Источник - Википедия

Ахромеев, Сергей Фёдорович (5 мая 1923 года, село Виндрей, Тамбовская губерния - 24 августа 1991 года, Москва) -советский военачальник, Маршал Советского Союза (1983). Герой Советского Союза (1982).
Начальник Генерального штаба Вооружённых Сил СССР - первый заместитель министра обороны СССР (1984-1988).

Сергей Фёдорович Ахромеев родился в селе Виндрей Спасского уезда Тамбовской губернии в крестьянской семье. В 1940 году окончил 1-ю специальную военно-морскую школу в Москве . Начал военную службу в 1940 году, поступив в Высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе.
Член ВКП(б) с 1943 года, в 1983-1990 гг. член ЦК КПСС (с 1981 года - кандидат в члены ЦК).

После окончания одного курса военно-морского училища, с июля 1941 года - на фронте. В годы Великой Отечественной войны воевал: - с июля по декабрь 1941 - курсантом объединённого курсантского стрелкового батальона на Ленинградском фронте, был ранен; - курсант на курсах лейтенантов при 2-м Астраханском пехотном училище, зачислен в августе 1942, окончил в 1942, - с 1942 - командир стрелкового взвода 197-го армейского запасного полка 28-й армии на Сталинградском и Южном фронтах, - с 1943 - адъютант старший стрелкового батальона 197-го армейского запасного полка на 4-м Украинском фронте.
С июля 1944 - командир моторизованного батальона автоматчиков 14-й самоходно-артиллерийской бригады Резерва Главного Командования в Харьковском и Московском военных округах. Окончил Высшую офицерскую школу самоходной артиллерии бронетанковых и механизированных войск Красной Армии (1945).
Был награждён за участие в обороне Ленинграда во время блокады.

После войны, с июня 1945 года был заместителем командира самоходно-артиллерийского дивизиона установок СУ-76, с сентября 1945 - командиром танкового батальона 14-го отдельного танкового полка учебного центра, с февраля 1947 - командир батальона установок ИСУ-122 14-го тяжелого танкосамоходного полка 31-й гвардейской механизированной дивизии в Бакинском военном округе.
В 1952 году окончил Военную академию бронетанковых и механизированных войск Советской Армии имени И.В. Сталина . С июля 1952 года - начальник штаба 190-го танкосамоходного полка в 39-й армии Приморского военного округа. С августа 1955 года командовал танковыми полками в Дальневосточном военном округе. С декабря 1957 года - заместитель командира, начальник штаба, а с декабря 1960 года - командир 36-й танковой дивизии в Белорусском военном округе. С апреля 1964 года командир учебной танковой дивизии.
В 1967 году окончил Военную академию Генерального штаба ВС СССР . С июля 1967 года по октябрь 1968 года - начальник штаба - первый заместитель командующего 8-й танковой армии.
С октября 1968 года по май 1972 года - командующий 7-й танковой армией в Белорусском военном округе.
С мая 1972 года по март 1974 года - начальник штаба - первый заместитель командующего войсками Дальневосточного военного округа. В 1973 году окончил Высшие академические курсы при Военной академии Генерального штаба ВС СССР имени К.Е. Ворошилова.

С марта 1974 года по февраль 1979 года - начальник Главного оперативного управления (ГОУ) Генерального штаба ВС СССР - заместитель начальника Генерального Штаба Вооружённых Сил СССР.
С февраля 1979 года по сентябрь 1984 года - первый заместитель начальника Генерального штаба Вооружённых Сил СССР. На этом посту многократно выезжал в Афганистан для планирования и руководства боевыми действиями советских войск.
С сентября 1984 года по декабрь 1988 года - начальник Генерального штаба Вооружённых Сил СССР - первый заместитель министра обороны СССР. Высказывал несогласие с военной реформой и ослаблением советской военной мощи, в связи с чем «ушёл» в отставку.
Руководил планированием военных операций в Афганистане на всех этапах, включая и вывод войск.

В штабе армии в Кабуле часто собиралось военное руководство на всевозможные совещания. Кстати, маршал Ахромеев, тогда заместитель начальника Генерального штаба, каждый день, без отпусков и выходных, был на этих планёрках уже в пять утра.
Б. И. Ткач

С декабря 1988 года - советник председателя Президиума Верховного Совета СССР, с мая 1989 года советник председателя Верховного Совета СССР. С марта 1990 года советник Президента СССР М. С. Горбачёва по военным делам. Также с декабря 1988 года - Генеральный инспектор Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР.
В 1984-1989 годах - депутат Совета Союза Верховного Совета СССР от Молдавской ССР. В марте 1989 года избран народным депутатом СССР от Бельцкого территориального округа № 697 (Молдавская ССР). Член Верховного Совета СССР, Комитета ВС СССР по вопросам обороны и безопасности. Неоднократно выступал на заседаниях Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР, а также в печати со статьями, где говорил об опасности быстрого завоевания СССР странами НАТО.
«Маршал Ахромеев был достойным военачальником и пользовался большим уважением в армии и в партии», - отмечал Рой Медведев, указывая: «Маршал был обескуражен поведением Президента СССР, который перестал давать своему советнику и помощнику какие-либо поручения и постоянно откладывал решение ряда важных армейских проблем, которые Ахромеев считал неотложными. В конце концов Ахромеев подал ещё в июне 1991 г. прошение об отставке, но Горбачев медлил и с решением этого вопроса».

Он понимал, что многое делается уже неправильно, в ущерб интересам нашей страны, но, будучи сам человеком честным, был уверен, что такими должны быть и другие люди, полагая, что всё это делается по недоразумению, по чьим-то необъективным докладам.
генерал армии М. Гареев

19 августа, узнав утром о ГКЧП , вернулся в Москву из Сочи, где он проводил отпуск вместе с женой Тамарой Васильевной и внуками, и встретился с Геннадием Янаевым. Поддержал Обращение ГКЧП и предложил своё содействие, руководил военными вопросами. Ночь провёл на своей даче, где жила его младшая дочь со своей семьёй. 20 августа работал в Кремле и в здании Министерства обороны, собирая информацию о военно-политической обстановке в стране. Приготовил план мероприятий, которые необходимо было провести в связи с введением чрезвычайного положения. В ночь с 20 на 21 августа ночевал в своём кабинете в Кремле. Из кабинета он звонил своим дочерям и жене в Сочи.

