Какой разврат - Марина Цветаева и София Парнюк. Что у этих поэтов в голове? Точно - одна муть

Вряд ли два человека могут быть

более счастливыми, чем были мы.

Из фильма "Часы".

I dedicate this to AWZ

"Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать, куда Вам путь
И где пристанище".

У кого хоть раз сжимало сердце при первых аккордах этой мелодии? Уже давно и сам романс, и фильм, в котором он звучит - неизменный атрибут новогодних праздников.

При работе над "Иронией судьбы" ее создатели искали музыку к фильму. Собственно, выбор бы между двумя вариантами: либо использовать модные тогда композиции, тем самым, придав ему современное звучание, либо наполнить сюжет классическим, давно знакомым всем мелодиями.

Эльдар Рязнов выбрал третий путь. Перерыв гору литературы, он отобрал несколько стихотворений известных русских поэтов, и, положив их на музыку, в этом новом качестве представил зрителю. С этим его шедевр и попал в вечность.

С тех пор песни на стихи Цветаевой, Ахматовой, Высоцкого и Пастернака не мыслятся вне стен квартиры на 3-ей улице Строителей. С тех самых пор в первую ночь наступающего года они звучат в каждом доме, повествуя о дружбе и предательстве, любви и ненависти, надежде и разлуке.

Особое место в музыкальном повествовании занимают романсы Марины Цветаевой "Хочу у зеркала, где муть" и "Мне нравится, что Вы больны не мной". Все они датируются периодом 1914-1916 годов.

Про то, что ранняя Цветаева близка Рязанову, говорит и то, что в "Жестоком романсе", снятом несколько лет спустя, зазвучит "Под лаской плюшевого пледа". Опять Цветаева и опять 1914-1916 года.

Чувство, что воплотилось в поэзию. Настолько сильное, что даже через десятилетия этот огонь горит в других глазах, а строки звучат из других уст.

Знал ли режиссер историю этой любви, когда наполнял этими стихотворениями свой фильм? Или действовал интуитивно? Не известно… Но, думаю, что знал

А зрители - знают ли они, какие страсти спрятаны в знакомых с детства строках? Страсти, бушевавшие ровно сто лет назад.

Знакомство

А началась эта история в один из октябрьских вечеров 1914 года. Когда две женщины встретились глазами... и ни одна не отвела взгляд. Их звали Марина и Софья. Дальнейшее было бы неинтересно, если бы не их фамилии - Цветаева и Парнок.

Биографы обеих до сих пор спорят о месте их встречи. Одни говорят, что это произошло на вечере у Герцык-Жуковских, другие - что в доме у А.Н.Толстого, третьи - у Волошиных. Точное место установить уже вряд ли удастся. Да и нужно ли?

Немного лучше дело обстоит со временем. 16-м октября Цветаева пишет стихотворение "Вы счастливы?", которым позднее откроет цикл "Подруга", посвященный Парнок. Исходя из этого, можно предположить, что важная для обеих поэтесс встреча произошла где-то в начале октября, но обязательно до 16 числа.

Предшественником Парнок в сердце Цветаевой был Пётр Эфрон - брат её мужа, незадолго до этого умерший от туберкулёза. 4 октября она ему посвящает стихотворение "Осыпались листья над Вашей могилой" (такое на пороге новой любви не пишется). Поэтому, вероятнее всего, встреча произошла где-то между 4-м и 16-м октября. Ибо 16-го у Цветаевой иное чувство, иная любовь, иной объект "проклятой страсти".

В момент их знакомства Парнок была известна в литературных кругах как критик и поет. Кроме того, имела скандальную славу дон Жуана в юбке. Своих предпочтений не скрывала. И после неудавшегося брака в жизни Софии Парнок присутствуют только женщины.

Марина Цветаева. За ее спиной раннее - наперекор близким - замужество, рождение дочери. Какую любовь она искала? К чему стремилась?

Позже, в эсе 37-го г. "Мой Пушкин" она напишет о своей страсти к " несчастной, невзаимной, невозможной любви ". " Любовь к проклятому ", поиск заранее неподходящего предмета - вот что во многом определит ее жизнь.

И такие предметы она будет находить на каждом шагу. Сначала запретная страсть к брату мужа, умирающему от чахотки, потом - она, София Парнок.

Ранняя поэзия Цветаевой показывает, что сафические склонности были у нее всегда. Эту тягу могли обусловить, и ранняя потеря матери (недостаток материнской любви подсознательно компенсировался любовью к женщине) и конфликты с отцом, желание самоутвердиться (комлекс амазонки).

Итак, знакомство Парнок и Цветаевой произошло, как нельзя вовремя и было предначертано свыше.

" Но тоска во мне - слишком вечная,
чтоб была ты мне - первой встречною "

Позднейшие цветаевские стихи показывают, что это была любовь с первого взгляда, чувство-вспышка, чувство-откровение.

"Сердце сразу сказало - "Милая"
Все тебе -наугад - простила я
Ничего не знав, - даже имени! -
О, люби меня, о, люби меня!"

На протяжении всего романа Цветаева не раз будет возвращаться к первому моменту их знакомства.

"Вы вынули папироску
И я поднесла Вам спичку,
Не зная, что делать, если
Вы взглянете мне в лицо".

Но это будет уже в январе 1915-го, а тогда, в октябре, стихи шли одни за другими, отражая тот сумбур мыслей и чувств, что поселился в душе женщины. Сразу же в первые дни их знакомства - "Я Вас люблю", и "Как грозовая туча Над Вами грех", и "Наши жизни разны во тьме дорог", и "Вам скажу: "Прости", потому что "Вас - хоть разорвись над гробом - уж не спасти". Какими пророческими впоследвствии оказались эти строк!.

Кроме своего пророческого дара начальные стихи "Подруги" ценны тем, что в них очень точно отразилась эмоциональная неуравновешенность отношений женщин.

Проследите сами. После "Вы счастливы" появляется "Под лаской плюшевого пледа". Поэзия, богатая на нюансы, раскрывающими психологию неофита - человека, вступающего в неизведанную доселе область любовных отношений. Здесь ярко отразилась и длительность чувства (" Всё передумываю снова, всем перемучиваюсь вновь ") и неожиданные сомнения (" была ль любовь ?").

В дальнейшем - полный спад (стихотворение "Сегодня таяло"): " Какое-то большое чувство сегодня таяло в душе "). И неожиданный всплеск ревности и обиды в поэзии "Сегодня, в часу восьмом", в которой героиня встречает свою подругу в компании с другой женщиной:

"И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд -
Не более - вслед глядела...
<...>
Ваш маленький Кай замёрз,
О, Снежная Королева".

Кто был охотник? Кто - добыча?

Для Цветаевой ее новое чувство, впрочем, и как вся ее жизнь, были игрой. И в этой новой игре роли она распределила сама и сразу.

Своей подруге Марина, согласно своим исканиям, отвела роль старшей - носительницы доминирующего начала. Позже эти отношения она охарактеризует как «материнские и дочерние»:

"В оны дни ты мне была, как мать,
Я в ночи тебя могла позвать,
<…>вспомяни
Незакатные оны дни.
Материнские и дочерние,
Незакатные, невечерние".

Поэзия самой Парнок свидетельствует о ее согласии с таким распределением ролей. Так в одном из ее стихотворений Цветаева предстает "девочкой маленькой и неловкою".

Но просто матерински-дочерние отношения были бы скучны для Цветаевой, искавшей «проклятой страсти». И поэтому она сознательно демонизирует образ своей подруги.

Недаром в ее поэзиях Парнок предстает роковой женщиной. Она - " незнакомка с челом Бетховен а". Она же - " юная трагическая леди ". Она - та, которая " язвительна и жгуча и лучше всех ". Она - та, " над которой грех" .

Рисуя портрет Парнок, Цветаева сознательно сгущает краски, изображая человека с " властолюбивым лбом ", " надменными губами " и " лицом без малейшей краски ". Даже предметы принадлежащие ей, заражаются этой демоничностью (" веер пахнет гибельно и тонко ").

Между тем многочисленные портреты Парнок тех лет и свидетельства ее современников представляют полную противоположность портрету, нарисованному Цветаевой.

Себя же в этой паре Марина видит в образе ребенка, инфантильного существа с детским сердцем. Позже к этому образу прибавятся черты жертвенности. Противопоставление Цветаевой-ребенка и Парнок-роковой женщины иллюстрируется такими неожиданными образами-антиподами, как Кай и Снежная королева.

Таким образом вся поэзия Цветаевой заряжается напряженным конфликтом, ведущим к трагической развязке.

Отношения Цветаевой и Парнок всегда оценивались неоднозначно. И всегда - по поэзиям самой Цветаевой. И поэтому в классических литературных кругах долго бытовало мнение о Софии Парнок, как о "ведьме, гибельной женщине, деспоте и эгоистке, решившей, во что бы то ни стало очаровать молодую Цветаеву".

В лесбийских же кругах сформировалось иное мнение. Парнок часто представляют безвольной игрушкой взбалмошной богатой дамы, бесправной любовницей замужней женщины.

