вину сельской контрреволюции среди кулачества, заинтересованного вызвать недовольное отношение к партии: «Надо давать отпор кулацкой идеологии, приходящей в казарму в письмах из деревни. Главный козырь кулака - хлебные затруднения». Все чаще в прессе звучат тексты идеологически обработанных писем возмущенных красноармейцев-крестьян: «Кулаки - эти яростные враги социализма - сейчас озверели. Надо их уничтожать, не принимайте их в колхоз, выносите постановление об их выселении, отбирайте у них имущество, инвентарь». Широкую известность получает письмо Красноармейца 28-го артиллерийского полка Воронова в ответ на сообщения отца «последний хлеб отбирают, с красноармейской семьей не считаются»: «Хоть ты мне и батька, ни слова твоим подкулацким песням не поверил. Я рад, что тебе дали хороший урок. Продай хлеб, вези излишки - это мое последнее слово»

О необходимости принятия жестких мер по отношению к кулачеству идет речь на пленуме обкома ВКП(б) ЦЧО, поскольку только жесткие меры могли убедить середняков, «колеблющуюся часть, которая не предупреждена», о чем и говорит на выступлении его секретарь И. М. Варейкис:

Массовые репрессии

В ходе насильственной коллективизации сельского хозяйства, проведённой в СССР в 1928-1932 гг., одним из направлений государственной политики стало подавление антисоветских выступлений крестьян и связанная с этим «ликвидация кулачества как класса» - «раскулачивание», предполагавшее насильственное и бессудное лишение зажиточных крестьян, использующих наёмный труд, всех средств производства, земли и гражданских прав, и выселение в отдалённые районы страны. Таким образом, государство уничтожало основную социальную группу сельского населения, способную организовать и материально поддержать сопротивление проводившимся мероприятиям.

30 января 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло Постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Согласно этому постановлению, кулаки были разделены на три категории:

• первая категория - контрреволюционный актив, организаторы террористических актов и восстаний,
• вторая категория - остальная часть контрреволюционного актива из наиболее богатых кулаков и полупомещиков,
• третья категория - остальные кулаки.

Главы кулацких семей 1-й категории арестовывались, и дела об их действиях передавались на рассмотрение спецтроек в составе представителей ОГПУ, обкомов (крайкомов) ВКП(б) и прокуратуры. Члены семей кулаков 1-й категории и кулаки 2-й категории подлежали выселению в отдалённые местности СССР или отдалённые районы данной области (края, республики) на спецпоселение. Кулаки, отнесённые к 3-й категории, расселялись в пределах района на новых, специально отводимых для них за пределами колхозных массивов землях.

Контрреволюционный кулацкий актив было решено «ликвидировать путем заключения в концлагеря, останавливаясь в отношении организаторов террористических актов, контрреволюционных выступлений и повстанческих организаций перед применением высшей меры репрессии» (ст. 3, п.а)

В качестве репрессивных мер ОГПУ было предложено по отношению к первой и второй категории:

• направить в концлагеря 60000, выселить 150000 кулаков (разд. II, ст.1)
• в необжитые и малообжитые местности произвести высылку с расчетом на следующие регионы: Северный край 70 тыс. семейств, Сибирь - 50 тысяч семейств, Урал - 20 - 25 тысяч семейств, Казахстан - 20 - 25 тысяч семейств с «использованием высылаемых на сельскохозяйственных работах или промыслах»(разд. II, ст.4). У высылаемых конфисковали имущество, лимитом средств было до 500 рублей на семью.

СНК СССР и ЦИК СССР 1 февраля 1930 года издают Постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством», которое, прежде всего отменяло право на аренду земли и право на применение наемного труда в единоличных крестьянских хозяйствах с некоторыми исключеями по идвидуальному совместному решению районных и окружного ИК в отношении «середняков». (ст.1) Краевым и областным ИК и правительствам республик было дано право применят «все необходимые меры борьбы с кулачеством вплоть до полной конфискации имущества кулаков и выселения их» (ст.2).

4 февраля 1930 года издается Секретная инструкция Президиума ЦИК СССР «О выселении и расселении кулацких хозяйств», подписанная Председателем ВЦИК СССР М. И. Калининым и Председателем СНК СССР А. И. Рыковым, в которой «в целях решительного подрыва влияния кулачества» и «подавления всяких попыток контр-революционного противодействия» было решено поручить ОГПУ:

• выселить кулацкий актив, наиболее богатых кулаков и полупомещиков в отдаленные местности
• расселить остальных кулаков в пределах района, в котором они проживают на новых, отводимых им за пределами колхозных хозяйств, участках. (ст.1)

Инструкция предполагала выселение примерно 3-5 % от всего числа крестьянских хозяйств (ст.2).

В районах коллективизации, согласно инструкции, у кулаков конфисковывались «средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия производственные и торговые, продовольственные, кормовые и семенные запасы, излишки домашнего имущества, а также и наличные деньги». Из наличных денег для обустройства на новом месте был фиксирован лимит «до 500 рублей на семью»(ст.5) Изымались сберегательные книжки с передачей в органы НКФина, выдача вкладов, выдача ссуд под залог прекращается. (ст.7). Паи и вклады изымаются, владельцы исключаются из всех видов кооперации. (ст.8)

2 февраля 1930 г. был издан приказ ОГПУ СССР № 44/21. В нем говорилось, что «в целях наиболее организованного проведения ликвидации кулачества как класса и решительного подавления всяких попыток противодействия со стороны кулаков мероприятиям Советской власти по социалистической реконструкции сельского хозяйства - в первую очередь в районах сплошной коллективизации - в самое ближайшее время кулаку, особенно его богатой и активной контрреволюционной части, должен быть нанесён сокрушительный удар».