Я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, лично убедился в этом. <…> Пусть в истории хоть останется след - против гибели такого великого государства протестовали.
из записной книжки С. Ф. Ахромеева

Почему я приехал в Москву по своей инициативе - никто меня из Сочи не вызывал - и начал работать в «Комитете»? Ведь я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, ещё раз убедился в этом. Дело в том, что, начиная с 1990 года, я был убеждён, как убеждён и сегодня, что наша страна идёт к гибели. Вскоре она окажется расчленённой. Я искал способ громко заявить об этом. Посчитал, что моё участие в обеспечении работы «Комитета» и последующее связанное с этим разбирательство даст мне возможность прямо сказать об этом. Звучит, наверное, неубедительно и наивно, но это так. Никаких корыстных мотивов в этом моём решении не было.
Маршал Ахромеев, из личного письма М. С. Горбачёву

23 августа Сергей Фёдорович присутствовал на заседании Комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и госбезопасности.
24 августа 1991 года в 21 ч. 50 мин. в служебном кабинете № 19 «а» в корпусе 1 Московского Кремля дежурным офицером охраны было обнаружено тело Маршала Советского Союза Сергея Фёдоровича Ахромеева. Покойный был в полной военной форме со знаками отличия.
По мнению Роя Медведева: «Как можно судить по запискам, маршал думал о самоубийстве уже 23 августа, но были какие-то колебания. Но именно вечером 23 августа Б. Н. Ельцин подписал в присутствии Горбачева указ о приостановлении деятельности КПСС в Российской Федерации. Поздно вечером в этот же день и в ночь на 24 августа происходил захват манифестантами зданий ЦК КПСС на Старой площади. Эпизоды этих событий можно было видеть по телевидению, а Ахромеев мог знать и больше».

А вот что касается Ахромеева, в деле всё буквально есть. И все записки, и эта тесёмочка, на которой он удавился. И записка о том, как первый раз оборвалась тесёмка… Я уверен, что Ахромеев сам на себя наложил руки. Я хорошо знал Сергея Фёдоровича. Он не смог смириться с тем, что произошло с его страной.
Маршал Д. Т. Язов

Генерал армии Валентин Варенников высказывал сомнение в самоубийствах Ахромеева и Б. К. Пуго.
С. Ф. Ахромеев оставил письма членам своей семьи, а также записку, где говорил, что уходит из жизни, не в силах видеть крушение всего того, чему он посвятил свою жизнь.

Не могу жить, когда гибнет моё Отечество и уничтожается всё, что я всегда считал смыслом в моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца. Ахромеев. 24 августа 1991 г.

Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте… Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами…
Из прощального письма семье

Маршал Сергей Ахромеев был моим другом. Его самоубийство - это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом и солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам.
американский адмирал Уильям Д. Кроув

Похоронен на Троекуровском кладбище.

Высказывания
Был решительным сторонником вывода войск из Афганистана. Вместе с заместителем министра иностранных дел СССР Г. М. Корниенко считал, что «рассчитывать на то, что НДПА сможет остаться у власти после вывода советских войск из страны - не реально. Максимум, на что можно было надеяться так это на то, чтобы НДПА заняла законное, но весьма скромное место в новом режиме».
По свидетельству руководителя аппарата Президента СССР В. И. Болдина, Ахромеев подтверждал, что «военная разведка располагает приблизительно такими же данными, как и КГБ» о «подозрениях в связях со спецслужбами зарубежных стран» члена Политбюро А. Н. Яковлева.
В 1991 году маршал Ахромеев так оценивал военные потери СССР в Великой Отечественной войне: «Если считать всех погибших в военных действиях, то есть военнослужащих и партизан, не вернувшихся домой с войны, то будет 8 миллионов 668 тысяч 400 человек… Из них в 1941 году - 3 миллиона 138 тысяч…».
«СССР в 1970-х годах производил в 20 раз больше танков, чем США».
Вопрос Г. Шахназарова, помощника Генсека КПСС М. Горбачева (1980-е годы): «Зачем надо производить столько вооружений?»
Ответ начальника Генштаба С. Ахромеева: «Потому что ценой огромных жертв мы создали первоклассные заводы, не хуже, чем у американцев. Вы что, прикажете им прекратить работу и производить кастрюли?»
Из книги Егора Гайдара «Гибель империи».
Второй вопрос - о заводе, на котором производятся баллистические ракеты или ступени к ним на территории Соединенных Штатов. Мы назвали завод в штате Юта, вы не согласились. Пусть будет завод в городе Орландо, Флорида.
Шульц: - Это же Диснейленд!
Ахромеев: - Пусть и его посмотрят инспекторы.
Книги
Ахромеев, С. Ф., Корниенко Г. М. Глазами маршала и дипломата. - М.: Международные отношения, 1992.

Награды

Советские награды
Герой Советского Союза (07.05.1982)
4 ордена Ленина (23.02.1971, 21.02.1978, 28.04.1980, 07.05.1982)
Орден Октябрьской Революции (07.01.1988)
2 ордена Красной Звезды (15.09.1943, 30.12.1956)
Орден Отечественной войны 1-й степени (06.04.1985)
Орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3-й степени (30.04.1975)
Юбилейная медаль «За воинскую доблесть. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
Медаль «За боевые заслуги»
Медаль «За отличие в охране государственной границы СССР»
Медаль «За оборону Москвы»
Медаль «За оборону Ленинграда»
Медаль «За оборону Сталинграда»
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Юбилейная медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Медаль «За укрепление боевого содружества»
Юбилейная медаль «30 лет Советской Армии и Флота»
Юбилейная медаль «40 лет Вооружённых Сил СССР»
Юбилейная медаль «50 лет Вооружённых Сил СССР»
Юбилейная медаль «60 лет Вооружённых Сил СССР»
Юбилейная медаль «70 лет Вооружённых Сил СССР»
Медаль «В память 800-летия Москвы»
Медаль «В память 250-летия Ленинграда»
Медаль «За безупречную службу» 1-й степени.
Лауреат Ленинской премии 1980 года за исследование и разработку новых систем автоматизированного управления Вооружёнными Силами.