Кто же из них прав? Поздние стихи и записи обоих проникнуты взаимными ревностью, обидой и упреками в неверности. Чтобы разобраться в этом, пройдем по шагам незакатные оны дни, их дни.

Развитие отношений

Итак, декабрь 1914. Роман Марины Цветаевой и Софии Парнок - в самом разгаре. Они настолько стали для друг друга всем, что остального мира как бы и не существует.

В декабре любовницы отправляются в Ростов - своеобразный побег из будней в страсть. Свобода в чужом городе, близость любимой выплескиваются у Цветаевой в поэзии № 7 из цикла "Подруга" - едва ли не лучшей во всем цикле и едва ли не самой эротической во всем творчестве.

Фрагментами описуется весь взбалмошный день двух влюбленных: сутолока рынка, мрачная тишина храма, любовная сцена в монастырской гостинице:

"Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.
Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой…"

Их духовная близость была невероятной. У обоих в одно и тоже время появляются тематически схожие стихотворения, начинается перекличка в поэзии. Парнок под влиянием Цветаевой начинает датировать свои произведения. У двух поэтесс даже вырабатывается общный язык, отголоски которого будут еще долгие годы после разрыва прослеживаться в творчестве обеих.

И все же внутренней идиллии противопоставляется напряженность внешняя. Разрывы чередуются с примирениями, сцены ревности - с нежностью. Внутренний надлом фиксирует их поэзия. У Цветаевой проскальзывают намеки о " кануне разлуки " и " конце любви ". И даже более резкое:

"Твоя душа мне встала
Поперек души
<…>
Счастлив, кто тебя не встретил
на своем пути".

Парнок же В поэзии " Этот вечер был тускло-палевый " жалуется на перебои чувств, возникавшие у Ц ветаевой:

"Помню руки от счастья слабые,
Жилки - веточки синевы.
Чтоб коснуться руки не могла бы я,
Натянули перчатки Вы
Ах, опять подошли так близко Вы,
И опять свернули с пути!

Стало ясно мне: как не подыскивай
Слова верного не найти.
Улыбнулась - Вы не ответили…
Человек не всегда ли прав!
И тихонько, чтоб не заметили,
Я погладила Ваш рукав".

Расставание для двух юных женщин

И все же, не внемля внутреннему голосу своих стихов, Цветаева и Парнок в мае отправляются в путешествие по Украине: сперва Коктебель, потом святые горы. Эта поездка и стала роковой для их чувств. Многие исследователи считают, что именно лето 1915 г. стало гибельным для их любви.

Цветаева разрывается между мужем и любимой: " Сережу я люблю…никогда от него не уйду. Соня меня очень любит и я ее люблю… Разорванность от дней, которые надо делить, сердце все совмещает ".

И вместе с тем в ее творчестве неожиданно всплывает тема предыдущей любви - к брату мужа Петру Эфрону. Творчество Парнок того периода тоже отмечено поэзиями, адресованными другим женщинам.

Тогда же Цветаевой предпринимается первая попытка разрыва их отношений. Об этом существует интересная легенда, связанная с поэзией " Мне нравится, что Вы больны не мной" , которая как известно посвящена М. Минцу - мужу сестры Цветаевой.

Окончательно решившись на разрыв Цветаева пишет "Хочу зеркала, где муть". И зачитывает их в присутствии Парнок и своей сестры с ее будущем мужем.

Наступает гробовая тишина. Парнок бледнеет: "Это все обо мне?" Цветаева, испугавшись, "Нет, последнее посвящено…Маврикию Александровичу".

По возвращению в Москву становится ясно, что их отношения исчерпали себя и идут к финалу. Тема предстоящей разлуки становится центральной в их творчестве. София Парнок для себя уже ясно определяет конец этой любви:

"Устам приятно быть ничьими,
Мне мил пустынный мой порог…
Зачем приходишь ты, чье имя
несет мне ветры всех дорог?"

Но все же близость и взаимная незаменимость не позволяют женщинам самостоятельно разрубить этот гордиев узел. Для окончательного разрыва необходим предлог. Который вскоре и появляется. В Москве у Цветаевой появляется недолговечное увлечение Мандельштамом. Коего Парнок ей простить уже не смогла.

И когда Цветаева после нескольких дней с Мандельштамом возвращяется к подруге, то застает у нее уже другую женщину - " очень большую, толстую, черную ". Парнок официально заявляет былой возлюбленной об окончательном разрыве их отношений. Как позднее напишет поэтесса, эта сцена стала для нее " первой жизненной катастрофой ", тень от которой ляжет на всю ее жизнь. Известно, что, уходя, Цветаева, потребовала от бывшей возлюбленной вернуть ей ее письма. На что Парнок ответила стихом:

"Краснеть за посвященный стих
И требовать возврата писем, -
Священен дар и независим
от рук кощунственных твоих!
Что возвращать мне? На, лови
Тетрадь исписанной бумаги,
Но не вернуть тепла и влаги,
И ветра ропотов любви!
Не ими ль ночь моя черна,
Пустынен взгляд и нежен голос,
Но знаю ли, который колос
Из твоего взошел зерна?"

О причинах их разрыва спорят до сих пор. Вряд ли им был этот злосчастный роман с Мандельштамом. Истинную причину Марина осознает позже, написав, что " Нельзя жить любовью ". Парнок поймет и воплотит ее в своих стихах гораздо раньше:

"Есть ли тайна скучнее нашей и проще:
Неслиянность души с душою возлюбленной ей".

Письмо к Амазонке …или к себе?

Спустя много лет после своего разрыва с Парнок, Марина Цветаева напишет эсе " Письмо к Амазонке ", адресованную лесьбиянке Натали Барни, автору книги " Мысли Амазонки ". Это произведение Цветаевой впоследствии позволит ее биографам утверждать о ее разочаровании в лесбийских отношениях и решительном демарше против любви женщин.

Вместе с тем более детальное изучение текста "Письма…" позволяет увидеть совеем обратное.

Начать хотя бы с аргументации. Основным оружием в дискуссии с Барни у Цветаевой выступает Ребенок. " Нельзя жить любовью. Единственное, что остается после любви - это Ребенок ". И это для нее, для Марины Цветаевой, доля которой "больше матери - быть Мариной"!

Впрочем не будем спорить с Цветаевой - это неблагодарное занятие. Давайте лучше поспорим о ней.

Если внимательно перечитать текст "Амазонки", то можно увидеть, что красной нитью сквозь него проходит ненависть Цветаевой к Парнок и ее …любовь к ней. Между рассуждений о тупиковости женской любви встречаются строки, говорящие и том, что это чувство, быть может, не совсем прошло в душе самой Цветаевой: "Когда другая уйдет, ей[младшей, то есть Марине], может захочется биться головой об стенку. Когда другая уйдет, ей, может, не захочется ласк". Вопреки желанию самого автора « Письмо», вместо того, чтобы стать могильной плитой на любви между женщинами, стало печальной одой такому чувству.

При внимательном прочтении писем, заметок и поэзий поздней Цветаевой откроются еще более интересные вещи. Практически все упоминания о Парнок в бумагах Цветаевой носят резко критический характер и говорят о негативном отношении автора к адресату высказывания.

В " Письме к Амазонке ", когда Младшая (Цветаева) узнает о смерти Старшей (Парнок), она " хочет написать, чтобы это проверить ".

Потом " я хочу знать " превратится в " Я бы хотела знать ", а потом в " Я не хотела бы ". И окончательный жесткий вердикт: " Ну и что, если она умерла?... она умерла во мне, для меня, вот уже 20 лет назад. Чтобы стать мертвой, не обязательно умереть" .

Чтобы доказать (себе?) полнейшей безразличие к судьбе Парнок, Цветаева не раз буде подчеркивать, акцентировать на том, что она полностью забыла, не помнит о былой любви: "… о которой не думаю никогда и смерти которой не пожалела не секунды (подчеркивание М. Ц)". А когда поэтессе предадут посмертное послание Парнок - стихотворение, в одной редакции, заканчивающиеся признанием в любви, а в другой благословлением, то та с жестоким равнодушием пожмет плечами: " Это было так давно ".

Что же кроется за этой маской равнодушия и ожесточенности? Скандально известная исследовательница творчества Парнок, выпустившая за на западе книгу об их с Цветаевой любви, С. Полякова предлагает следующую версию.

Цветаева по ее собственному признанию, обладала неукротимой гордостью. И то, что пресловутая "честь разрыва" принадлежала не ей, а Парнок, нанесло несокрушимый удар по ее самолбию. Ведь это она еще в начале их романа предвещала эту роль себе (" скажу прости "). Этот удар был таким сильным, что перерос со временем в не тяжелую психологическую травму.

Всю свою оставшуюся жизнь Цветаева мстила Парнок всеми мыслимыми и немыслимыми способами! Любое упоминание о ней было для Цветаевой смерти подобно. И потому она методически уничтожала в своей жизни все следы в ней Парнок. Никогда не упоминала о ней, а в воспоминаниях их общих дней заменяла, если уже не удавалось, избежать упоминания о Софье, заменяла ее другим лицом.

