Больные - рассказ - михаил зощенко. Михаил Зощенко - «Больные

Человек - животное довольно странное. Нет, на­вряд ли оно произошло от обезьяны. Старик Дарвин, пожалуй что, в этом вопросе слегка заврался.

Очень уж у человека поступки - совершенно, как бы сказать, чисто человеческие. Никакого, знаете, сходства с животным миром. Вот, если животные раз­говаривают на каком-нибудь своем наречии, то вряд ли они могли бы вести такую беседу, как я давеча слы­шал.

А это было в лечебнице. На амбулаторном приеме. Я раз в неделю по внутренним болезням лечусь. У док­тора Опушкина. Хороший такой, понимающий медик. Я у него пятый год лечусь. И ничего, болезнь не хуже.

Так вот, прихожу в лечебницу. Записывают меня седьмым номером. Делать нечего - надо ждать.

Вот присаживаюсь в коридоре на диване и жду.

И слышу - ожидающие больные про себя беседу­ют. Беседа довольно тихая, вполголоса, без драки.

Один такой дядя, довольно мордастый, в коротком полупальто, говорит своему соседу: - Это, говорит, милый ты мой, разве у тебя бо­лезнь - грыжа. Это плюнуть и растереть - вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, что у меня морда выпук­лая. Я тем не менее очень больной. Я почками хвораю.

Сосед несколько обиженным тоном говорит: - У меня не только грыжа. У меня легкие ослаб­шие. И вот еще жировик около уха.

Мордастый говорит: - Это безразлично. Эти болезни разве могут рав­няться с почками! Вдруг одна ожидающая дама в байковом платке язвительно говорит: - Ну, что ж, хотя бы и почки. У меня родная пле­мянница хворала почками - и ничего. Даже шить и гладить могла. А при вашей морде болезнь ваша мало­опасная. Вы не можете помереть через эту вашу бо­лезнь.

Мордастый говорит: - Я не могу помереть! Вы слыхали? Она говорит, я не могу помереть через эту болезнь. Много вы пони­маете, гражданка! А еще суетесь в медицинские раз­говоры.

Гражданка говорит: - Я вашу болезнь не унижаю, товарищ! Это бо­лезнь тоже самостоятельная. Я это признаю. А я к то­му говорю, что у меня, может, болезнь посерьезнее, чем ваши разные почки. У меня - рак.

Мордастый говорит: - Ну, что ж - рак, рак. Смотря какой рак. Дру­гой рак - совершенно безвредный рак. Он может в полгода пройти.

От такого незаслуженного оскорбления гражданка совершенно побледнела и затряслась. Потом всплесну­ла руками и сказала: - Рак в полгода. Видали! Ну, не знаю, какой это рак ты видел. Ишь морду-то отрастил за свою бо­лезнь.

Мордастый гражданин хотел достойным образом ответить на оскорбление, но махнул рукой и отвер­нулся.

В это время один ожидающий гражданин усмех­нулся и говорит: - А собственно, граждане, чего вы тут расхваста­лись? Больные посмотрели на говорившего и молча ста­ли ожидать приема.

Человек - животное довольно странное. Нет, навряд ли оно произошло от обезьяны. Старик Дарвин, пожалуй что, в этом вопросе слегка заврался. Очень уж у человека поступки - совершенно, как бы сказать, чисто человеческие. Никакого, знаете, сходства с животным миром. Вот если животные разговаривают на каком-нибудь своём наречии, то вряд ли они могли бы вести такую беседу, как я давеча слышал. А это было в лечебнице. На амбулаторном приёме. Я раз в неделю по внутренним болезням лечусь. У доктора Опушкина. Хороший такой, понимающий медик. Я у него пятый год лечусь. И ничего, болезнь не хуже. Так вот, прихожу в лечебницу. Записывают меня седьмым номером. Делать нечего - надо ждать. Вот присаживаюсь в коридоре на диване и жду. И слышу - ожидающие больные про себя беседуют. Беседа довольно тихая, вполголоса, без драки. Один такой дядя, довольно мордастый, в коротком полупальто, говорит своему соседу: - Это,- говорит,- милый ты мой, разве у тебя болезнь - грыжа. Это плюнуть и растереть - вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, что у меня морда выпуклая. Я тем не менее очень больной. Я почками хвораю. Сосед несколько обиженным тоном говорит: - У меня не только грыжа. У меня лёгкие ослабшие. И вот ещё жировик около уха. Мордастый говорит: - Это безразлично. Эти болезни разве могут равняться с почками! Вдруг одна ожидающая дама в байковом платке язвительно говорит: - Ну, что ж, хотя бы и почки. У меня родная племянница хворала почками - и ничего. Даже шить и гладить могла. А при вашей морде болезнь ваша малоопасная. Вы не можете помереть через эту вашу болезнь. Мордастый говорит: - Я не могу помереть! Вы слыхали? Она говорит, я не могу помереть через эту болезнь. Много вы понимаете, гражданка! А ещё суётесь в медицинские разговоры. Гражданка говорит: - Я вашу болезнь не унижаю, товарищ. Это болезнь тоже самостоятельная. Я это признаю. А я к тому говорю, что у меня, может, болезнь посерьёзнее, чем ваши разные почки. У меня - рак. Мордастый говорит: - Ну, что ж - рак, рак. Смотря какой рак. Другой рак - совершенно безвредный рак. Он может в полгода пройти. От такого незаслуженного оскорбления гражданка совершенно побледнела и затряслась. Потом всплеснула руками и сказала: - Рак в полгода. Видали! Ну, не знаю, какой это рак ты видел. Ишь морду-то отрастил за свою болезнь. Мордастый гражданин хотел достойным образом ответить на оскорбление, но махнул рукой и отвернулся. В это время один ожидающий гражданин усмехнулся и говорит: - А собственно, граждане, чего вы тут расхвастались? Больные посмотрели на говорившего и молча стали ожидать приёма.