Иностранные награды
МНР (Монголия):
Орден Сухэ-Батора (1981)
Медаль «30 лет победы над Японией» (1975)
Медаль «40 лет победы на Халхин-Голе» (1979)
Медаль «60 лет Вооружённых Сил МНР» (1981)
ГДР (Германская Демократическая Республика):
Орден Шарнхорста (1983)
Медаль «Братство по оружию» 1-й степени (1980)
Медаль «30 лет Народной армии ГДР» (1986)
НРБ (Болгария):
Орден «Георгий Димитров» (1988)
Орден «Народная Республика Болгария» 1-й степени (1985)
Орден «9 сентября 1944 года» 1-й степени с мечами (1974)
Медаль «За укрепление братства по оружию» (1977)
Медаль «30 лет Победы над фашистской Германией» (1975)
Медаль «40 лет Победы над фашизмом» (1985)
Медаль «90 лет со дня рождения Георгия Димитрова» (1974)
Медаль «100 лет со дня рождения Георгия Димитрова» (1984)
Медаль «100 лет освобождения Болгарии от османского ига» (1978)
Чехословакия:

Орден Победоносного февраля (1985)
Медаль «30 лет Словацкого национального восстания» (1974)
Медаль «40 лет Словацкого национального восстания» (1984)
Вьетнам:
Орден Военных заслуг 1-й степени (1985)
ДРА (Афганистан):
Орден Красного Знамени (1982)
Орден Саурской революции (1984)
Медаль «От благодарного афганского народа» (1988)
Куба:
Медаль «20 лет Революционных Вооружённых Сил» (1976)
Медаль «30 лет Революционных Вооружённых Сил» (1986)
КНДР (Корейская Народная Демократическая Республика):
Медаль «40 лет освобождения Кореи» (1985)
СР Румыния:
Медаль «За воинскую доблесть» (1985)
КНР (Китай):
Медаль «Китайско-советской дружбы» (1955)
ПНР (Польша):
Медаль «Братство по оружию» (1988)

Воинские звания
Полковник - присвоено 08.12.1956,
генерал-майор танковых войск - 13.04.1964,
генерал-лейтенант танковых войск - 21.02.1969,
генерал-полковник - 30.10.1974,
генерал армии - 23.04.1979,
Маршал Советского Союза - 25.03.1983.

Время идет, и уже есть немало людей, которые не знают», кто такой был Сергей Федорович Ахромеев. Обращаюсь к светлой памяти этого человека. Прежде всего потому, что, глубоко восхищаясь им, считаю необходимым напомнить некоторые нравственные уроки его жизни, особенно актуальные сегодня. А еще не дает покоя во многом загадочная его смерть...

Вспоминая жертвы августа 1991-го, в средствах массовой информации называют обычно троих погибших при весьма неясной обстановке на Садовом кольце и ставших, кажется, последними Героями Советского Союза. Гораздо реже пишут и говорят, что были еще трое. Покончившие с собой.

Их не относят ни к жертвам, ни тем более к героям. Какие там герои, если сами руки наложили на себя! И потом - кто были-то они? Управляющий делами ЦК КПСС», то есть махровый «партократ». Министр внутренних дел СССР - член «пресловутого» ГКЧП. Советник Горбачева по военным вопросам, тоже ГКЧП поддержавший...

Надо заметить, что уже тогда, когда это произошло (а самоубийства последовали одно за другим сразу после поражения «путча»), многие считали: никакие это не самоубийства, а организованные убийства. С целью устранить особо неугодных и для кого-то особо опасных свидетелей.

Ныне такая убежденность в значительной части общественного сознания не уменьшилась. И можно не сомневаться: сколько бы времени ни прошло и какие бы дополнительные аргументы, подтверждающие реальность самоубийств, ни публиковались, мнение о том, что это были убийства, хотя бы тенью, но останется. Таковы уж туманные и в чем-то мистически загадочные, необъяснимые обстоятельства всей той августовской истории - разное можно зачастую предположить, а вот доказать многое, доказать стопроцентно и твердо оказывается невозможным. По крайней мере - пока.

Не с намерением поставить окончательную точку в исследовании разных версий смерти маршала Ахромеева взялся я в 1996 году за его дело пятилетней давности. Было бы это, пожалуй, слишком самонадеянно. Однако я знал и в ходе этой работы еще более убедился: дело «по факту смерти», прекращенное пять лет назад, вызывает ряд очень серьезных вопросов! Стало быть, их надо поставить публично.

Образ этого человека по многим своим достоинствам настолько ярок и уникален, а его трагедия настолько характерна для пережитого нами времени так называемой перестройки, что, я думаю, понять эту трагедию - значит лучше понять время.

Он стал в моем представлении одной из самых горьких жертв смутного времени, отмеченного знаком коварнейшего предательства. И одним из самых благородных героев на все времена.

Из материалов следствия:

«...24 августа 1991 года в 21 час 50 мин. в служебном кабинете № 19 «а» в корпусе 1 Московского Кремля дежурным офицером охраны Коротеевым был обнаружен труп Маршала Советского Союза Ахромеева Сергея Федоровича (1923 года рождения), работавшего советником Президента СССР.

Труп находился в сидячем положении под подоконником окна кабинета. Спиной труп опирался на деревянную решетку, закрывающую батарею парового отопления. На трупе была надета форменная одежда Маршала Советского Союза. Повреждений на одежде не было. На шее трупа находилась скользящая, изготовленная из синтетического шпагата, сложенного вдвое, петля, охватывающая шею по всей окружности. Верхний конец шпагата был закреплен на ручке оконной рамы клеящей лентой типа «скотч». Каких-либо телесных повреждений на трупе, помимо связанных с повешением, не обнаружено... »

Дальше в цитируемом документе будет еще не одно обращение к этой теме: добровольная смерть или насильственная? То есть самоубийство или убийство? Обращения понятные. С такого вопроса всегда начинается следствие в подобных ситуациях и на него пытается в первую очередь дать ответ.

Заключение судебно-медицинской экспертизы в данном случае вроде однозначное: не обнаружено признаков, которые могли бы свидетельствовать об убийстве. Опрошены свидетели - никто из них имя убийцы не назвал.

Этого, оказывается, вполне достаточно, чтобы с абсолютной категоричностью записать: «Лиц, виновных в наступлении смерти Ахромеева или каким-либо образом причастных к ней, не имеется».