И все же осознано или нет, зримо или не зримо, хотела того Цветаева или нет, София Парнок присутствовала в ее жизни до самого конца. Она появлялась во снах, оговорках, в творчестве -реминисценциями из своих стихов.

Полякова считает, что подобное ломовое поведение нарочитая грубость по отношению к былой возлюбленной управлялись " оскорбленной памятью сердца " и скрывало за собой (как это не парадоксально звучит!) " обиду и нежность " - два чувства к Парнок, которые Цветаева пронесла через всю жизнь.

Особенно показательным в этом плане является сон Цветаевой, увиденный ею незадолго до смерти:

" Потом видела во сне С. Я П-к, о к-рой н думаю никогда и о смерти которой не пожалела ни секунды, -просто - тогда все чисто выгорело - словом, ее, с глупой (подчеркивание мое) подругой и очень наивными стихами (N.B) от которых - подруги и стихов, - я ушла в какой-то вагон 3-го или даже 4 класса".

В своем желании отомстить Парнок, за то что та предпочла ей другую, Цветаева лукавит - называет ее стихи наивными. Хотя сама же в свое время утверждала обратное:

"Все насмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Все, что нам в тебе уготовано -
Незнакомка с челом Бетховена ".

Их близость во время разлуки не смотр ни на расстояние ни на ожесточение достигла мистического уровня: у обеих практически в одно и тоже время появляются близкие стихи, создаются почти одинаковые рифмы, преобладают схожие настроения!

Сама Парнок не была настроена по отношению к Цветаевой негативно. Ее портрет она хранила на своем столе до конца жизни. Незадолго до смерти, чувство, которому не стали преградой ни многолетняя разлука, ни расстояния отобразилось в поэзии к другой, так напоминавшей и внешне и характером собой ее давнюю любовь:

"И я люблю тебя и сквозь тебя, Марина,
Виденье соименницы твоей" .

P.S Одним из последних стихотворений, обращенных Цветаевой к Парнок, стала поэзия, в которой она явствено мечтала о сближении и примирении:

"Будет день - умру - и день умрешь,
Будет день - пойму - и день - поймешь.
И вернется к нам в день прощеный
невозвратное время оно".

Для Цветаевой и Парнок такое время так и не наступило. В их земной жизни.

Зато теперь тысячи людей в строчках, оставшихся пеплом после их любви ищут разгадку величия и смерти, надежды и предательства, разлуки и любви, которая сильней разлуки. И сильнее времени.

София Парнок. Марина Цветаева

Одной из ближайших московских подруг Парнок была Аделаида Герцык, мемуаристка, переводчица, литературный критик и поэт, чья единственная книга стихов, "Стихотворения", вышла в 1910 году. Аделаида Герцык в детстве была замкнутой, не склонной к проявлению чувств; она была далека от окружающей жизни и пребывала в каком-то фантастическом мире, исключающем взрослых, "больших". У Аделаиды в молодости была страстная любовная история с юношей, который трагически погиб, умерев буквально на ее глазах в больнице. В результате этого потрясения она частично оглохла.

В возрасте тридцати четырех лет она вышла замуж за Дмитрия Жуковского, происходящего из известной семьи военных, и следующей весной родила первого из своих двух сыновей. Жуковские поселились в Москве в Кречетниковском переулке и начали строить дом в Судаке. Аделаида очень любила этот крымский город на Черном море, около Феодосии.

В предвоенный период московский дом Аделаиды Герцык стал местом, где собирались молодые поэтессы. Ее сестра вспоминала о двух ее "домашних" ипостасях - с одной стороны, она следила за обучением и воспитанием сыновей, с другой - "с рассеянно ласковой улыбкой выслушивала излияния прильнувшей к ней девочки-поэта. Их было несколько в те годы вокруг Аделаиды. Еще с 1911 года идущее знакомство и близость с Мариной Цветаевой: теперь и вторая сестра Ася - философ и сказочница - появилась у нас. [...]Пожалуй, Парнок тоже была частой гостьей у Герцык-Жуковских.

Аделаида Герцык сыграла важную роль и в личной жизни Парнок в эти годы. В середине Октября, в гостях у Герцык, Парнок познакомилась с Мариной Цветаевой, юной романтической подругой и названной "дочерью" Аделаиды Герцык.

Аделаида Герцык

О подробностях этой встречи, имевшей столь важные последствия, мы узнаем из поэтических воспоминаний Цветаевой: в январе следующего года она написала десятое стихотворение цикла "Подруга", обращенный к Парнок.

В этом стихотворении Цветаева пишет о Парнок, начиная с того момента, когда она вошла в гостиную "в вязаной черной куртке с крылатым воротником". Огонь потрескивал за каминной решеткой, в воздухе пахло чаем и духами White Rose ["Белая роза"]. Почти сразу кто-то подошел к Парнок и сказал, что здесь молодая поэтесса, с которой ей надо познакомиться. Она встала, чуть наклоня голову, в характерной позе, "кусая пальчик". Когда она встала, то заметила, может быть, впервые, молодую женщину с короткими, вьющимися светлыми волосами, которая поднялась "беспричинным движением", чтобы приветствовать ее.

Их окружили гости, "и кто-то [сказал] в шутливом тоне: "Знакомьтесь же, господа!" Парнок вложила свою руку в руку Цветаевой "движеньем длинным", и "нежно" в ладони Цветаевой "помедлил осколок льда". Цветаева "полулежала в кресле, вертя на руке кольцо", а когда Парнок "вынула папиросу", инстинктивно войдя в роль рыцаря, "поднесла [ей] спичку".

Позже, в ходе вечера, Цветаева вспоминала, "над синей вазой - как звякнули [их] рюмки". Когда они выпили, и взгляды их скрестились на мгновенье, она подумала: "О будьте моим Орестом!" Судя по дальнейшим строкам того же стихотворения, она выхватила цветок и отдала его собеседнице.

В течение всего вечера она пронзительно ощущала присутствие своего "Ореста". В какой-то момент, услышав рядом мягкий, глубокий, хрипловатый смех Парнок, она спрашивает себя, не смеется ли женщина, к которой она уже чувствует любовь, над ее шуткой. Она оглянулась и увидела, как Парнок вынула "из замшевой серой сумки" "длинным жестом и выронил[а] платок".

Когда Цветаева встретила и полюбила Парнок, ей было двадцать три года, она была замужем за студентом Сергеем Эфроном, и Ариадне, ее дочери, исполнилось два года.

Марина Цветаева и Сергей Эфрон

Парнок была ее первой женщиной-возлюбленной.

Сочетание женственности, мальчишеской ребячливости и неприступности, которое она ощутила в 29-летней Парнок, неудержимо ее привлекало, не говоря уже о таинственном и романтическом ореоле греховности, окружавшем репутацию этой женщины:

И лоб Ваш властолюбивый

Под тяжестью рыжей каски,

Не женщина и не мальчик,

Но что-то сильнее меня!

Несмотря на то, что к моменту встречи с Парнок Цветаева сама уже была матерью, она культивировала в себе самоощущение ребенка Очевидно, она никогда не испытывала ни настоящей страсти, ни способности достичь удовлетворения в интимной жизни. И на их отношениях с Парнок прискорбно отразился тот факт, что Цветаева была чрезвычайно замкнута в своем коконе, как бы охраняющем ее инфантильную чистоту, и просто не могла откликнуться на зрелую эротичность Парнок, возбуждавшую и удовлетворявшую ее.

Многие исследователи творчества Цветаевой трактуют историю ее взаимоотношений с Парнок, следуя стереотипной точке зрения, подспудно враждебной такого рода любви. Они представляют Парнок "настоящей лесбиянкой", активным, мужеподобным, зловещим соблазнителем, а Цветаеву - "нормальной" женщиной, пассивной, сексуально не заинтересованной жертвой соблазна. Этой точке зрения в значительной степени соответствует взгляд самой Цветаевой на такого рода любовные отношения. В нескольких стихотворениях цикла "Подруга" она рисует Парнок как "юную трагическую леди", с "темным роком", над которой "как грозовая туча - грех!" В самом деле, декадентская аура бодлеровской femme damnee [Окаянной женщины (франц.] волновала Цветаеву и привносила восхитительное чувство рискованности в ее любовь к Парнок, как будто она шла на опасное приключение, срывая свой собственный, личный fleur du mal [Цветок зла (франц.). В сборник Бодлера "Цветы зла" включено стихотворение "Окаянные [прОклятые] женщины"]. Придавая декадентский литературный облик своей подруге, которая как раз декадентских вкусов не разделяла, Цветаева утверждает свою чистоту, по крайней мере в стихах. Но в том же самом стихотворении, где она называет Парнок "трагической леди", она обнаруживает свидетельство собственной искушенности, в соответствии со своими стереотипами, восхищаясь "иронической прелестью, что Вы - не он" ("Подруга", №1).