А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания. Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не все понравилось.

Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». Не знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочел это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моем организме, может быть, она на волоске висит T и вдруг приходится читать такие слова. Я сказал мужчине, который меня записывал:

Что вы, - говорю, - товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете? Все-таки, - говорю, - больным не доставляет интереса это читать.

Фельдшер, или как там его, - лекпом, - удивился, что я ему так сказал, и говорит:

Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара, а тоже, - говорит, - наводит на все самокритику. Если, - говорит, - вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать.

Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но поскольку у меня была высокая температура, 39 и 8, то я с ним спорить не стал. Я только ему сказал:

Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за свое нахальство. Разве, - говорю, - можно больным такие речи слушать? Это, - говорю, - морально подкашивает силы.

Фельдшер удивился, что тяжелобольной так свободно с ним объясняется, и сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила.

Пойдемте, - говорит, - больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

Лучше бы, - говорю, - называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, - говорю, - красивей и возвышает больного. И я, - говорю, - не лошадь, чтоб меня обмывать.

Медсестра говорит:

Даром что больной, а тоже, - говорит, - замечает всякие тонкости. Наверно, - говорит, - вы не выздоровеете, что во все нос суете.

Тут она привела меня в ванну и велела раздеваться. И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно, из больных. Я говорю сестре:

Куда же вы меня, собаки, привели - в дамскую ванну? Тут, - говорю, - уже кто-то купается.

Сестра говорит:

Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам свежей воды.

Я говорю:

Старуха не реагирует, но я, может быть, еще реагирую. И мне, - говорю, - определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.

Вдруг снова приходит лекпом.

Я, - говорит, - первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у нее, может быть, около сорока температуры, и она ничего в расчет не принимает и все видит как сквозь сито. И, уж во всяком случае, ваш вид не задержит ее в этом мире лишних пять минут. Нет, - говорит, - я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере, тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.

Вынимайте, - говорит, - меня из воды, или, - говорит, - я сама выйду и всех тут вас распатроню.

Тут они занялись старухой и мне велели раздеваться. И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне туда сесть. И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье. Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это - нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие - в маленьких.

И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство. Но поскольку у меня температура все больше повышалась, то я не стал об этих предметах спорить.

А положили меня в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных. И некоторые, видать, были тяжелобольные. А некоторые, наоборот, поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем. Я говорю сестрице:

Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я, - говорю, - каждый год в больницах лежу, и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина и порядок, а у вас что базар.

Та говорит:

Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял?

Я поднял крик, чтоб пришел главный врач, но вместо него вдруг пришел этот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я окончательно потерял сознание.

ТОЛЬКО очнулся я, наверно, так думаю, дня через три. Сестричка говорит мне: - Ну, - говорит, - у вас прямо двужильный организм. Вы, - говорит, - скрозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, - говорит, - если вы не заразитесь от своих соседних больных, то, - говорит, - вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением.

Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием - коклюшем.

Сестричка говорит:

Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок. Вот через это вы и прихворнули.

В общем, вскоре организм взял свое, и я снова стал поправляться. Но когда дело дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи. И врач сказал: «Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдет».

А я нервничал просто потому, что они меня не выписывали. То они забывали, то у них чего-то не было, то кто-то не пришел и нельзя было отметить. То, наконец, у них началось движение жен больных, и весь персонал с ног сбился. Фельдшер говорит:

У нас такое переполнение, что мы прямо не поспеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят.

Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой. Супруга говорит:

Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».

Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то другой, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошел.

И теперь хвораю дома.

Михаил Зощенко

История болезни в исполнении Сергея Юрского:

Человек - животное довольно странное. Нет, навряд ли оно произошло от обезьяны. Старик Дарвин, пожалуй что, в этом вопросе слегка заврался.

Очень уж у человека поступки - совершенно, как бы сказать, чисто человеческие. Никакого, знаете, сходства с животным миром. Вот если животные разговаривают на каком-нибудь своем наречии, то вряд ли они могли бы вести такую беседу, как я давеча слышал.

А это было в лечебнице. На амбулаторном приеме. Я раз в неделю по внутренним болезням лечусь. У доктора Опушкина. Хороший такой, понимающий медик. Я у него пятый год лечусь. И ничего, болезнь не хуже.