И вот уже зам Генерального прокурора РСФСР Е. Лисов, тот самый Евгений Кузьмич Лисов, который вместе со своим шефом - прокурором Степанковым играл главную роль в подготовке «процесса над ГКЧП», спешит дело о смерти Ахромеева прекратить. «За отсутствием события преступления»...

Мы еще вернемся к этой теме - было событие преступления или нет, имелись причастные к смерти или таковых действительно не существовало. Пока же хочу обратить внимание читателей на одну дату: постановление о прекращении дела подписано четыре месяца спустя после начала его - 19 декабря.

При других условиях, понимаю, не было бы в том ничего особенного. Но тут... Честное слово, не могу отделаться от впечатления, что к концу года торопились обязательно «закруглиться».

Цель, что ли, такая была поставлена? Задание дано? Прекратить, закрыть и поскорее забыть. А ведь в деле оставалось столько темного, противоречивого, столько фактов, буквально кричащих о том, чтобы их как-то объяснили!

Но... о «невыгодных» фактах в итоговом постановлении просто не упомянуто. Они просто опущены, дабы любому (и сразу!) не стало очевидно, что концы с концами здесь во многом не сходятся.

Явно не сходятся они и по второму пункту этого постановления - о прекращении «уголовного дела в отношении Ахромеева С.Ф. в части его участия в деятельности ГКЧП». Очень слышен тут вздох облегчения: нет человека - нет проблемы.

Удивительно ли, что многих, в том числе наиболее близких Сергею Федоровичу людей, версия следствия не убедила? Восстановим хронику некоторых событий, непосредственно предшествовавших роковому дню - 24 августа 1991 года.

6 августа, по согласованию с президентом Горбачевым, его советник Ахромеев отбыл в очередной отпуск в Сочи. Там, в военном санатории, он и услышал утром 19-го о событиях в Москве. И сразу принял решение: лететь.

Вечером он уже был на своем рабочем месте в Кремле. Встретился с Янаевым. Сказал, что согласен с программой, изложенной Комитетом по чрезвычайному положению в его обращении к народу. Предложил начать работу в качестве советника и.о. Президента СССР.

Конкретное дело, порученное ему, состояло в сборе информации с мест о создавшейся обстановке. Организованной им вместе с Баклановым группой было подготовлено два доклада. Кроме того, по просьбе Янаева работал над проектом его выступления на Президиуме и на сессии Верховного Совета СССР. Задача - обосновать необходимость мер, принятых ГКЧП. Участвовал и в заседаниях комитета - точнее, той их части, которая велась в присутствии приглашенных.

Излагаю всё это по тексту его письма в адрес Горбачева («Президенту СССР товарищу М.С. Горбачеву»), где маршал как бы докладывал потом о степени своего участия в действиях ГКЧП. Другие свидетельства, содержащиеся в деле, эти факты подтверждают.

Письмо датировано 22 августа. Провал ГКЧП уже очевиден, и Ахромеев пишет, что готов нести ответственность. Однако раскаяния в письме нет. И про самоубийство - ни слова.

Значит, если письмо подлинное и если самоубийство все-таки произошло, решение о нем стало окончательным не 22-го, а позже?

Согласно материалам следствия, на рабочем столе в кабинете Ахромеева после его смерти обнаружены шесть записок. Так вот, по датам первые две относятся к 23 августа. Одна, прощальная, - семье. Вторая - на имя маршала Соколова и генерала армии Лобова с просьбой помочь в похоронах и не оставить членов семьи в одиночестве в тяжкие для них дни.

Как же прошел для него этот предпоследний день жизни, когда (если опять-таки не подвергать сомнению, что он убил себя сам) с жизнью и самыми дорогими ему людьми мысленно он уже прощался?

Было трудное заседание комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и безопасности. И вел себя на нем Сергей Федорович, как запомнилось очевидцам, необычно. Если раньше он всегда выступал и вообще был очень активен, то на этот раз всё заседание просидел в одной позе, даже не повернув головы и не проронив ни единого слова.

Есть и другие, аналогичные, показания видевших его на работе. Темное лицо, состояние заметно подавленное. Что-то писал в кабинете, стараясь, чтобы входившие не видели, что он пишет. Можно предположить: те самые записки. Предсмертные...

Словом, налицо, кажется, признаки назревавшего и готовившегося им самим конца.

Но - немало серьезных оснований и для сомнения!

Прежде всего (это почти у всех и с самого начала) возникает вопрос: почему маршал выбрал такой необычный для военного способ самоубийства? Повеситься, да еще вот так - в сидячем положении, на куске шпагата, привязанного к ручке оконной рамы... Не по-военному это. Говорят, в криминальном мире, в тюрьмах, к такому методу самоуничтожения прибегают нередко, но откуда знать про него Ахромееву?

Следствие акцентирует внимание на том, что свой пистолет маршал сдал, уходя с поста начальника Генерального штаба; сдавал и оружие, которое позже дарилось ему высокими иностранными гостями.

Верно, сдавал. Однако были же у него снотворные и транквилизаторы, которые, как справедливо заметила в показаниях следствию его дочь, позволяли уйти из жизни гораздо менее мучительно. Почему не прибег к ним?

Почему, готовясь к смерти, местом ее определил не квартиру, которая в это время пустовала, поскольку семья находилась на даче, а (очень странно!) кремлевский кабинет? И кому адресована странная записка, судя по всему, самая последняя: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась - порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами всё повторить вновь»? Перед кем это он отчитывался?

Обе дочери Сергея Федоровича, с которыми он провел на даче последний вечер и утро последнего дня, не заметили в нем ни малейших признаков предстоящей беды. Как обычно: ранним утром очень долго, полтора часа, делал зарядку на улице. Во время завтрака обсуждал с ними, как лучше встретить жену и внучку, которых ждали в тот день из Сочи: «Когда мама уточнит номер рейса, обязательно позвоните мне на работу». Уезжая, обещал младшей внучке после обеда повести ее на качели, то есть к обеду этого субботнего дня собирался быть дома.

Не укладывается в голове у дочерей и дальнейшее. Ведь после ожидавшегося звонка матери из Сочи Татьяна Сергеевна сразу позвонила отцу и сообщила, что едут в аэропорт встречать. Было это в 9.35 - выходит, как раз в то время, когда он готовился надеть на себя петлю. Но всё же хорошо поговорили, и голос у него был бодрый, даже веселый!