Еще более интересно, что стихотворения цикла "Подруга" свидетельствуют: Цветаева воспринимала именно себя как олицетворение активного, мужского (мальчишеского) начала в отношениях с Парнок. Цветаева настойчиво изображает себя мальчиком, пажом, обходительным и льстивым возлюбленным могущественного создания, которое "не женщина и не мальчик"; она видит себя рыцарем, который стремится совершить героические, романтические и безрассудные подвиги, чтобы добиться благосклонности своей таинственной дамы. Лирический автопортрет Цветаевой имел обоснования в реальной жизни. Она добивалась Парнок и преуспела в своем ухаживании за ней, оставив далеко позади Ираиду Альбрехт, с которой у ее возлюбленной была связь прежде.

Кроме того, стихотворения Цветаевой, посвященные Парнок, позволяют проследить нарастание у нее двойственных ощущений по мере того, как она поддавалась своей страсти, которая угрожала ей и тому ее облику чистого "спартанского ребенка", который она тщательно оберегала. Она почувствовала, что теряет контроль над их отношениями, и преисполнилась ненависти и злобы. С этого момента враждебные (и страстные) чувства движут ею больше, чем любовь.

Чувства Парнок к Цветаевой формировались и проявляли себя более неспешно, и они труднее поддаются интерпретации. Она сразу же распознала талантливость Цветаевой, безоговорочно полюбила ее дар, заботливо воспитывала и лелеяла его, никогда не переставая его ценить. Не исключено, что к этому великодушному и благородному отношению примешивалось чувство невольной зависти к поэтическому дару юной подруги, но Парнок умело управляла своими эмоциями и мудро воздерживалась от прямого литературного состязания с Цветаевой.

Для Цветаевой Парнок сыграла роль музы, и сделала это великолепно: она вдохновила свою Беттину Арним (так назвала она Цветаеву в одном стихотворении) на новые творческие достижения, на несколько лучших стихотворений раннего периода. Одновременно она и сама постепенно стала писать больше, особенно в 1915 году.

Однако, избегая "поединка своеволий" с Цветаевой в литературной сфере, Парнок бросила ей вызов в области личных отношений, вызов, если не провокацию, и вышла из этого поединка гордой и властной победительницей.

София Парнок

Итак, женщины вызвали другдруга на борьбу, заставляя - каждая свою подругу - превозмочь привычное представление о себе; они вынудили другдруга пойти на риск. Конечно, это не создавало условий для спокойных, уравновешенных отношений, а возможно даже усиливало подсознательную враждебность и взаимные претензии, которые трудно разрешить. И это было подобно природной катастрофе, когда послешоковое состояние длится намного дольше, чем само землетрясение. Цветаева чувствовала эти последствия и освобождалась от них со страшным усилием, превосходящим ее прежнюю любовь, а Парнок осознала, какие творческие семена зародила в нее любовь Цветаевой, только в последний год жизни, и только частично.

Через день или два после первой встречи у Герцык-Жуковских Цветаева делает первое поэтическое признание в любви к Парнок в несколько капризном и задорном духе, как если бы вначале она не хотела осознать, что влюблена:

Вы счастливы? - Не скажешь! Едва ли!

И лучше - пусть!

Вы слишком многих, мнится, целовали,

Отсюда грусть.

Она смело и открыто признается в любви в начале четвертой строфы, а в остальной части стихотворения перечисляет, за что она любит, заключая самым шокирующим и, возможно, самым важным признанием:

За эту дрожь, за то, что неужели

Мне снится сон?

За эту ироническую прелесть,

Что Вы - не он.

Через неделю Цветаева откликнулась стихотворением на свое первое любовное свидание с женщиной, которое она "вызывала" в памяти на другой день как "вчерашний сон" и которое было у нее дома, в присутствии ее сибирского кота. Необычность и новизна ощущений тревожит ее, она не знает, как их назвать, сомневается, можно ли то, во что она вовлечена, назвать любовью. Ей было непонятно распределение ролей, все, как она пишет, было "дьявольски наоборот". В ее представлении, произошел "поединок своеволий", но она не знала, кто победил:

И все-таки - что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?

На следующий день ее чувства стали спокойнее. "Взгляд - отрезвленный, грудь свободней, опять умиротворена". И она заключает в конце третьего стихотворения из цикла "Подруга":

Забвенья милое искусство

Душой усвоено уже.

Какое-то большое чувство

Сегодня таяло в душе.

В самом начале их отношений поведение Парнок представлялось Цветаевой холодным и отчужденным. Когда Цветаева однажды пригласила ее к себе поздно вечером, Парнок отказалась, сославшись на свою лень и на то, что слишком холодно, чтобы выезжать. Цветаева игриво отомстила за этот отказ в четвертом стихотворении "Подруги":

Вы это сделали без зла,

Невинно и непоправимо. -

Я Вашей юностью была,

Которая проходит мимо.

На следующий вечер, "часу в восьмом", Цветаева (вернее, ее лирическое я) видит Парнок, которая вместе с "другой" едет на санях, сидя "взор к взору и шубка к шубке". Она осознавала, что эта другая женщина - "желанная и дорогая, - сильнее, чем я - желанная", но воспринимала все происходящее будто в сказочном сне, внутри которого она жила, как "маленький Кай", замерзший в плену у своей "Снежной Королевы".

Учитывая бурное начало этой любовной истории, кажется странным, что на протяжении всего ноября она не оставила никаких следов в биографии или поэзии обеих женщин. Возможно, что Цветаева, которая все-таки остается единственным источником сведений о начальном периоде этого романа, просто преувеличила интенсивность чувств своих и Парнок. Возможно, обе женщины были отвлечены семейными заботами: Цветаева была занята мужем, страдающим туберкулезом (в конце года он закончил лечение в санатории), Парнок - братом, вернувшимся в ноябре из Палестины в Петербург.

Стихотворение Цветаевой, написанное 5 декабря, после шестинедельного молчания, и обращенное к Парнок, свидетельствует о том, что страсти накаляются. Стихотворение пронизано цветаевской мальчишеской развязностью, особенно в последней строфе, где она, решается на состязание во имя своей подруги с "блещущими зрачками", то есть стремится отбить ее от "ревнивых спутников" (других подруг), подразумевается, не столь чистокровных:

Как из-под тяжелой гривы

Блещут яркие зрачки!

Спутники твои ревнивы?

Кони кровные легки.

Как Цветаева выразилась в более позднем стихотворении, она поняла свою подругу, поняла, что ее "сердце берется - приступом!", и это внесло изменения в развитие их отношений. В середине декабря Парнок поссорилась со Альбрехт, покинула квартиру на Мясницкой, взяв с собой свою любимицу обезьянку, и сняла комнату у Арбата. Вскоре Цветаева уехала вместе с Парнок на несколько дней, не сказав никому из своих близких друзей, куда она уезжает. Они были обеспокоены, особенно Елена Волошина (Пра), мать поэта Волошина.

Елена Волошина

Волошина уже несколько лет была знакома с Цветаевой и относилась к ней с материнским участием и ревнивой заботливостью. Как и большинство друзей Цветаевой, Пра с неприязнью относилась к Парнок и, возможно, видела в ней соперницу.

"Вот относительно Марины страшновато: там дело пошло совсем всерьез. Она куда-то с Соней уезжала на несколько дней, держала это в большом секрете. [...] Это все меня и Лилю [Эфрон] очень смущает и тревожит, но мы не в силах разрушить эти чары".

Цветаева и Парнок уезжали в старинный русский город Ростов Великий. По возвращении в Москву Цветаева с восторгом описала один фантастический день, который они провели там. Они начали день тем, что бродили в своих шубках, усыпанных сверкающими снежными хлопьями, по рождественскому рынку, где "искали ленты ярче всех". Цветаева "объелась розовыми и несладкими вафлями" и "умилялась всеми рыжими лошадками в честь" своей подруги. "Рыжие продавцы в поддевках, божась, сбывали [им] тряпье: на чудных московских барышень дивилось глупое бабье".

Когда эта великолепная толпа рассеялась, они увидели старинную церковь и вошли в нее. Внимание Парнок просто было приковано к иконе Богоматери в богато украшенном окладе. "Сказав, О, я ее хочу!" - она оставила руку Марины и подошла к иконе. Цветаева наблюдала, как "светская с кольцом опаловым" рука возлюбленной, рука, которая была "вся [ее] напасть", с бережностью вставила "в подсвечник желтую свечу". Со свойственным ей безрассудным порывом она обещала Парнок икону "сегодня ночью же украсть!"

На закате, "блаженные, как имянинницы", подруги "грянули" в монастырскую гостиницу, "как полк солдат". День они завершили в своей комнате игрой и гаданием на картах. И когда Цветаевой трижды выпадал червонный король, подруга "была в ярости".

Уже дома, в Москве, Цветаева вспоминала в своих стихах, как кончился этот сказочный день:

Как голову мою сжимали Вы,

Лаская каждый завиток,

Как Вашей брошечки эмалевой

Мне губы холодил цветок.

Как я по Вашим узким пальчикам

Водила сонною щекой,

Как Вы меня дразнили мальчиком,

Как я Вам нравилась такой.

Роман достиг наивысшей точки в первой половине следующего года. Любовь к Цветаевой в конце концов вдохновила Парнок, чья муза молчала уже почти год, на написание новых стихов, и впервые со времен отрочества она начала проставлять даты на своих стихотворениях. Это свидетельствует о творческом возрождении, об обращении к исторической определенности и к фактам автобиографического характера, которые всегда были плодотворным источником вдохновения для ее лучших стихотворений.