Приказ предусматривал:

1) Немедленную ликвидациию «контрреволюционного кулацкого актива», особенно «кадров действующих контрреволюционных и повстанческих организаций и группировок» и «наиболее злостных, махровых одиночек» - то есть первая категория, к которой были отнесены:

• Кулаки - наиболее «махровые» и активные, противодействующие и срывающие мероприятия партии и власти по социалистической реконструкции хозяйства; кулаки, бегущие из районов постоянного жительства и уходящие в подполье, особенно блокирующиеся с активными белогвардейцами и бандитами;
• Кулаки - активные белогвардейцы, повстанцы, бывшие бандиты; бывшие белые офицеры, репатрианты, бывшие активные каратели и др., проявляющие контрреволюционную активность, особенно организованного порядка;
• Кулаки - активные члены церковных советов, всякого рода религиозных, сектантских общин и групп, «активно проявляющие себя».
• Кулаки - наиболее богатые, ростовщики, спекулянты, разрушающие свои хозяйства, бывшие помещики и крупные земельные собственники.

Семьи арестованных, заключённых в концлагеря или приговорённых к расстрелу, подлежали высылке в северные районы СССР, наряду с выселяемыми при массовой кампании кулаками и их семьями, «с учётом наличия в семье трудоспособных и степени социальной опасности этих семейств».

2) Массовое выселение (в первую очередь из районов сплошной коллективизации и пограничной полосы) наиболее богатых кулаков (бывших помещиков, полупомещиков, «местных кулацких авторитетов» и «всего кулацкого кадра, из которых формируется контрреволюционный актив», «кулацкого антисоветского актива», «церковников и сектантов») и их семейств в отдалённые северные районы СССР и конфискация их имущества - вторая категория.

Согласно приказу ОГПУ № 44.21 от 6 февраля 1930 года начинается операция по «изъятию» 60 тысяч кулаков «первой категории». Уже в первый день проведения операции ОГПУ было арестовано около 16 тысяч человек, на момент 9 февраля 1930 года были «изъяты» 25 тысяч человек. В спецсводке ОГПУ от 15 февраля 1930 содержался следующий отчет о проведении операции:

Согласно секретным отчетам репрессивных органов, имеются сведения о численности «арестованных по 1 категории» кулаков на 1 октября 1930 г.: за первый период раскулачивания до 15 апреля 1930 года было арестовано 140 724 человека, из них кулаков 79 330 , церковников - 5028, бывших помещиков и фабрикантов - 4405, антисоветских элементов - 51 961 человек. За второй период раскулачивания с 15 апреля 1930 года по 1 октября 1930 года арестованы 142 993 человек, кулаков - 45 559 и 97 434 антисоветчика. В 1931 году «за один только январь… зафиксировано 36 698 арестованных», причем «подавляющее большинство кулацко-белогвардейской к/р»

Всего за 1930-1931 годы, как указано в справке Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ, было отправлено на спецпоселение 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека. За 1932-1940 гг. в спецпоселения прибыло еще 489 822 раскулаченных.

При этом, следует отменить что ответственность за работу с кулачеством имели не только органы ГУЛАГ, но и ОГПУ, поэтому оценочные данные органов ГУЛАГ заметно занижены. Отдел центральной регистратуры ОГПУ в справке о выселении кулаков с начала 1930 года до 30 сентября 1931 года число «спецпереселенцев» определял в 517 665 семей с населением в 2 437 062 человека.

Тяжелые условия переселенных спецпоселенцев «по 2 категории» вынуждали семьи осуществлять побеги, поскольку существование в необжитых районых без минимальных условий для жизни и труда было затруднительно. В 1932-1940 годах число «беглых кулаков» составило 629 042 человека, из них пойманы и возвращены 235 120 человек.

Совместным Постановлением СНК СССР № 90 и ЦИК СССР № 40 от 13 ноября 1930 года «О недопущении кулаков и лишенцев в кооперацию» была запрещена всяческая кооперация, включая членство в колхозах, для лиц, имеющих статус кулака. Исключением стали члены семей, где имеются «преданные советской власти красные партизаны, красноармейцы и краснофлотцы, сельские учителя и агрономы - при условии, если они поручатся за членов своей семьи.». В частности, в Постановлении утвержадлась следующая норма:

Для обеспечения наиболее эффективной борьбы к кулачеством и расхитителями социалистической собственности был принят законодательный акт, который, согласно замыслу И. В. Сталина «отобьет охоту у антиобщественных, кулацко-капиталистических элементов расхищать общественную собственность». Совместным Постановлением ЦИК СССР и Совнаркома СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» предусматриваются наиболее жесткие меры «судебных репрессий» за хищение колхозного и кооперативного имущества - расстрел с конфискацией имущества, в качестве «меры судебной репрессии по делам об охране колхозов и колхозников от насилий и угроз со стороны кулацких элементов» предусматривалось лишение свободы на срок от 5 до 10 лет с заключением в концентрационные лагеря без права на амнистию.