Впрочем, если этот факт, как и что-то из предыдущего, можно мотивировать исключительной силой воли и самообладанием маршала, то затем, при изучении двух толстых красных томов, предоставленных мне в военной коллегии Верховного суда России, я наталкивался на факты, которые объяснить уже никак не мог.

Хотя бы относительно того же утра 24 августа. В показаниях Платонова Николая Васильевича, водителя автобазы Генерального штаба, который работал с маршалом, а тогда привез его в Москву с дачи, я прочитал:

«Приехали в Кремль. Ахромеев сказал: «Езжайте на базу, я вас вызову». И не вызвал. В 10 час. 50 мин. я позвонил ему в Кремль и отпросился на обед. Он меня отпустил и сказал мне, чтобы я в 13.00 был на базе. Более я с ним не разговаривал и его не видел».

Невольно подчеркнул я в этой выписке время: 10 час. 50 мин. Но ведь в 10 час. 00 мин. Ахромеев, согласно его записке, очнулся после неудачного покушения на свою жизнь и собирался «всё повторить вновь»! Скажите, до того ли тут, чтобы поднимать трубку в ответ на телефонный звонок и разговаривать с шофером? Да и зачем?

Время смерти маршала судебно-медицинская экспертиза определила весьма расплывчато и приблизительно: «Смерть наступила не более чем за сутки до начала вскрытия трупа». Оговорены «значительные трудности при определении давности наступления смерти в том случае, если исследование трупа проводится более чем через 10-12 часов после наступления смерти и если перед этим не были проведены на месте специальные судебно-медицинские исследования». Но почему же они не были проведены?

А между тем вот еще одно показание - Вадима Валентиновича Загладина, тоже советника Президента СССР. Его кабинет под номером 19 «в» находился в общем коридоре с кабинетом Ахромеева 19 «а». Про день 24 августа Загладин свидетельствует следующее:

«Был на работе с 10 до 15 часов. Может, чуть дольше. Ахромеева не видел. Его кабинет был открыт, я это определил по тому, что в кабинет входили и выходили, но кто - я не знаю, я считал, что это входит и выходит Ахромеев, так как секретари в субботу не работали... Когда я уходил, то в двери Ахромеева ключ не торчал. Я выключил свет в коридоре между нашими кабинетами (там маленький коридор) и ушел. В кабинете Ахромеева было тихо. Я ушел из кабинета в 15-15.20 примерно. Я точно помню, что ключа в двери Ахромеева не было, иначе бы я не выключил свет в коридоре».

Ключ... Про этот ключ следователь переспрашивает: «Уточните, пожалуйста!» И Загладин, повторив то же самое, поясняет: «Обычно, когда С.Ф. Ахромеев был в кабинете, ключ торчал в двери с наружной стороны».

Итак, в 15 или 15.20 ключа в двери не было, а в 21.50, когда дежурный офицер проходил мимо кабинета, его внимание привлек именно ключ! Когда же он появился в двери? И кто входил и выходил из кабинета после 10 часов утра? Сам Ахромеев? Но, повторю, он же в 10.00 как бы очнулся и снова предпринимал попытку самоубийства...

Гречаная Алла Владимировна, референт Ахромеева, свидетельствует: «От кого-то из охраны, его зовут Саша, я слышала, что он видел Сергея Федоровича около 2 часов дня в субботу». Обратите внимание: около двух!

Только этих трех загадочных фактов - со звонком шофера, с ключом и охранником Сашей, по-моему, вполне достаточно, чтобы следствие было продолжено и попыталось ответить на возникающие в связи с ними вопросы. Нет, даже следов такой попытки я в деле не обнаружил! А Сашу, судя по всему, даже и не допросили. Дело, как уже выше сказано, поспешили закрыть...

Скажу еще об одном обстоятельстве, которое привлекло мое внимание, причем каким-то зловещим отблеском. В показаниях упоминавшегося офицера охраны Кремля Коротеева Владимира Николаевича, который, осматривая вечером кабинеты, обнаружил С.Ф. Ахромеева «без признаков жизни», далее читаю: «Об обнаружении я доложил коменданту Резиденции Президента Барсукову М.И.».

Барсуков? Михаил Иванович?!

Да, тот самый. Один из двух человек, наиболее приближенных к Ельцину в течение нескольких последних лет, упоминавшийся все эти годы в неразрывной и многозначительной связке «Коржаков - Барсуков». Выходец из КГБ, возглавивший в конце концов новую, ельцинскую, спецслужбу...

Случайно ли именно он появился на месте смерти Ахромеева той таинственной ночью? И когда появился?

Согласно его показаниям, Коротеев доложил ему около 24 часов. Однако сам Коротеев называет другое время - 21 час 50 мин. Причем прямо говорит, что труп обнаружил он (помните, «без признаков жизни»?). Но в показаниях Барсукова происходит иначе!

«...Коротеев В.Н. доложил мне, что в 19 «а», кабинете советника Президента СССР Ахромеева С.Ф., ключ в замочной скважине, а света в кабинете нет и что он просит меня прибыть... Я поднялся на 2-й этаж в 19 «а», заглянул в кабинет. У окна в неестественной позе я увидел советника на полу... »

То есть, выходит, Коротеев в кабинет даже не заглядывал, а труп обнаружил Барсуков? Странная разноголосица, ставящая под сомнение всё остальное в этих показаниях:

Сам собой возникает и такой вопрос: кто же он был тогда, Михаил Иванович Барсуков? Официально, по должности, - комендант комендатуры корпуса № 1 Кремля. Коротеев называет его комендантом Резиденции Президента. Разумеется, Президента СССР. Но не работал ли он уже и на казавшегося горбачевским антиподом Президента России?

В самом деле, один из будущей одиозной пары ельцинских приближенных уже неотлучно следует в те августовские дни за своим «хозяином» по коридорам и подвалам «Белого дома» и даже запечатлен рядом с ним на «историческом» танке. Другой в это время - в кремлевских коридорах, куда Ельцину победителем скоро предстоит войти. Кто-то ведь, наверное, должен был готовить место.

Много тайн, очень много, скрывают коридоры власти...

Если убийство, то чем оно было вызвано и как совершено?

Если самоубийство, то почему пошел на него Ахромеев - человек редкостно мужественный, волевой и жизнелюбивый?