В 1915 - 1916 годах Парнок продолжала находиться как бы на перепутье, выбирая между собственными, свойственными только ей источниками жизни и ощущений и - чуждыми, книжными, но с точки зрения вкуса безупречными эстетическими нормами, которые сужали ее возможности, не давая им выразиться. Цветаева тоже чувствовала себя скованной теми же эстетическими нормами и негласной цензурой русской культурной традиции, не допускавшей изображения реальной жизни и, в частности, враждебно настроенной против лесбийской тематики в серьезной поэзии. Ее стихотворения, посвященные этим взаимоотношениям, были в значительной степени более откровенными, чем стихи Парнок, потому что она писала их не для издания, тогда как Парнок всегда имела в виду публикацию.

Возможно, что именно в компенсацию за вынужденную покорность пуританским литературным нормам Парнок и Цветаева получали удовольствие, выставляя напоказ свою любовь в литературной среде. Один современник вспоминал:

"Два раза я был приглашен [к Римским-Корсаковым] на такие очень странные сеансы. Марина Цветаева тогда считалась лесбиянкой, и там, на этих сеансах, я два раза ее видел. Она приходила с поэтом Софьей Парнок. Обе сидели в обнимку и вдвоем, по очереди, курили одну папиросу".

София парнок

Гордясь подругой-поэтом, Парнок знакомит ее со своими друзьями, в том числе с Чацкиной и Сакером. С января 1915 года стихи Цветаевой публикуются главным образом в журнале "Северные записки". Поскольку она не хочет получать деньги за свои стихотворения, Чайкина и Сакер расплачиваются с ней подарками и своим гостеприимством.

Зимой 1915 года сестра Парнок, Лиза, приехала к ней в Москву. Они снимали две комнаты в доходном доме в Хлебном переулке, за углом от дома, где жила Цветаева Цветаева часто навещала их. Она и Парнок, иногда вместе с другими женщинами-поэтами, читали другдругу свои стихи, гадали. По мнению сестры Парнок, высказанному в неопубликованных "Воспоминаниях", когда она уже была пожилой женщиной, Цветаева не уделяла большого внимания мужу и дочери.

Иногда она брала с собой двухлетнюю дочь, как вспоминала Ариадна Эфрон спустя годы:

"У мамы есть знакомая, Соня Парнок, - она тоже пишет стихи, и мы с мамой иногда ходим к ней в гости. Мама читает стихи Соне, Соня читает стихи маме, а я сижу на стуле и жду, когда мне покажут обезьянку. Потому что у Сони есть настоящая живая обезьянка, которая сидит в другой комнате на цепочке".

Цветаева в творчестве полностью была погружена в свое чувство к Парнок и только в январе посвятила ей три восторженных стихотворения. В восьмом стихотворении из цикла "Подруга" она всем в ней восхищается, сосредоточив внимание на своеобразных чертах внешности. Это шея "как молодой побег", "извилина неярких губ капризна и слаба", "ослепительный уступ Бетховенского лба" и, особенно, ее рука:

До умилительности чист

Истаявший овал,

Рука, к которой шел бы хлыст,

И - в серебре - опал.

Рука, достойная смычка,

Ушедшая в шелка,

Неповторимая рука,

Прекрасная рука

Четыре дня спустя Цветаева написала девятое стихотворение из цикла "Подруга", в котором сильнее всего выражается ее страстная любовь и влечение к Парнок:

Сердце сразу сказало: "Милая!"

Все тебе наугад простила я,

Ничего не знав, - даже имени!

О, люби меня, о, люби меня!

К этому зимнему периоду восторженной любви относится, пожалуй, невозможное, зато психологически понятное желание Цветаевой иметь ребенка от Парнок. Она оправдывала такое дикое желание тем, что в нем было выражено "нормальное" материнское чувство, но нетрудно видеть в таких самооправданиях подспудное ощущение виновности, вызванное чистым, ни к чему не обязывающим удовольствием, которое она получала от своей "ненормальной" любви к Парнок.

В этом представляется определенная жестокость фантазии Цветаевой по отношению к ее возлюбленной ввиду "отчаяния" Парнок, что она (по медицинским причинам) не может иметь детей. Цветаева косвенно осознает душевную рану Парнок, когда она описывает страх "старшей" перед потерей любви "младшей" и ее ревность ко всем мужчинам, с которыми может встречаться младшая.

Даже в начале весны 1915 г. Парнок очевидно уже начинала "обвинять" Цветаеву в скрытом желании уйти от нее, и в том, что она неизбежно так и сделает из-за того, что Парнок не сможет дать ей то, что она больше всего хотела. Как можно было бы ожидать, ревность Парнок была обращена к мужу Цветаевой, а само существование такой ревности обнаружило слабое место в "черном панцире" подруги. Раз Цветаева поняла, что ее "язвительная и жгучая леди" уязвима, разыгралась ее "воля к власти". Невозможное желание Цветаевой скоро стало навязчивой идеей.

С одной стороны, женственное начало Цветаевой желало ребенка от Парнок, с другой, - ее "мужская" роль объяснялась другой причиной: Цветаева, как Пигмалион в мифе, захотела открыть миру еще скрытого гения в своей Галатее (Парнок). Творческая воля Цветаевой, жаждущая созидания подруги, как произведения искусства, и столь напоминающая устремление Вирджинии Вульф к выдумке ее подруги, Виты Саквил-Уэст, в романе "Орландо", не могла не столкнуться с не менее сильной волей Парнок, жаждущей самосозидания. Несмотря на свои еще скромные успехи в поэзии, Парнок не хотела уступать своей молодой возлюбленной роль Пигмалиона. Она ведь никогда не допускала, чтобы кто-нибудь посмел думать, что он "открыл" ее. Последняя строфа девятого стихотворения цикла "Подруга", в которой Цветаева утверждает себя как первооткрывателя "незнакомки" (Парнок) для русской поэзии, вызывала у самой Парнок, пожалуй, амбивалентные чувства:

Все усмешки стихом парируя,

Открываю тебе и миру я

Все, что нам в тебе уготовано,

Незнакомка с челом Бетховена.

К концу января друзья и родные Цветаевой уже потеряли надежду спасти ее от этой страсти. "У Марины [роман] усиленно развивается", написала Волошина Оболенской, "и с такой неудержимой силой, которую ничем остановить уже нельзя. Ей придется перегореть в нем, и Аллах ведает, чем это завершится".

Цветаева, казалось бы, подтверждает это мнение своим поэтическим воспоминанием о первой встрече с Парнок (№10, "Подруга"). В остальных пяти стихотворениях цикла, однако, ощущается враждебность к Парнок из-за ее "треклятой страсти". Эти стихи наводят на мысль, что весной Цветаева уже начала выздоравливать от своих "ожогов" и поэтому чувствует боль.

Открытие Парнок для себя Сафо совпадало с началом ее романа с Цветаевой, так что вовсе не удивительно, что первые ее сафические подражания тематически связаны с отдельными моментами в их отношениях. Стихотворение "Девочкой маленькой..". имеет двух адресаток, Сафо и Цветаеву, и трактует о трех взаимосвязанных романах: во-первых, роман Сафо с Аттидой, "маленькой девочкой", к которой, по традиционной точке зрения, обращено это одностишье Сафо; во-вторых, роман Сафо с лирическим я Парнок ее "одностишья стрелой Сафо пронзила", и она творчески возжелала и полюбила Сафо; и, в-третьих, роман Парнок с Цветаевой, являющейся "маленькой девочкой" и возлюбленной Парнок.

Пронзенное стрелой Сафо, лирическое я размышляет над спящей своей подругой:

"Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою" -

Ах, одностишья стрелой Сафо пронзила меня!

Ночью задумалась я над курчавой головкою,

Нежностью матери страсть в бешеном сердце сменя,-

В стихотворении Парнок архаическое одностишье Сафо играет роль лирического рефрена, вызывающего различные воспоминания интимного характера: "Вспомнилось, как поцелуй отстранила уловкою", "Вспомнились эти глаза с невероятным зрачком" - упоминание, может быть, свидания 22-го октября, когда у Цветаевой составилось впечатление, что "все дьявольски наоборот!" К этому времени и относится девичье удовольствие Марины ее "обновкою", когда "в дом мой вступила ты, счастлива мной, как обновкою: / Поясом, пригоршней бус или цветным башмачком, - ". И наконец, самое последнее воспоминание Парнок, уже повторявшееся после этого, о цветаевской неге и недевичьей ковкости "под ударом любви":

Но под ударом любви ты - что золото ковкое

Я наклонилась к лицу, бледному в страстной тени,

Где словно смерть провела снеговою пуховкою...

Благодарю и за то, сладостная, что в те дни

"Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою".