К 1933 г. в «кулацкие» поселения были направлены 1317000 кулаков и причисленных к ним. Репрессии зачастую применялись не только к кулакам, середнякам, но и нередко и беднякам, что было отмечено на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году. Данный рычаг применялся зачастую для принуждения крестьян к вступлению в колхоз, эти факты подтвердил и жестко осудил И. В. Сталин.

При этом, ранее, на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 года И. В. Сталин заявлял о раскулачивании как необходимой для развития и повсеместного внедрения колхозов мере:

В 1924-1928 году крестьяне-члены потребительских кооперативов производили активные закупки инвентаря, сельхозтехники. По словам Министра сельского хозяйства РФ А. В. Гордеева «указанная „техника“ являлась одним из важных оснований для их „раскулачивания“, выселения, заключения в лагеря, физического уничтожения»

Попасть в списки кулаков, составлявшиеся на местах, мог практически любой крестьянин. На местах зачастую для обеспечения ускоренных темпов раскулачивания «извращают линию партии в отношении ликвидации кулачества» и раскулачивают середняков и «маломощных крестьян», о чем, в частности, сообщается в ряде сводок. Показателен факт, что на Пленуме обкома ВКП(б) ЦЧО его секретарь И. М. Варейкис на вопрос о определении термина «кулак» ответил жестко «Рассуждения о том, как понимать кулака - есть схоластика гнилая, бюрократическая, бесцельная, никому не понятная и к тому же очень вредная». Масштабы сопротивления коллективизации были такими, что захватили далеко не только кулаков, но и многих середняков, противившихся коллективизации. Идеологической особенностью этого периода стало широкое применение термина «подкулачник», что позволяло репрессировать вообще любое крестьянское население, вплоть до батраков. Подкулачниками обычно называли так называемых «твёрдосдатчиков».

Отчетность о подобных мерах активно поступала в ограны государственной власти, к примеру, представитель обкома ВЛКСМ ЦЧО Сорокин в рамках заседания бюро ЦК ВЛКСМ сообщал о фактах раскулачивания большого количества середняков и бедноты. Сообщалось о том, что в Черноземье под угрозой раскулачивания со стороны членов ВЛКСМ крестьяне были вынуждены вступать в колхозы, о чем позже руководство ВЛКСМ заявит: «административное методы „деляческого“ раскулачивания, ударившие по середняку вошли в мозги даже активистов-комсомольцев». Борисоглебские комсомольцы в процессе раскулачивания ликвидировали несколько батрацких хозяйств за то, что дочери хозяев вышли замуж за кулацких сыновей.

Руководство обкома ВЛКСМ ЦЧО было вынуждено признать факты перегибов и сообщить о неадекватном поведении ряда лиц, проводящих раскулачивание:

О ходе данных событий очевидцы сообщали следующее:

Региональная газета «Правда Севера» сообщае о раскулачивании середняков следующее:

О аналогичных нарушениях сообщает газета «Рабочий край» и ряд других областных изданий в регионах СССР.

На Северном Сахалине для зачисления некоторых крестьянских хозяйств, не удовлетворяющих критериям кулацких в число «кулацких» применялись обвинения в «японофильской» и религиозной деятельности. Известны случаи раскулачивания членов группы бедноты местных сел. Показателен случай, когда список кулацких семей в числе 55, подлежащих выселению из Александровского и Рыковского районов был проверен 29 августа 1931 года уполномоченным ОГПУ Маковским на предмет ошибочного включения середняков. 25 сентября пять середняцких семей из перечня были исключены и выселению не подверглись, однако ошибочно установленный статус кулацких элементов с данных лиц снят не был и в дальнейшим они подверглись иным законодательно определенным мерам репрессий, включая конфискацию имущества.

Среди перегибов со стороны проводящих раскулачивание комсомольцев изредка встречались и формы особой жестокости, что следует из действий кирсановских членов ВЛКСМ, на общем собрании принявших решение о расстреле 30 кулаков.

Протесты крестьян против коллективизации, против высоких налогов и принудительного изъятия «излишков» зерна выражались в его укрывательстве, поджогах и даже убийствах сельских партийных и советских активистов, что расценивалось государством как проявление «кулацкой контрреволюции».

Смягчение политики

Взгляды на зажиточное крестьянство в партии имели тенденцию меняться и уже 1925 году И. В. Сталин заявляет о недопустимости разжигания гражданской борьбы бедноты с кулачеством, куда неизбежно будет включен и класс середняков:

К 1932 году процесс массового раскулачивания официально остановлен, однако, на практике, остановить набравший обороты процесс становится затруднительно ввиду сопротивления снизу. 20 июля 1931 года Политбюро ЦК ВКП(б) издает постановление о прекращении массового выселения кулаков за исключением «выселения в индивидуальном порядке», а 25 июня 1932 г. ЦИК СССР издает Постановление «О революционной законности», прекращающее репрессии по «инициативе снизу». ЦК ВКП(б) и СНК СССР 8 мая 1933 издают совместную инструкцию N П-6028 «о прекращении применения массовых выселений и острых форм репрессий в деревне» (направлена «Всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры»), останавливающую массовые репрессии ввиду того, что они могут затрагивать многих крестьян, не принадлежащих к классу кулачества. Инструкция сообщает следующее, заявляя о перегибах и неподконтрольности процесса:

В то же время, даже данная инструкция сообщала, что «было бы неправильным думать, что наличие новой обстановки означает ликвидацию или хотя бы ослабление классовой борьбы в деревне. Наоборот, классовая борьба в деревне будет неизбежно обостряться.» Подтверждая данный факт, инструкция, все же, допускает ряд репрессивных мер в индивидуальном порядке и устанавливает на них строгий лимит. Осужденные кулаки направляются трудовые поселки, общее число заключенных ограничивается до 400000 «на весь Союз ССР.»:

24 мая 1934 ЦИК СССР принимает Постановление «О порядке восстановления в гражданских правах бывших кулаков», в соответствии с которым кулаки-спецпоселенцы, ранее лишенные ряда гражданских прав в индивидуальном порядке восстанавливаются.

Окончательный отказ от политики раскулачивания фиксируется Постановлением Совета Министров СССР от 13 августа 1954 года № 1738-789сс «О снятии ограничений по спецпоселению с бывших кулаков», благодаря которому многие из кулаков-спецпоселенцев получали свободу.

Отказ от производства хлеба кулачеством

Официальные советские источники сообщали, что если в 1927 году производство хлеба кулачеством составляло 9,780 млн тонн, а колхозы производили около 1,3 млн тонн из которых на рынок поступило не более 0,570 млн тонн, то в 1929 году в результате активной коллективизации и раскулачивания уровень производства хлеба колхозами достиг 6,520 млн тонн.

Как заявил относительно данного прорыва в производстве хлеба И. В. Сталин на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 года, «Теперь у нас имеется достаточная материальная база для того, чтобы ударить по кулачеству, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс, и заменить его производство производством колхозов и совхозов»

Организовав практически полный переход большинства крестьян - производителей из класса бедноты и таким образов исключив зависимость государства от частного сектора и индивидуальных хозяйств партия рассчитывала поставить точку на классе крестьян-кулаков, являвшихся ранее важным и фактически единственным производителем и поставщиком товарного хлеба при крайне низком уровне колхозного производства.

Следует заметить что к 1928 году число индивидуальных крестьянских хозяйств, вошедших в колхозы составляло около 1,8 % от общего числа.

Задача окончательной ликвидации кулачества как класса и полного перехода на исключительно колхозное производство была поставлена И. В. Сталиным 27 декабря 1929 года:

На 1930 год план колхозного и совхозного производства хлеба составляет уже около 14,670 млн тонн, что следует из речи И. В. Сталина на данном собрании.

При этом, как сообщает краткий курс истории ВКП (б), для ускорения темпов колхозного строительства на местах «в ряде районов добровольность заменялась принуждением к вступлению в колхозы под угрозой „раскулачивания“, лишения избирательных прав и т. д.»

Принятие лиц, подвергнутых раскулачиванию и признанными кулаками не производилось и было строго запрещено лично И. В. Сталиным, относительно чего он высказывался довольно жестко и однозначно:

Для борьбы кулацким и подкулацким вредительством в самих колхозах в январе 1933 года ЦК партии принял решение об организации политических отделов при машино-тракторных станциях, обслуживающих колхозы. В сельские политотделы были направлены в 17 тысяч партийных работников, поскольку, как сообщалось, «открытая борьба против колхозов потерпела неудачу, и кулаки изменили свою тактику… проникая в колхозы, они тихой сапой наносили вред колхозам». Таким образом, раскулачивание производилось и среди работников колхозов, «бывших кулаков и подкулачников, сумевших пролезть в колхозы на те или иные должности… чтобы вредить и пакостить».

Для обеспечения ускоренного завершения перехода крестьян-единоличников в колхозы и лишения крестьян-кулаков средств производства и возможности использования наемного труда принимается Постановление ЦК ВКП (б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» от 5 января 1930 года с программой форсированной коллективизации. Запрещается аренда земельных участков, найм рабочей силы частными лицами, форсируется раскулачивание, в том числе по инициативе с низу. Частные лица, крестьяне наделяются правом конфискации скота, инструмента, средств производства, хозяйственных построек и инвентаря в пользу колхозов. Результатом правоприменения данного нормативного акта и ряда подзаконных актов становятся репрессии по отношению к сотням тысяч крестьян, резкое падение уровня сельхозпроизводства и массовый голод. Резкий спад сельхозпроизводства удалось остановить лишь к 1937 году, но показателей 1928 года достичь до Великой Отечественной войны так и не удалось.

Реабилитация

Реабилитация лиц, подвергшихся раскулачиванию и членов их семей производится в общем порядке согласно Закону Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.1991 N 1761-1.

В судебной практике РФ раскулачивание расценивается как действие, являющееся политической репрессией. К примеру, можно рассмотреть Определение Верховного Суда РФ от 30.03.1999 № 31-В98-9, которое де-юре является практическим правоприменением законодательной базы в вопросе реабилитации раскулаченных лиц:

Особенностью российского законодательства в области реабилитации является возможность установления факта применения раскулачивания на основании свидетельских показаний, на что обратил внимание Верховный Суд РФ в данном определении:

Реабилитированным, ранее раскулаченным лицам возвращается и необходимое для проживания недвижимое имущество (либо его стоимость), если таковое не было национализированно или (муниципализированно), уничтожено во время Великой Отечественной войны и при отсутствии иных препятствий, предусмотренных статьей 16.1 Закона «О реабилитации жертв политических репрессий».