Выше я уже назвал немало доводов, возникающих при внимательном изучении материалов следствия и вызывающих очень серьезные сомнения, что смерть маршала была добровольной. Беседы с близкими ему людьми такие сомнения укрепляют.

Никогда не верила и до сих пор категорически не верит в самоубийство жена его Тамара Васильевна. Не верят дочери Наталья и Татьяна. Не верят генералы армии Валентин Варенников и Михаил Моисеев, учившиеся и работавшие рядом с ним долгие годы, хорошо его знавшие. Да многие, с кем я говорил, не верят.

Один из главных аргументов против самоубийства - характер этого человека.

«Я откровенно скажу, что такой человек, как Сергей Федорович Ахромеев, не мог, просто не способен покончить жизнь самоубийством».

Это говорит, давая свидетельские показания, Малинецкий Георгий Геннадиевич - зять, муж дочери Татьяны. Чувствуете, насколько твердо говорит? Он-то имел возможность соприкоснуться с характером своего тестя больше в бытовой, семейной обстановке, но и для него несомненны огромная сила воли и стойкость маршала, непоколебимый его природный оптимизм. Словом, крепчайший внутренний стержень, будто специально созданный и закаленный для трудной воинской службы.

Послушаем жену. Она знала Сергея Федоровича с детства - учились в одной школе. Знает его характер и жизнь, наверное, лучше всех.

- Вам доводилось видеть его в разных состояниях, связанных со службой?

- Мы много кочевали. После войны и Академии бронетанковых войск - Дальний Восток, потом Белоруссия, Украина, опять Белоруссия и опять Дальний Восток... Знаете, у него, как у командира, отвечавшего за очень большие коллективы людей в войсках, бывали тяжелейшие ситуации, всякого рода ЧП. Естественно, переживал, иногда очень остро переживал, он ведь не железный. Но в растерянности, а тем более - в панике я не видела его ни разу. Вот и поэтому не верю, что мог руки на себя наложить...

Да, судьба испытывала его на излом не раз, но он стойко держался.

Мало кто знает, что Ахромеев, в то время первый заместитель начальника Генерального штаба, один из немногих в военном руководстве, решительно возражал против ввода наших войск в Афганистан. Мало кому известно, какую роль сыграла наша армия в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, и Ахромеев, тогда начальник Генштаба, стал одним из ведущих организаторов этих беспрецедентных по масштабу и сложности работ.

Получается что же? Выдержал и Великую Отечественную, и Афганистан, и Чернобыль, а тут, когда ни войны, ни аварии ядерного реактора, вдруг проявляет непонятную слабость.

В самом деле, трудно это понять и принять.

Николай Николаевич Энгвер, народный депутат СССР, много общавшийся с депутатом Ахромеевым по делам воинов-«афганцев» и не раз говоривший с ним об «афганском синдроме», знает, что маршал считал самоубийство для военного именно слабостью. Допускал его лишь в одном случае: когда являешься носителем информации высшей секретности и не можешь предотвратить захват себя врагом. Ибо пытки, а особенно - современные психотропные средства позволяют многое «вытянуть» из человека, даже против воли его...

Еще тогда, вскоре после рокового августа-91, возникла версия, что Ахромеева принудили к самоубийству, угрожая репрессиями против семьи. На такую мысль наводят, в частности, и строки из адресованного семье прощального письма:

«Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте...

Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами... »

Если представить, что окончательную и теперь вполне конкретную угрозу расправы с семьей он услышал, приехав на работу в последнее утро, то получают объяснение и спокойный его уход из дома, и намерение быть к обеду, когда прилетят из Сочи жена с внучкой, и записка, в которой он с кем-то объясняется по поводу неудачной первой попытки убить себя. Кстати, те, с кем он объясняется, могли предложить ему и этот используемый в криминальном мире способ самоубийства.

Кому и зачем понадобилось убрать маршала?

Есть разные варианты ответа на этот вопрос. Но все сводятся, по существу, к тому, что он слишком много знал и для многих стал слишком неудобен.

Известно, например: в тот критический момент готовился выступить на сессии Верховного Совета СССР, которая была назначена на 26 августа. Честное и прямое его слово представляло серьезную опасность для тех, кто приступил в это время к решающему акту осуществления своих коварных планов.

Впрочем, кристальная честность, несгибаемая принципиальность этого человека давно уже стали опасностью и для него самого. В свидетельских показаниях Г. Малинецкого читаю:

«Неоднократно говорил, что его политическая борьба как депутата и общественного деятеля может угрожать благополучию его семьи, его свободе, а возможно, и жизни. После опубликования статьи в «Советской России» «Кому мешают генералы», по его словам, звонили на работу и угрожали расправой ».

Да что там телефонные звонки и анонимные письма! Грозили весьма недвусмысленно даже с газетных страниц. У меня всё дрогнуло внутри, когда в одном из набросков ахромеевского выступления в Верховном Совете, где он намеревался сказать, в частности, о кампании травли и клеветы, организованной против него «демократической» прессой, я прочитал: называют военным преступником, пишут, что Ахромеева должна постигнуть «судьба Шпеера и Гесса». Оба они, как известно, были осуждены Нюренбергским трибуналом, а Гесс, приговоренный к пожизненному заключению, в конце концов умер в петле.

Многие ли сразу поняли смысл и конечную цель этих оглушительных психических атак? Многие ли встали против них? Оглядываясь назад, скажем прямо: нет, не многие.

Маршал Советского Союз Ахромеев встал одним из первых. Решительно и смело, как поднимались солдаты в бой под вражеским огнем и как сам он на фронте не раз поднимался.

Жена сказала так:

- Слова «раньше думай о Родине, а потом о себе» он понимал буквально и всю жизнь следовал им. Они не были для него высокопарной фразой.

И вот он почувствовал, что над Родиной совершенно неожиданно опять нависла угроза. Нет, пожалуй, не сразу и он, как и все мы, осознал глобальные масштабы этой угрозы. Восприняв всей своей открытой, широкой душой провозглашенные цели перестройки, благородные и красивые, поначалу считал коробившие его публикации в некоторых изданиях просто плодом безответственности отдельных журналистов в погоне за сенсацией. Так сказать, издержки гласности.