Восторженное настроение этого стихотворения противоречит далеко не гармоничным отношениям подруг, которые отражены в двух других стихотворениях, написанных Парнок зимой 1915 г.: "Узорами заволокло мое окно" и "Этот вечер был тускло-палевый". Пятого февраля Парнок послала оба стихотворения золовке Цветаевой, Лиле Эфрон, которая их попросила. Ни в одном, ни в другом стихотворении нет указания на специфическую адресатку, но в обоих есть детали, касающиеся той части Москвы, где жили Парнок и Цветаева во время своего романа: вывеска Жорж Блока (№ 56) была видна из окна квартиры в доме в Хлебном переулке, где жила Парнок, и кинотеатр "Унион", который упоминается в стихотворении "Этот вечер был тускло-палевый", находился очень близко, у Никитских ворот.

Оба эти стихотворения можно считать своего рода предшественниками зрелой лирической стихии Парнок: трактовка сафической любви в недекадентском, слегка романтическом, разговорном стиле. Стилистически и тематически они представляют собой разительный контраст со стилизованной и анахронической сафической трактовкой подобной же темы в стихотворении "Девочкой маленькой.". Стихотворение "Узорами заволокло мое окно" выражает, как легко можно представить себе, одно из типических болезненных настроений Парнок после ссоры со Цветаевой:

Узорами заволокло

Мое окно.- О, день разлуки! -

Я на шершавое стекло

Кладу тоскующие руки.

Гляжу на первый стужи дар

Опустошенными глазами,

Как тает ледяной муар

И расползается слезами.

Ограду перерос сугроб,

Махровей иней и пушистей,

И садик - как парчовый гроб

Под серебром бахром и кистей..

Никто не едет, не идет,

И телефон молчит жестоко.

Гадаю - нечет или чет? -

По буквам вывески Жорж Блока

В стихотворении "Этот вечер был тускло-палевый" городской пейзаж также, как и в "Узорами заволокло...", выражает эмоциональное состояние подруг, которые поссорились в конце любовного свидания. Чувство отчужденности продолжается и в кинотеатре, куда подруги пошли по желанию адресатки:

Этот вечер был тускло-палевый, -

Для меня был огненный он.

Этим вечером, как пожелали вы,

Мы вошли в театр "Унион".

Помню руки, от счастья слабые,

Жилки - веточки синевы.

Чтоб коснуться руки не могла бы я,

Натянули перчатки вы.

Ах, опять подошли так близко вы,

И опять свернули с пути!

Стало ясно мне: как ни подыскивай,

Слова верного не найти.

Я сказала- "Во мраке карие

И чужие ваши глаза.".

Вальс тянулся и виды Швейцарии -

На горах турист и коза.

Улыбнулась, - вы не ответили...

Человек не во всем ли прав!

И тихонько, чтоб вы не заметили,

Я погладила ваш рукав.

За день до того, как Парнок отослала эти два стихотворения Лиле Эфрон, к ней неожиданно пришла Волошина, забота которой о Цветаевой наконец заставила ее устроить очную ставку с той, кто, ей казалось, должен был отвечать за всю ее и маринину тревогу. Ушла Пра от Парнок, немного иначе понимая, как обстоят дела, чем когда она пришла, как она на другой день написала Оболенской: ".. Я вчера была у Сони и проговорили мы с ней много часов, и было у нее в речах много провалов, которые коробили меня, и были минуты в разговорах, когда мне было стыдно за себя за то, что я говорила о ней с другими людьми, осуждая ее, или изрекала холодно безапелляционные приговоры, достойные палача".

София Парнок

Спустя два дня Парнок написала стихотворение, которое предсказывает лирическому я "неотвратимую гибель" на том пути, который избрало ее сердце:

Снова знак к отплытию нам дан!

Дикой ночью из пристани мы выбыли.

Снова сердце - сумасшедший капитан -

Правит парус к неотвратимой гибели.

Вихри шар луны пустили в пляс

И тяжелые валы окрест взлохматили...

Помолись о нераскаянных, о нас,

О поэт, о, спутник всех искателей!

Однажды в письме к Гуревич Парнок высказалась о себе как об "искателе", который "много потратил и времени и сил" на поиски "действенного" общения и человека, с которым она может делиться своей жизнью. Кажется, что уже в начале февраля 1915 г. она поняла, что и Цветаева не будет тем человеком.

К концу этого месяца Цветаева тоже начинает выражать амбивалентные чувства о своих с Парнок отношениях. Одиннадцатое стихотворение цикла "Подруга" просто пронизано раздражением и враждебностью избалованного ребенка. Если Парнок страдала из-за ее преданности мужу, фантазии о ребенке, которого не могла ей дать, и ее флирта с мужчинами, то Цветаева ревновала Парнок к другим ее подругам и особенно - к ее репутации человека, известного своими "вдохновенными соблазнами", как упомянула Цветаева в первом стихотворении "Подруги". Цветаева подозревала, что у Парнок были романы с другими, когда она с ней была в связи, хотя этому нет свидетельств после того, как Парнок поссорилась с Ираидой Альбрехт. В одиннадцатом стихотворении "Подруги" Цветаева обнаруживает свое желание превзойти Парнок искусством измены:

Все глаза под солнцем жгучи,

День не равен дню.

Говорю тебе на случай,

Если изменю...

В том же стихотворении, однако, она говорит, что "чьи б не целовала губы" "в любовный час", она остается полностью предана Парнок, столь же предана, как была немецкая писательница Беттина Арним верна своей подруге-поэтессе, Каролине фон Гендероде. В последней строфе стихотворения Цветаева цитирует беттинину клятву вечной верности Каролине в фразе: "... - только свистни под моим окном".

Бурные отношения продолжались весной в то же время, когда разгоралась лирическая дуэль между поэтами-подругами. Как и раньше, Цветаева переходила в наступление, а Парнок парировала лирические и душевные "втычки" своей "маленькой девочки" большей частью молчанием, а однажды сонетом ("Следила ты за играми мальчишек"). Цветаеву угнетала Парнок своей "треклятой страстью...", требующей "расплаты за случайный вздох" ("Подруга"), но больше всего ее злило то, что она была в плену у собственной жажды, возбужденной Парнок, "опаленных и палящих роковых ртов", как она (Цветаева) писала в стихотворении 14-го марта.

Судя по тринадцатому стихотворению в "Подруге", написанному в конце апреля, Цветаева иногда чувствовала себя несчастной, что она Парнок "встретила на своем пути". Она и уважала и ненавидела подругу за то, что ее

Глаза - кого, кого-то

Взглядом не дарят:

Требующая отчета

За случайный взгляд.

Все-таки в том же самом стихотворении Цветаева настаивает на том, что даже "в канун разлуки" - она тоже предсказывала конец романа с Парнок почти с самого его начала - она повторит, "что любила эти руки / Властные твои".

Этой весной Цветаева считает себя "спартанским ребенком", который полностью находится во власти старшей роковой женщины, имя которой - "как душный цветок", у которой "волосы, как шлем" ("Подруга"). Устав от вечно "требующей отчета и расплаты" подруги, Цветаева начинает бросать камни в Парнок, выражая страх и злое предчувствие, что ее "героиня шекспировской трагедии" неизменно уйдет от нее к своей судьбе. И Цветаева хотела "выпытать., у зеркала", "куда Вам [Парнок] путь и где пристанище" ("Подруга").

После одной из частых с Парнок ссор, Цветаева задала взбучку подруге и всем близким, слишком - как ей казалось - нагружающим ее эмоциональными требованиями, в стихотворении, написанном 6-го мая, которое было исключено из окончательного состава цикла "Подруга":

Вспомяните: всех голов мне дороже

Волосок один своей головы.

И идите себе... Вы тоже,

И Вы тоже, и Вы.

Разлюбите меня, все разлюбите!

Стерегите не меня поутру,

Чтоб могла я спокойно выйти

Постоять на ветру.

Лирический поток цветаевских враждебных чувств наконец вызвал ответную реакцию Парнок, хотя и весьма умеренную, в "Сонете", написанном 9-го мая:

Следила ты за играми мальчишек,

Улыбчивую куклу отклоня.

Из колыбели прямо на коня

Неистовства тебя стремил излишек.

Года прошли, властолюбивых вспышек

Своею тенью злой не затемня

В душе твоей - как мало ей меня,

Беттина Арним и Марина Мнишек!

Гляжу на пепел и огонь кудрей,

На руки, королевских рук щедрей, -

И красок нету на моей палитре!

Ты, проходящая к своей судьбе!

Где всходит солнце, равное тебе?

Где Гете твой и где твой Лже-Димитрий?

По материалам книги Д. Л. Бургин "София Парнок. Жизнь и творчество русской Сафо"

«Любить только мужчин - какая скука!» Две любви Марины Цветаевой

У Марины Цветаевой в жизни было две больших любви по имени Софья. Одну она называла только Соней. Вторую - только Сонечкой. Может быть, чтобы та не напоминала первую. Так случилось, что Цветаевой суждено было обеих пережить. И обеих - ненадолго. Эти страницы жизни поэтессы долгое время оставались неизвестными, Из ложного стыда или недостатка фактов, только в основном биографы тщательно обходили их стороной. Цветаева же никогда не была ханжой, и никогда "общественное мнение" не влияло на ее поведение - ей было тесно быть хоть чем-нибудь очерченной. Ей часто говорили: "Марина, так никто не делает!" И слышали в ответ: "А я - Кто!" до елабужской петли 31 августа 1941 года - все по-своему. Может быть, если бы не эта черта ее характера, не было бы многих дивных поэм и стихов. В том числе и порожденных Любовью.