Коллективизация предусматривала коренную ломку прежних хозяйственных отношений в сельском хозяйстве. Она требовалась для ликвидации остатков устаревших отношений в деревне, а также была необходима для пополнения бюджета государства. Без этого невозможно было осуществить быструю и масштабную индустриализацию Страны Советов. Суть коллективизации заключалась в переходе от индивидуального ведения хозяйства к коллективному.

От прежнего капиталистического строя в стране, прошедшей через революцию и гражданскую войну, сохранились крепкие крестьянские хозяйства, в которых сравнительно широко применялся труд наемных работников – батраков. Главы таких хозяйств еще с конца XIX века назывались в России кулаками. Советское государство поставило перед своими исполнительными органами на местах задачу беспощадной ликвидации кулачества, поскольку существование этой социальной прослойки мешало полному устранению эксплуатации.

Кулачество в Советском Союзе приравнивалось к буржуазии, которая, как многим было известно из курса политграмоты, наживает свои несметные состояния путем беспощадной грабительской эксплуатации трудящихся масс. Пока на селе оставались очаги капиталистических отношений, не могло идти речи о победе социализма. Такова была идеологическая основа репрессий, которые развернулись в советских деревнях.

Как проходило раскулачивание

Кампания по раскулачиванию крепких индивидуальных крестьянских хозяйств началась еще в конце 20-х годов, хотя постановление ЦК партии о мерах по борьбе с кулачеством в районах массовой коллективизации вышло в январе 1930 года. Мероприятия по ликвидации класса деревенских богатеев были призваны подготовить базу для привлечения крестьян в колхозы.

За два первых года репрессий было раскулачено несколько сотен тысяч индивидуальных хозяйств. Запасы продовольствия, накопленные посредством эксплуатации чужого труда, скот и иное имущество кулаков подлежали конфискации. Зажиточных крестьян лишали гражданских прав и целыми семьями выселяли в отдаленные регионы страны. Конфискованное имущество передавали создаваемым на селе колхозам, но есть сведения, что часть его просто разворовывалась теми, кто проводил мероприятия по «зачистке» деревни от кулаков.

После первой волны начался второй этап, в ходе которого к кулакам стали приравнивать и середняков, иногда имевших в собственности лишь домашнюю птицу и одну корову. Таким способом инициативные активисты пытались достичь установленных наверху нормативных показателей по раскулачиванию. Появился даже термин «подкулачники». Так называли отдельных середняков и бедняков, которые чем-то не угодили местным властям.

К 1933 году процесс раскулачивания был приостановлен специальными директивами правительства, но на местах по инерции все равно продолжался. За годы репрессий советская деревня лишилась не только эксплуататоров, но и многих независимых и предприимчивых хозяев. Начинался этап широкого привлечения крестьян в колхозы, которые стали основной формой ведения сельского хозяйства на селе.

В 30-е г. сталинская репрессивная машина, словно гигантский каток по асфальту трижды прошлась по крестьянству. Первый заход был связан с раскулачиванием 1929-1931 гг., второй - с так называемым «законом о колосках» от 7 августа 1932 г. и деятельностью политотделов МТС в 1933-1934 гг. и третий - с «Большим террором 1937 года».

Наибольшее освещение в историографии получил вопрос о раскулачивании. Помимо серии работ Н.А. Ивницкого, книг и статей других авторов, в последние годы изданы ценные документальные сборники. В целом по этой проблеме накоплен достаточно большой фактический материал, при осмыслении которого раскрывается все новые и новые стороны. Что касается последующих волн сталинских репрессий против крестьянства, то здесь предстоит еще большая работа по первичному накоплению фактического материала в условиях продолжающегося ограничения доступа к архивным фондам НКВД. Одной из первых «ласточек» в этом плане можно считать публикацию новых документов и материалов М.А. Вылцана и В.П. Данилова из Центра хранения современной документации - ЦХСД, выявленных для международного проекта «Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание» под редакцией профессоров В.Данилова (Россия), Р. Маннинг (США), Л.Виолы (Канада).

Цель настоящей статьи состоит не только в том, чтобы показать масштабы насилия, террора и беззакония по отношению к крестьянству в 30-е гг., но и в том, чтобы попытаться найти ответ на вопрос, почему такое стало возможным? Существующее объяснение, особенно в публицистической литературе, что во всем виноват Сталин, верно, но недостаточно. Необходимо показать и те объективные и субъективные факторы и условия, характерные черты исторической эпохи и социальной психологии масс, которые в немалой степени способствовали разгулу террора и насилия в рассматриваемые годы.

Раскулачивание.

Раскулачивание проводилось под лозунгом «ликвидации последнего эксплуататорского класса». Причем, не экономической ликвидации «на базе сплошной коллективизации», как утверждала официальная пропаганда, а физической: основная доля «раскулаченных» средств производства и имущества шла в пополнение неделимых фондов колхозов. В определенном смысле сама сплошная коллективизация проходила на базе ликвидации «кулачества», а не наоборот.