Однако и эти «отдельные издержки», особенно связанные с фальсификацией истории Великой Отечественной войны, молча терпеть не мог. Помню, как стал привозить и присылать статьи к нам в «Правду». Меня еще удивляло: военачальник такого ранга находит время и силы, чтобы спорить с какими-то мелкотравчатыми писаниями! Но однажды услышал ответ маршала моему коллеге по редакции примерно на тот же вопрос:

- Молчать нельзя, когда лгут. Надо давать сдачу. Иначе совсем обнаглеют.

И тогда он напишет: «Они осуществляли вполне определенную политическую линию. Всё наше прошлое перекраивается. А ведь без достойного прошлого не может быть и нормального настоящего, не быть будущего. Дорого обойдется Отечеству разрушительная работа новоявленных демократов». Как часто вспоминаю я сегодня эти его пророческие слова! Впрочем, теперь многим очевидно, насколько правы были предупреждавшие, что мы можем лишиться нормального настоящего и будущего.

А в то время этих предупреждавших постарались опорочить в глазах людей, дабы люди их просто не слушали. Недостаточно было ярлыков типа «консерватор» и «противник перестройки», если после этого человек не отступал и не прекращал борьбу, а его борьба приобретала всё более впечатляющий характер, против него организовывалась целенаправленная «персональная» кампания. И тут уж, что называется, все средства хороши - не останавливались ни перед чем.

Читаю в дневнике Ахромеева:

"По отношению ко мне, например, сегодня органы печати, начиная с газеты «Известия» до «Литературной газеты», развернули настоящее преследование, изо дня в день заведомая неправда. Совершенно бесполезно говорить о какой-то справедливости. Шабаш преследования можно сравнить с кампаниями, которые были организованы против Лигачева Е.К. Цель одна - заставить замолчать. Не удастся - скомпрометировать ».

Поразительно, до какой оголтелости доходили в обвинениях его! Больно читать наброски выступлений и статьи, в которых он вынужден доказывать нелепость многочисленных обвинений.

«Военный преступник» - это, конечно, за Афганистан, где около двух лет он был начальником штаба оперативной группы Министерства обороны, выполняя решение высшего руководства страны.

А вот из письма Ахромеева главному редактору «Известий», которое, как и многие другие подобные его обращения, осталось не только не опубликованным, но и безответным:

«Газета «Известия» говорит неправду:

Что скрывал данные о состоянии Вооруженных Сил в своей стране и раскрывал их в США;

Изображает меня сегодня воришкой, залезающим в карман государству... ».

Боже мой, вот это, последнее, осталось у меня в памяти как верх позора для тех, кто в тоге «борцов с привилегиями» травил честнейшего человека! Это ведь было не только в «Известиях». Может, и вы вспомните горящие глаза и холодный прокурорский голос белокурой девицы, вскакивающей на телеэкране из депутатских рядов и обличающей, обличающей, обличающей...

А о чем, собственно, шла речь? Маршалу предложили на госдаче, где он жил с семьей из восьми человек, по государственной цене выкупить мебель, которую он до этого арендовал. Старую мебель.

Сопоставьте это с тем, как вскоре «борцы с привилегиями» разворуют и распродадут всю страну.

Видя сегодня на телеэкране модно одетую белокурую мадам, что-то лепечущую о социальной защите сирых и бедных, я всегда думаю: неужели не является тебе по ночам тень маршала Ахромеева? Того, который за величайшую скромность и аскетическую неприхотливость друзьями был назван спартанцем. Который, перейдя на должность советника президента, отказался от повышенного в полтора раза оклада. Который, даже прощаясь с жизнью, не забыл, что он должен в столовую несколько рублей, и в одной из последних записок попросил вернуть, приложив деньги.

Вы, нравственные пигмеи, злобно и жестоко травившие такого человека, разве вы способны - ну не подняться до его высоты, нет, а хотя бы эту высоту понять?

Наконец, ещё об одной, важнейшей, стороне пережитой им драмы, которая обернулась трагедией.

Давайте повнимательнее подумаем: с кем боролся он в последние годы своей жизни?

«Мне понятно,- пишет в дневнике,- что соответствующая пресса свое дело будет делать и дальше. Всегда бойкие перья, которые за хорошие деньги напишут любую гнусность, тем более что отвечать за это никто не будет. И есть политические силы, которые им эту гнусность закажут ».

В каких же политических силах видит он своих противников?

Называет печатные издания: «Огонек», «Московские новости», «Аргументы и факты»... Использует вошедшие в обиход определения: «демократы»,«межрегионалы»:..

Резко критикуя перевертышей типа Волкогонова, отмечает: «Теперь генерал-полковник Волкогонов - антикоммунист. Сегодня он изменил делу КПСС и встал под знамена одного из бывших руководителей КПСС, а теперь воинствующего антикоммуниста Б.Н. Ельцина ».

Значит, противники - антикоммунисты... Но с кем он, коммунист Ахромеев, вступивший в партию на фронте, не менявший и не предававший своих убеждений, оказался в этот сложный исторический момент?

Он был, как принято говорить, в команде Горбачева. Был, волею судеб, в ближайшем окружении его. Но кто был Горбачев?

Вскоре после смерти Ахромеева в издательстве «Международные отношения» вышла последняя его книга, написанная в соавторстве с бывшим заместителем министра иностранных дел Г. Корниенко, «Глазами маршала и дипломата». Критический взгляд на внешнюю политику до и после 1985 года. Очень маленьким тиражом вышла, да и то удивляюсь, как это выпустили ее тогда! Читая дневник Сергея Федоровича, я видел, с какой настойчивостью, несмотря на нездоровье и занятость многими другими делами, работал он все последние месяцы над книгой, давая себе задания буквально на каждый день. Словно боялся, что не успеет высказаться. Так вот эта книга, в чем-то исповедальная, вместе с дневником помогает конкретнее представить очень непростые его отношения с тем, в чью «команду» он входил, и глубже понять драматизм положения, в которое был поставлен.

Тема горькая и большая. Возьму для примера один факт.

Известно, что Ахромеев, будучи начальником Генштаба, а затем советником президента страны по военным вопросам, принимал активное участие в подготовке важнейших советско-американских переговоров, связанных с сокращением вооружений. В 1987 году на повестке дня был договор по ракетам средней и меньшей дальности.

«Упорная борьба», «напряженное противоборство», «настоящая дуэль» - такие выражения в книге Ахромеева нередки. Понятно, вести дело так, чтобы согласие достигалось и решения в конце концов принимались, но без ущерба для наших государственных интересов, было нелегко, но американцы-то о своей выгоде ни на минуту не забывали!