"НЕЗНАКОМКА С ЧЕЛОМ БЕТХОВЕНА"

С фотографии смотрит молодая женщина - лицо не особенно красивое, но властное. Тяжелый "лермонтовский" взгляд, резко очерченный подбородок, твердая линия рта, выпуклый крутой лоб. Это - Софья Яковлевна Парнок, поэтесса и литературный критик. Более полутора лет она заменяла Цветаевой весь мир, и они обе вдохновляли друг друга на творчество. Она была старше Цветаевой на семь лет. Рано лишившись матери, Парнок с детства чувствовала неприязнь к отцу и искала утешение в подругах. Ее первый роман с Надеждой Поляковой, однако, кончился несчастливо. Тогда она вышла замуж за человека, который оказался единственным мужчиной в ее жизни - литератора Владимира Волькенштейна. Этот брак не сложился и очень скоро распался по инициативе Парнок. Она стала пробивать себе дорогу в литературу и жизнь сама. И... с помощью любимых подруг.

С Цветаевой они познакомились в начале октября 1914 года. Чувство вспыхнуло внезапно, что называется, с первого взгляда. Чем она покорила Марину - неженской силой, остротой ума, волевым взором, какой-то трагической безысходностью в лице?.. Через несколько дней после встречи Цветаева увидела Парнок в компании молодой женщины. Они весело катили куда-то на извозчике. Буря эмоций овладела душой Марины. Придя домой, она написала стихотворение, в котором утверждала себя на первом и единственном месте в сердце Парнок. Она не ошиблась в том, что глубоко тронула душу Сони. Осознав серьезность нового чувства, та порвала с прежней подругой, переехала на новую квартиру на Арбате, и Цветаева стала ее частым гостем.

Чувство было глубоко взаимным. Парнок отвечала Цветаевой не менее пылкой любовью, доходящей до последней рани, до страстного исступления, до терзаний. Зимой 1915 года, бросив все, Цветаева уехала с Парнок отдыхать в Ростов Великий, сняв там номер в местной монастырской гостинице. Тем же летом подруги отправляются в Коктебель в гости к Волошину, а оттуда - в малороссийские Святые горы.

Они были чем-то похожи, может быть, силой характера. Но в остальном сильно отличались друг от друга, даже в одежде. Марина одевалась ярко, в разноцветные блузки, Парнок - только в строгие, белые, из бумажной материи, чтобы было как можно меньше дамского. Цветаева ощущала себя в их отношениях маленьким ребенком, нуждающимся в защите сильной, заботливой и ласковой матери. И Парнок эту свою роль чувствовала:

Любимой поэтессой самой Парнок была, кстати, древнегреческая Сафо, жившая на острове Лесбос в VII веке до нашей эры. Ее привлекали и несчастная любовь, и трагическая смерть роковой гречанки - от сердечных мук она бросилась с высокой скалы...

А как же отнесся к сердечной страсти Цветаевой ее муж Сергей Эфрон, за которого она вышла по сильной, самозабвенной любви зимой 1912 года, когда ей было двадцать лет? Он старался переждать это увлечение, поняв всю его серьезность, не мешал подругам и тщательно избегал показываться им на глаза. В конце концов он ушел братом милосердия на действующий фронт первой мировой войны. Цветаева продолжала сильно любить его и в то же время не могла жить без Парнок. Она очень страдала от такой душевной раздвоенности и была не в силах что-либо сделать. Только в июне 1921 года, когда уже давно все было кончено, она написала строчки, в которых выразилась ясно: "Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное - какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное - какая скука!"

В любви Цветаевой и Парнок с самого начала была обреченность на трагический исход. Обе поэтессы, испытывая поначалу огромное счастье друг от друга, в глубине души сразу почувствовали, что в итоге должны будут разойтись. Уже к осени 1915 года все повисло на волоске. Парнок вздыхала о новой "роковой госпоже", которую она намеревалась где-то встретить, Цветаева в стихах у ж е давно предупреждала ее, что "твоя душа мне встала поперек души". Нужна была только искра, чтобы эта бочка с порохом взорвалась. Как всегда в подобных случаях, повод оказался ничтожным.

Однажды Цветаева собралась на литературный вечер. У Парнок сильно болела голова, а в такие минуты она становилась невыносимой. Она ни за что не хотела отпускать от себя подругу. После долгих уговоров Цветаева все же уехала, но, приехав на вечер, тут же заторопилась обратно, предчувствуя, какая буря ожидает ее дома. Ее долго уговаривали остаться, но Марина оказалась непреклонна. Но когда она вернулась, то застала подругу... мирно спящей. Это переполнило чашу терпения. И через двадцать лет Цветаева говорила, что никогда не простит Парнок того, что тогда не осталась из-за нее на вечере. Трещины в отношениях превратились в один большой зияющий провал.

Окончательный разрыв произошел позже - зимой 1916 года. В феврале в Москву приехал Мандельштам, и Марина два дня пробродила с ним по улицам, родного города. Когда Цветаева пришла на Арбат к Парнок, выяснилось, что за "два мандельштамовских дня" все было кончено: "У той на постели уже сидела другая - очень большая, толстая, черная". Она молча развернулась и ушла.

С этого дня Цветаева стала тщательно вычеркивать из памяти все, что было связано с Парнок. Более того, Марина говорила, что даже о ее смерти не пожалела бы ни секунды, и действительно приняла сообщение о кончине бывшей подруги на первый взгляд равнодушно. И тем не менее, это было всего лишь бегство от собственной памяти: Парнок оставила в ее душе глубочайший след, стереть который поэтесса так и не смогла.

А что же сама Парнок? У нее было еще несколько романов, последний - уже перед самой смертью, когда поэтесса была тяжело больна. Ее "седой музой" стала Нина Веденеева, героиня последнего цикла ее стихов. Сердце Парнок буквально не выдержало переживаний закатной любви. На руках Веденеевой она и умерла в августе 1933 ода. Но до конца своей жизни она тоже хранила память о Цветаевой. Фотография Марины всегда стояла на столике у ее постели.

"ИНФАНТА"

Так Цветаева называла юную Сонечку Голлидэй, сравнивая ее с персонажем одной пьесы. Она была известной актрисой Художественного театра, которым руководил Евгений Вахтангов. Ей прочили блестящее будущее на русской сцене - ее талант был, по общему признанию, огромным. В жизни - ребенок, инфанта, на сцене она превращалась во всевластную леди. Ум у Сонечки, по выражению Цветаевой, никогда не ложился спать.

Видимо, это и привлекло Поэтессу к Актрисе. Они познакомились весной 1919 года, когда Цветаевой было 27, а Сонечке - 23. "Передо мною маленькая девочка... С

двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками. Передо мною - живой пожар... И взгляд из этого пожара - такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!" - вспоминала позднее поэтесса.

Они подружились, если не сказать об этой дружбе гораздо большего. Чувство Цветаевой к Голлидэй было совсем другое, чем к Парнок. Здесь она ощущала себя скорее старшей сестрой, защитницей, наперсницей, и берегла свою подругу, как величайшую в мире ценность. Они понимали друг друга с полуслова, даже-совсем без слов, настолько породнились их души. Голлидэй не любила, когда Цветаеву называли поэтессой или гением, хотя преклонялась перед ее творчеством. "Перед вами, Марина, перед тем, что есть -вы, все ваши стихи - такая чу-уточка, такая жалкая кроха", - говорила она ей. И та еще больше восхищалась своей Сонечкой.

Эта любовь длилась тоже недолго. Там не было ни ссор, ни взаимных терзаний, ни измен... Но когда Цветаева дарила Сонечке столь желанное ею коралловое ожерелье, она уже чувствовала, что дело идет к разлуке, и хотела сделать прощальный дар.

Действительно, скоро Голлидэй надолго уехала на гастроли со студией. Однажды, вернувшись на какой-то час в Москву, она забежала к Цветаевой и снова уехала. Больше они не виделись. Сонечка просто так больше и не пришла, и Цветаева не стала ее разыскивать. Она поняла все - Сонечка ушла от нее в свою женскую судьбу, полюбив другого так, как положил людям Бог: "Ее неприход ко мне был только ее послушанием своему женскому назначению: любить мужчину - в конце концов все равно какого - и любить его одного до самой смерти".

Несмотря на свое безмолвное исчезновение, Голлидэй оставила о себе в душе Цветаевой совсем другую - добрую - память и любовь. Дышащая нежностью "Повесть о Сонечке" написана Цветаевой в конце 30-х годов - она села за письменный стол, узнав о смерти Голлидэй.