Сейчас вряд ли кто будет отрицать, что под эксплуататоров («капиталистических предпринимателей в земледелии», «мелких капиталистов») властями были подведены наиболее крепкие и «прижимистые» в хозяйственном отношении крестьяне. Считалось, что главным отличительным признаком кулацкого (эксплуататорского) хозяйства был наем рабочей силы. Но к найму рабочей силы, в силу специфики сельскохозяйственного производства, его сезонности, сплошь и рядом прибегали середняки и даже бедняки. Последующий опыт развития сельского хозяйства показал, что и колхозы, эти «социалистические предприятия», широко прибегали к найму рабочей силы со стороны. О повсеместном из года в год привлечении горожан на уборку колхозного урожая и говорить не приходится. Тем не менее никто из властей не говорил, что колхозы и колхозники - эксплуататоры.

Если уж кто эксплуатировал крестьян (и «кулаков», и середняков, и бедняков, а затем и колхозников), то это было государство.

Для проведения «социалистической индустриализации» (покупки импортного оборудования, оплаты труда иностранных инженеров-консультантов) нужна была валюта. Сталин считал, что ее можно получать за счет «дани» с крестьянства. Об этом он прямо заявил в своем докладе «Об индустриализации и хлебной проблеме» на Пленуме ЦК ВКП(б) в июле 1928 г. Самой удачной формой изъятия этой «дани» стали колхозы: весь урожай там сразу ссыпался в общий амбар и его вывоз не вызывал сопротивления, в то время как для изъятия хлеба у единоличников требовались мощные подразделения типа продармии времен «военного коммунизма». В этом заключалась одна из главных причин поспешной, насильственной коллективизации по-сталински.

Сталинская коллективизация обернулась для деревни трагедией раскулачивания. В 1927 г. в стране насчитывалось примерно 900 тыс. хозяйств, отнесенных финансовыми и статистическими органами к «кулацким». Это составляло 4 - 5% от общей численности крестьянских хозяйств (середняцких хозяйств было 60%, бедняцких - 35%). К началу сплошной коллективизации в связи с осуществлением «политики ограничения и вытеснения кулачества» и применением чрезвычайных мер при хлебозаготовках число «кулацких» дворов сократилось до 600-700 тыс. Всего же за годы сплошной коллективизации было ликвидировано примерно 1,11,2 млн хозяйств (5,5-6 млн чел.), т.е. почти в два раза больше, официально признанных «кулацкими». Это данные, приводимые историками В.П.Даниловым, Н.А.Ивницким, И.Е.Зелениным. Называются и другие цифры (6-8 млн - Д.Волкогонов, до 20 млн - Н.Михайлов, Н.Тепцов).

На низовом уровне раскулачивание проводилось специальными комиссиями сельсоветов, в которые входили уполномоченные ОГПУ и представители от бедноты. Деревенские люмпены охотно откликались на клич «Грабь награбленное!». Часть конфискованного имущества «кулаков» передавалось организованным колхозам, часть продавалась по низким ценам. Этим не в последнюю очередь объясняется огромное количество раскулаченных, среди которых немало было «середняков» и бедняков, объявленных «подкулачниками», врагами советской власти.

Н. Ивницкий в своей книге «Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса» пишет, «что бедняцко-батрацкие массы, заинтересованные в экспроприации кулачества, стремились расширить круг хозяйств, подлежащих раскулачиванию, ибо конфискованное у кулака имущество передавалось в неделимые фонды колхозов в качестве вступительных взносов бедняков и батраков. К тому же часть кулацкого имущества... распределялась среди бедняков и батраков. Это значит, что последние и лично были заинтересованы в возможно большем числе раскулаченных».

В крестьянском менталитете к «кулаку», «мироеду» изначально существовало негативное отношение. Официальная пропаганда с первых лет Советской власти усиленно проводила среди крестьянства антикулацкую пропаганду. Это еще больше вызывало неприязнь бедноты к «богатым» крестьянам. Приведем выдержку из открытого письма крестьянина Смердова (с. Даровское Вятской губернии) опубликованного еще в 1924 г.: «За последнее время в глушь деревни проникло слово "буржуй". На деревенском языке оно стало словом бранным и для многих прямо позорным. Оно употребляется везде, к месту и просто для насмешки, и бьет по всему, что попадает под язык, а именно: построил крестьянин себе новую избу, приобрел вторую корову, сани и пр., ему всюду сыплют в глаза: "Эй, буржуй, разжился при Советах-то. По тебе, небось, власть-то. Раньше, небось, и коровы не было, да и из землянки не вылезал, а ныне ишь как разжился"».

Что собой представляли «кулацкие» хозяйства в пик раскулачивания видно из следующих данных по Сибири. Даже по сравнению с 1929 г. в начале 1930 г. поголовье скота в них сократилось в 2 раза. Многие «самораскулачились». Стоимость конфискованного у «кулаков» имущества (в среднем 326 руб. на хозяйство) была крайне низка. По данным выборочного обследования весной 1930 г. 22,7% «кулаков» имели средства производства стоимостью до 400 руб., 57,3% - 400-1000 руб., 20,5% - свыше 1000 руб. По существу, многие более или менее зажиточные в 20-е гг. хозяйства, в начале 30-х гг. представляли собой те же бедняцкие хозяйства. Но ярлык «кулака» с этих крестьян никто не снимал.