Так вот, прихожу в лечебницу. Записывают меня седьмым номером. Делать нечего - надо ждать.

Вот присаживаюсь в коридоре на диване и жду.

И слышу - ожидающие больные про себя беседуют. Беседа довольно тихая, вполголоса, без драки.

Один такой дядя, довольно мордастый, в коротком полупальто, говорит своему соседу:

Это, говорит, милый ты мой, разве у тебя болезнь - грыжа. Это плюнуть и растереть - вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, что у меня морда выпуклая. Я тем не менее очень больной. Я почками хвораю.

Сосед несколько обиженным тоном говорит:

У меня не только грыжа. У меня легкие ослабшие. И вот еще жировик около уха.

Мордастый говорит:

Это безразлично. Эти болезни разве могут равняться с почками!

Вдруг одна ожидающая дама в байковом платке язвительно говорит:

Ну, что ж, хотя бы и почки. У меня родная племянница хворала почками - и ничего. Даже шить и гладить могла. А при вашей морде болезнь ваша малоопасная. Вы не можете помереть через эту вашу болезнь.

Мордастый говорит:

Я не могу помереть! Вы слыхали? Она говорит, я не могу помереть через эту болезнь. Много вы понимаете, гражданка! А еще суетесь в медицинские разговоры.

Гражданка говорит:

Я вашу болезнь не унижаю, товарищ. Это болезнь тоже самостоятельная. Я это признаю. А я к тому говорю, что у меня, может, болезнь посерьезнее, чем ваши разные почки. У меня - рак.

Мордастый говорит:

Ну, что ж - рак, рак. Смотря какой рак. Другой рак - совершенно безвредный рак. Он может в полгода пройти.

От такого незаслуженного оскорбления гражданка совершенно побледнела а затряслась. Потом всплеснула руками и сказала:

Рак в полгода. Видали! Ну, не знаю, какой это рак ты видел. Ишь морду-то отрастил за свою болезнь.

Мордастый гражданин хотел достойным образом ответить на оскорбление, но махнул рукой и отвернулся.

В это время один ожидающий гражданин усмехнулся и говорит:

А собственно, граждане, чего вы тут расхвастались?

Больные посмотрели на говорившего и молча стали откидать приема.

Человек — животное довольно странное. Нет, навряд ли оно произошло от обезьяны. Старик Дарвин, пожалуй что, в этом вопросе слегка заврался.
Очень уж у человека поступки — совершенно, как бы сказать, чисто человеческие. Никакого, знаете, сходства с животным миром. Вот если животные разговаривают на каком-нибудь своём наречии, то вряд ли они могли бы вести такую беседу, как я давеча слышал.
А это было в лечебнице. На амбулаторном приёме. Я раз в неделю по внутренним болезням лечусь. У доктора Опушкина. Хороший такой, понимающий медик. Я у него пятый год лечусь. И ничего, болезнь не хуже.
Так вот, прихожу в лечебницу. Записывают меня седьмым номером. Делать нечего — надо ждать.
Вот присаживаюсь в коридоре на диване и жду.
И слышу — ожидающие больные про себя беседуют. Беседа довольно тихая, вполголоса, без драки.
Один такой дядя, довольно мордастый, в коротком полупальто, говорит своему соседу:
— Это,— говорит,— милый ты мой, разве у тебя болезнь — грыжа. Это плюнуть и растереть — вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, что у меня морда выпуклая. Я тем не менее очень больной. Я почками хвораю.
Сосед несколько обиженным тоном говорит:
— У меня не только грыжа. У меня лёгкие ослабшие. И вот ещё жировик около уха.
Мордастый говорит:
— Это безразлично. Эти болезни разве могут равняться с почками!
Вдруг одна ожидающая дама в байковом платке язвительно говорит:
— Ну, что ж, хотя бы и почки. У меня родная племянница хворала почками — и ничего. Даже шить и гладить могла. А при вашей морде болезнь ваша малоопасная. Вы не можете помереть через эту вашу болезнь.
Мордастый говорит:
— Я не могу помереть! Вы слыхали? Она говорит, я не могу помереть через эту болезнь. Много вы понимаете, гражданка! А ещё суётесь в медицинские разговоры.
Гражданка говорит:
— Я вашу болезнь не унижаю, товарищ. Это болезнь тоже самостоятельная. Я это признаю. А я к тому говорю, что у меня, может, болезнь посерьёзнее, чем ваши разные почки. У меня — рак.
Мордастый говорит:
— Ну, что ж — рак, рак. Смотря какой рак. Другой рак — совершенно безвредный рак. Он может в полгода пройти.
От такого незаслуженного оскорбления гражданка совершенно побледнела и затряслась. Потом всплеснула руками и сказала:
— Рак в полгода. Видали! Ну, не знаю, какой это рак ты видел. Ишь морду-то отрастил за свою болезнь.
Мордастый гражданин хотел достойным образом ответить на оскорбление, но махнул рукой и отвернулся. В это время один ожидающий гражданин усмехнулся и говорит:
— А собственно, граждане, чего вы тут расхвастались?
Больные посмотрели на говорившего и молча стали ожидать приёма.