Голлидэй вышла замуж за директора провинциального театра и до своей смерти жила в провинции. Стать знаменитой актрисой ей было не суждено - уехав из Москвы, она обрекла себя на забвение, и если бы не Цветаева, о Голлидэй знали бы сейчас только историки русского театра. Она по-прежнему обожала сцену, и даже когда начались жестокие боли в желудке - Голлидэй заболела раком, - она продолжала играть, а за кулисами ее все время ждала горячая грелка. Четыре года она прожила на гомеопатических снадобьях, которые облегчили ей страдания, а потом выяснилось, что операцию делать поздно. Голлидэй об этом так и не узнала - полная радужных планов, она тихо скончалась во сне. Ее смерть наступила летом 1935 года, Цветаевой сообщили о ней только в 37-ом...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Арестованного ранее Эфрона убили в августе 1941 года. Ходили слухи, что на допросе его собственноручно застрелил сам Берия. Он чем-то сильно оскорбил Эфрона, и тот в гневе схватил тяжелую крышку чернильницы, чтобы запустить ею в обидчика, но пуля опередила его.

Цветаева вряд ли успела узнать о гибели мужа. Еще в начале августа она с сыном Муром уехала из Москвы в эвакуацию и после долгих мытарств оказалась в Богом забытой Елабуге. Работы не было, жить было нечем и не на что, поэтессе даже предложили стирать чье-то грязное белье. В итоге она не выдержала издевательств и повесилась.

В 1992 году, когда отмечали 100-летие со дня рождения Марины Цветаевой, патриарх Алексий II совершил отпевание Цветаевой. Некоторые правоверные отнеслись к этому событию, мягко говоря, изумленно - отпевать самоубийцу! На вопрос: "Что позволило сделать исключение для Цветаевой?" -патриарх ответил: "Любовь народная". И больше не добавил ни слова.

У каждой творческой личности есть своя муза, стимул во плоти, который разжигает бурю в сердце поэта, помогая рождению на свет художественных и поэтических шедевров. Такой была София Парнок для Марины Цветаевой – любовью и катастрофой всей жизни. Она посвятила Парнок множество стихов, которые знают и цитируют все, порой даже не представляя, к кому они были обращены.

Девушка с профилем Бетховена

Сонечка родилась в интеллигентной еврейской семье в 1885 году в Таганроге. Отец был владельцем сети аптек и почетным гражданином города, а мама девочки - очень уважаемым доктором. Мать Сони умерла во вторых родах, дав жизнь близнецам. Глава семьи вскоре женился на гувернантке, с которой у Софии не сложились отношения.

Девочка росла своенравной и замкнутой, всю свою боль она изливала в стихах, которые начала писать в раннем возрасте. Соня создала свой мир, в который посторонним, даже отцу, прежде боготворимого, доступа не было. Наверное, с тех пор и появилась в ее глазах трагическая безысходность, оставшаяся навсегда.

Жизнь в родном доме стала невыносимой, и золотая медалистка Мариинской гимназии отправилась учиться в столицу Швейцарии, где показала потрясающие музыкальные способности, получив образование в консерватории.

По возвращении на родину, она начала посещать высшие Бестужевские курсы. В это время у Софии вспыхнул кратковременный роман с Надеждой Поляковой. Но поэтесса быстро остыла к возлюбленной. И эта близость чуть не закончилась для последней трагически.

Вскоре Парнок вышла замуж за известного литератора Владимира Волькштейна. Брак был заключен по всем иудейским канонам, но не выдержал даже короткого испытания временем. Именно тогда София поняла, что мужчины ее не интересуют. И она вновь начала находить утешение у подруг.

Пронзенная стрелой Сафо

Перед войной салон литературного критика Аделаиды Герцык был пристанищем талантливых московских поэтесс. Именно там произошла встреча Цветаевой и Парнок. Тогда Марине исполнилось двадцать три, а дома ее ждала двухлетняя дочь Ариадна и любящий муж Сергей Эфрон.

В гостиную вошла женщина в облаке аромата изысканных духов и дорогих сигарет. Ее контрастная одежда, белая с черным, как бы подчеркивала противоречивость натуры: резко очерченный подбородок, властные губы и грациозные движения. Она излучала притягательную ауру греха, нежно манипулируя хрипловатым голосом. Все в ней взывало к любви - трепетное движение изящных пальцев, достающих платок из замшевой сумки, соблазнительный взгляд зовущих глаз. Цветаева, полулежа в кресле, поддалась этому пагубному очарованию. Встала, молча поднесла зажженную спичку незнакомке, давая прикурить. Глаза в глаза - и сердце понеслось вскачь.

Марину представили как названую дочь Аделаиды. А дальше был звон бокалов, короткая беседа и несколько лет ошеломляющего счастья. Чувства Марины к Софии укрепились, когда она увидела Парнок, катающейся на извозчике с молодой симпатичной девушкой. Тогда Цветаеву охватил огонь негодования, и она написала первое стихотворение, посвященное своей новой подруге. Теперь Марина твердо знала - она ни с кем не хочет делить сердце Сони.

Зимой 1915 года, пренебрегая общественным мнением, женщины вместе уехали отдыхать сначала в Ростов, затем - в Коктебель, а позже - в Святогорье. Когда Цветаевой говорили, что так никто не поступает, она отвечала: “Я - не все.”

Эфрон терпеливо ждал, когда эта пагубная страсть перегорит, но вскоре ушел на фронт. В этот период Цветаева создала цикл стихов “Подруге”, откровенно признаваясь Парнок в любви. Но, как ни странно, и любовь к мужу ее не покидала.

Соперничество

К моменту встречи с Софией Цветаева, хотя уже и была матерью, чувствовала себя ребенком, которому не хватало нежности. Она жила в своем поэтическом коконе, иллюзорном мире, который создала сама. Вероятно, она тогда еще не ощутила страсти в интимных отношениях с мужем, поэтому так легко попала в сети опытной и эротичной Парнок. Женщина с лесбийскими наклонностями стала для нее всем: и ласковой матерью, и возбуждающей любовницей.

Но обе женщины были уже признанными поэтессами, много печатались, и понемногу между ними начало возникать литературное соперничество.

Девушка с профилем Бетховена

Сонечка родилась в интеллигентной еврейской семье в 1885 году в Таганроге. Отец был владельцем сети аптек и почетным гражданином города, а мама девочки — очень уважаемым доктором. Мать Сони умерла во вторых родах, дав жизнь близнецам. Глава семьи вскоре женился на гувернантке, с которой у Софии не сложились отношения.

Софья Парнок

Пронзенная стрелой Сафо

Парнок София Яковлевна (1885-1933) — София Парнок, урождённая Парнох.

Все в ней взывало к любви — трепетное движение изящных пальцев, достающих платок из замшевой сумки, соблазнительный взгляд зовущих глаз. Цветаева, полулежа в кресле, поддалась этому пагубному очарованию. Встала, молча поднесла зажженную спичку незнакомке, давая прикурить. Глаза в глаза — и сердце понеслось вскачь.

Марину представили как названую дочь Аделаиды. А дальше был звон бокалов, короткая беседа и несколько лет ошеломляющего счастья. Чувства Марины к Софии укрепились, когда она увидела Парнок, катающейся на извозчике с молодой симпатичной девушкой. Тогда Цветаеву охватил огонь негодования, и она написала первое стихотворение, посвященное своей новой подруге. Теперь Марина твердо знала — она ни с кем не хочет делить сердце Сони.

София Парнок и Людмила Эрарская

Зимой 1915 года, пренебрегая общественным мнением, женщины вместе уехали отдыхать сначала в Ростов, затем — в Коктебель, а позже — в Святогорье. Когда Цветаевой говорили, что так никто не поступает, она отвечала: “Я — не все.”

Марина Цветаева и Сергей Эфрон.

Соперничество

Литературные соперницы София Парнок и Марина Цветаева.

Сначала София Парнок сдерживала в себе это чувство, ведь на первом месте для нее стояло удовлетворение плотских желаний. Но вскоре и у Цветаевой начинает преобладать двойственное отношение к своей подруге. В ее творчестве этого периода уже прослеживаются мрачные нотки по отношению к любимой ею Соне. Тогда Марина еще считала, что любить мужчин — это скучно. Она продолжала предаваться неге в квартире на Арбате, которую для встреч специально сняла ее муза.

Греховная связь всегда обречена. Так случилось и у двух талантливых поэтесс. Зимой 1916-го у Цветаевой несколько дней гостил Осип Мандельштам. Друзья бродили по городу, читали друг другу свои новые стихи, обсуждали творчество братьев по перу. А когда Марина пришла к Соне, “под лаской плюшевого пледа” она застала другую женщину, как она потом напишет, черную и толстую. Нестерпимой болью резануло сердце, но гордая Цветаева ушла молча.

С тех пор Марина пыталась забыть все события, связанные с Софией. Она даже равнодушно приняла известие о ее смерти. Но это была лишь маска, — от памяти убежать невозможно.

Могила Софии Парнок.

Что же касается Софии Парнок, то после расставания с Цветаевой у нее еще было несколько романов с дамами. Последней ее страстью была Нина Веденеева, которой поэтесса посвятила замечательный цикл стихов. На руках своей последней музы София, русская Сафо, и скончалась от разрыва сердца. Но до последнего дня на ее прикроватном столике стояла фотография Марины Цветаевой…

КАТЕГОРИИ