К июлю 1930 г. по данным Наркомфина СССР в 1269 районах из 2851 (без ЗСФСР, Средней Азии и Якутии) было экспроприировано 191035 хозяйств, или 58,1% хозяйств, обложенных индивидуальным налогом. Стоимость конфискованного имущества достигла 111364,4 тыс. руб., или 564,2 руб. на одно хозяйство. Из общей суммы конфискованного имущества колхозам было передано около 76% (84,5 млн руб.). Кроме того у «кулаков» было отобрано наличных денег, облигаций и вкладов на сумму, превышающую 2250 тыс. руб. По примерным подсчетам Наркомфина, общее количество экспроприированных «кулацких» хозяйств к лету 1930 г. в целом по СССР составило свыше 320 тыс., а сумма конфискованного имущества составила 180 млн руб.

Как отмечает Н. Я. Гущин, сотни постановлений батрацких, бедняцких и общекрестьянских собраний, проходивших зимой 1929/30 г., требовали экспроприации и выселения «кулаков». В решении бедняцко-батрацкого собрания села Покровки Люблинского района Омского округа говорилось: «Батрацко-бедняцкое собрание предлагает Покровскому сельсовету кулаков-индивидуалов лишать земельных наделов; конфисковать все имущество, средства производства, продуктивный скот и передать их колхозу». Из многих мест сообщалось о стремлении и требованиях бедноты к раскулачиванию и о сдерживающих мерах, принимаемых органами власти. Это дало основание М.И.Калинину заявить, что органам власти в 95 случаях из 100 приходится в области раскулачивания играть «сдерживающую роль». «Сдерживающая роль» проводилась, конечно, для видимости. На деле сталинское руководство всячески поддерживало и поощряло бедняцкую инициативу «снизу». Придерживаясь принципа «разделяй и властвуй», оно играло на таких низменных свойствах человеческой натуры, как зависть, месть, «шариковское» стремление «отнять и разделить», поживиться за чужой счет. В этом одна из причин «триумфального» хода сталинской коллективизации и раскулачивания, не получившая достаточной оценки в исторической литературе, но без чего нельзя разобраться в описываемых событиях.

Другая важнейшая причина астрономических цифр репрессированных в годы коллективизации связана с крестьянским сопротивлением. В январе-феврале 1930 г. на почве коллективизации и раскулачивания произошло 1682 массовых крестьянских выступлений, в которых участвовало около 350 тыс. чел., а в марте только в 13 регионах РСФСР, Белоруссии и Узбекистане было зарегистрировано около 1650 крестьянских выступлений и не менее 500 тыс. участников в них. Хотя сталинское руководство вынуждено было перед лицом фактически развертывающейся гражданской войны сманеврировать, осудив «перегибы» в коллективизации и раскулачивании, на деле изменения политики не произошло, менялись только формы принуждения. Раскулачивание и выселение продолжались и в 1931 - 1932 гг. От сталинской кары не ушли и наиболее активные участники крестьянских восстаний. Только за 4 месяца 1930 г. 140 тыс. чел. были осуждены «как контрреволюционера», враги Советской власти.

Крестьяне, из более чем миллиона раскулаченных хозяйств, в большом количестве разбежались, кто куда мог, преимущественно в города. Часть осталась на прежних местах жительства. Некоторые были переселены в соседние области и районы. Остальным была уготована «кулацкая» ссылка.

В справке Отдела по спецпереселенцам ГУЛага ОГПУ под названием «Сведения о выселенном кулачестве в 1930 - 1931 гг.» (введена в научный оборот В.Н.Земсковым), указывалось, что в это время было направлено на спецпоселение (Северный край, Западная и Восточная Сибирь, Урал, Дальневосточный край, Якутия, Казахстан и некоторые другие регионы) 391026 семей общей численностью 1803392 чел. До 1934 г. крестьяне, отправленные в «кулацкую» ссылку назывались спецпереселенцами, в 1934-1944 гг. - трудопоселенцами.

По неполным данным на июль 1938 г. трудопоселенцы («бывшие кулаки») были заняты в следующих отраслях народного хозяйства: в тяжелой промышленности - 354311, в лесной -165405, в артельном сельском хозяйстве - 162225, в системе Наркомзема - 32023, в Белбалткомбинате НКВД - 28083, в системе Наркомпищепрома - 20298, в системе Наркомата путей сообщения на лесе - 18196, в совхозах Наркомата совхозов и Наркомзема - 16505, в легкой и местной промышленности - 7886, в системе Главного управления Севморпути - 3076, в трудколониях НКВД - 2691, в прочих организациях - 44722; в детских и инвалидных домах находилось 3471 чел. Из всего этого количества на работах был занят 355301 чел. Кроме того, 59043 чел., считавшиеся трудоспособными по разным причинам не работали.

Положение репрессированных, особенно в первые годы ссылки было крайне тяжелым. В докладной записке руководства ГУЛага от 3 июля 1933 г. в ЦКК ВКП(б) и РКИ отмечалось: «С момента передачи спецпереселенцев Наркомлесу СССР для трудового использования в лесной промышленности, т. е. с августа 1931 года, Правительством была установлена норма снабжения иждивенцев - с/переселенцев на лесе из расчета выдачи в месяц: муки - 9 кг, крупы - 9 кг, рыбы - 1,5 кг, сахару - 0,9 кг. С 1 января 1933 года по распоряжению Союзнаркомснаба нормы снабжения для иждивенцев были снижены до следующих размеров: муки - 5 кг, крупы - 0,5 кг, рыбы - 0,8 кг, сахару - 0,4 кг. Вследствие этого положение спецпереселенцев в лесной промышленности, в особенности в Уральской области и Северном крае, резко ухудшилось...

Повсеместно в ЛПХах (Леспромхозах. - М.В.) Севкрая и Урала отмечены случаи употребления в пищу разных несъедобных суррогатов, а также поедания кошек, собак и трупов падших животных... На почве голода имел место ряд самоубийств, увеличилась преступность... Голодные с/переселенцы воруют хлеб у окружающего населения, в частности, у колхозников... Вследствие недостаточного снабжения резко снизилась производительность труда, нормы выработки упали в отдельных ЛПХах до 25%*. Истощенные спецпереселенцы не в состоянии выработать норму, а в соответствии с этим получают меньшее количество продовольствия и становятся вовсе нетрудоспособными. Отмечены случаи смерти от голода с/переселенцев на производстве и тут же после возвращения с работ...».

Особенно велика была детская смертность. В докладной записке Г.Г.Ягоды от 26 октября 1931 г. на имя Я.Э.Рудзутака отмечалось: «Заболеваемость и смертность с/переселенцев велика... Месячная смертность равна 1,3% к населению за месяц в Северном Казахстане и 0,8% в Нарымском крае. В числе умерших особенно много детей младших групп. Так, в возрасте до 3-х лет умирало в месяц 8-12% этой группы, а в Магнитогорске - еще более, до 15% в месяц».

В соответствии со стереотипами сталинской пропаганды в рассматриваемые годы муссировался миф об экономической эффективности подневольного труда спецпереселенцев. Сведения о тысячах гектаров новых распаханных земель, тысячепудовых урожаях на них, тысячах кубометров заготовленной древесины и т.п. призваны были обосновать позитивную оценку и моральное оправдание государственной акции по депортации крестьян. Утверждалось, что госсредства, затраченные на депортацию, расселение и трудовое устройство спецпереселенцев, уже через несколько лет (примерно через пять) были возвращены в госбюджет.

В.П. Данилов и С.А.Красильников в Предисловии к книге «Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933 - 1938» пишут: «Хозяйственная деятельность спецпереселенцев в большинстве отраслей носила убыточный характер. Даже кустарные промыслы при наличии гигантской сырьевой базы являлись длительное время экономически нерентабельными. Победные реляции в деле освоения, скажем, Нарымского Севера призваны были скрыть реальность противоположного толка: долг неуставных артелей спецпереселенцев Нарыма государству не уменьшался, а возрастал (отсюда постоянные ходатайства в Центр с просьбой об отсрочке его погашения); те же неуставные артели, за редким исключением, год от года находились в порочном круге - выполнив осенью обязательные поставки зерна и других сельхозпродуктов, они уже через несколько месяцев нуждались в получении семенной ссуды, фуража и т. д. В результате грубых просчетов руководства поголовье лошадей в Нарымских комендатурах в первой половине 30-х гг. не только не росло, а снижалось в абсолютных показателях».

Единственно возможной формой протеста спецпоселенцев, их борьбой за выживание, являлись побеги. До половины бежавших органами ОГПУ и НКВД удавалось задерживать и возвращать в комендатуры. Участь остальных беглецов также была незавидной. Многие из них гибли в лесах и болотах, выбравшиеся на волю вынуждены были скрываться, жить в постоянном страхе перед разоблачением. «Противопобеговая» сеть агентов насаждалась не только в среде спецпоселенцев, но и среди местного населения. За поимку беглецов наводчикам выплачивалось денежное вознаграждение. Участие в осведомительстве развращало людей, превращало их в послушных исполнителей репрессивной машины. Администрация комендатур, поощряя стукачество, приравнивало его к хорошей работе при восстановлении ссыльных в гражданских правах.

Полностью несостоятельными явились попытки властей оправдать «кулацкую» ссылку интересами трудового перевоспитания «бывших эксплуататоров». Так как относились к крестьянскому труду эти «эксплуататоры», нужно было учиться как раз тем, кто помогал властям в раскулачивании хозяйственно сильных мужиков, т.е. деревенским люмпенам, в немалой степени состоявшим из нерадивых крестьян, лентяев, пьяниц, бесшабашных.

А каторжный, подневольный труд спецпереселенцев мог только отбить охоту работать даже у самого работящего и трудолюбивого крестьянина.

Сталинское раскулачивание и ссылка крестьян не могли быть оправданы никакими соображениями: ни политическими (обострили и без того сложную обстановку в стране), ни экономическими (подорвали производительные силы деревни). О моральной стороне акции и говорить не приходится. Раскулачивание - это миллионы исковерканных человеческих судеб, смерть от голода и холода в лагерях, самая трагическая страница в истории российского крестьянства.

ПОПУЛЯРНЫЕ СТАТЬИ

Отзывы, инструкция по применению, состав и свойства Ацикловир для грудничка: можно ли применять? Если во сне видеть грибы К чему снится разбрасывать кости Герман Мелвилл «Моби Дик, или Белый кит

© 2024 «kingad.ru» — УЗИ исследование органов человека

Контакты Карта сайта