В этот раз наиболее серьезное «перетягивание каната» возникло по поводу советской ракеты «Ока», именовавшейся на Западе СС-23. Почему? Ракета новая, последнее достижение нашей военно-технической мысли. Американцы заинтересованы, чтобы у нас ее не было.

Но под условия договора она не подпадает. Ликвидации подлежат ракеты средней дальности - от 1000 до 5500 километров и меньшей - от 500 до 1000. Максимальная испытанная дальность «Оки» - 400 километров. И тем не менее... она попала под уничтожение! Каким же образом это могло произойти?

Ахромеев, конечно, твердо стоял на своем, парируя все хитрые уловки американской стороны. Как всегда. Недаром имевшие с ним дело американские военные так уважали его за патриотизм и высочайший профессионализм. Вот и теперь в конечном счете им было предложено: что ж, давайте по-честному - запретим все ракеты в диапазоне не с 500, а с 400 до 1000 км. Тогда была бы поставлена преграда для создания модернизированной американской ракеты «Лэнс-2» с дальностью 450- 470 км. Паритет был бы сохранен.

Однако, приехав в Москву, госсекретарь США Шульц ставит вопрос перед Шеварднадзе о подведении СС-23 под понятие «ракеты меньшей дальности». И получает ответ: для нас это не будет проблемой.

На встречу экспертов, состоявшуюся в тот же вечер в МИД, представителей Генштаба даже не приглашают. А во время состоявшейся на следующий день беседы Горбачева с Шульцем о включении СС-23 в понятие «ракеты меньшей дальности» говорилось уже... как о решенном вопросе. Без всяких оговорок, что нижний предел дальности должен уменьшиться и для американцев!

Ахромеев в книге пишет: «На состоявшейся 23 апреля беседе М.С. Горбачева с Дж. Шульцем мое участие не планировалось, и та половина ее, в ходе которой была закреплена упомянутая договоренность о ракете «Ока», прошла без моего участия. Однако в середине их беседы я совсем неожиданно был вызван Генеральным секретарем для выяснения некоторых обстоятельств переговоров в Рейкьявике в составе рабочей группы Нитцке - Ахромеев. Я дал необходимые разъяснения и был оставлен на беседе, пошел разговор о конкретных вопросах будущего договора по сокращению СНВ. О решении же в ходе первого этапа этой беседы вопроса о ракете «Ока» я узнал только на следующий день из газет, прочитав сообщение о встрече М.С. Горбачева с Дж. Шульцем, да еще с указанием, что на беседе присутствовал начальник Генерального штаба ».

Вот оно как! На вторую часть беседы его и пригласили-то, видимо, для того, чтобы дать именно такое сообщение в газетах. А по существу - обманули. И его, и всех.

«Военное руководство было возмущено случившимся »,- замечает Ахромеев. Он пишет предельно сдержанно, хотя чувствуется, что и спустя время в душе его клокочет. О непосредственной же реакции мне рассказывал Валентин Иванович Варенников, который был первым заместителем Ахромеева в Генштабе:

- Приехал я из Афганистана, где находился в длительной командировке, и сразу к нему. А он, как будто предвидя мой первый вопрос, буквально бросился мне навстречу: «Не думай, что это сделал я!» Видно было, сильно мучается .

Поводы для мучений возникали всё чаще. Однако и в конкретных ситуациях, подобных вот этой, и при оценке сложившегося положения страны в целом он еще долго не сможет прямо сказать: виноват Горбачев.

Ему уже ясно, разумеется, что дело не только в «межрегионалах», в так называемой демократической оппозиции. Он видит своих противников уже в руководстве страны. Называет уже поименно: Яковлев, Шеварднадзе, Медведев... А для Горбачева все-таки находит оправдания - наверное, его «подставляют».

Драма честного человека, живущего по совести и не представляющего, что совесть может быть эластичной, что можно думать одно, говорить другое, а делать третье. Драма доверия и верности!

Между тем, как я уже тогда почувствовал, а теперь совершенно отчетливо понимаю, для Горбачева и действительно близких ему людей Ахромеев не был «своим». И становился всё более неприемлемым.

Запомнился случай, происшедший где-то в конце 1989-го или в начале 1990-го. Главным редактором в «Правду», сменив «консерватора» Афанасьева, был уже прислан «прогрессивный» Фролов - полномочный и доверенный ставленник Горбачева. Однажды дает мне статью. С недовольным, каким-то брезгливо-кислым видом:

Ахромеев написал. Поглядите.

Готовить к печати?

Я же сказал: поглядите!

Кричать на подчиненных Иван Тимофеевич умел - по поводу и без повода, а в данном случае причина раздраженности его стала мне абсолютно ясна, когда прочитал статью. Это был сгусток боли, резкий протест против того, что вело всё к большему и большему развалу страны.

Конечно же, статья не была напечатана, хотя я довел до газетного объема и сдал Фролову. Увы, это не раз бывало в связи с острыми статьями и других неудобных авторов, которые, без всяких объяснений, «заворачивались» главным редактором. Простите меня, Сергей Федорович!..

По-моему, он всё понял. Даже «Правда», которую считал самой своей газетой, переставала быть таковой. Что оставалось? «Советская Россия» и «Красная звезда»? Пожалуй, вот и все печатные трибуны, где он мог выступить.

А ведь так много нужно было сказать!

В дневниковых его заметках бьется напряженная мысль, и оценки происходящего - все резче, все определеннее.

«1. Люди потеряли перспективу - веру в Президента и КПСС.

2. Сломать все сломали - ничего не сделали. Бедлам, никакого порядка нет.

3.1985-1991 годы. Когда было лучше? В чем вы нас хотите убедить?!!

4. Нет сырья, нет комплектующих. Производство расстроено. Всё продано в Румынию».

Эта запись сделана, очевидно, после поездки в Молдавию, откуда он был избран народным депутатом СССР.

Начался уже 1991 год. И он не может больше уходить от прямого ответа на вопрос о вине Горбачева.

Задолго до августа, где-то весной, работая над выступлением в Верховном Совете, записывает:

«О М.С. ГОРБАЧЕВЕ. После 6 лет пребывания М.С Горбачева главой государства коренным вопросом стало: КАК ПОЛУЧИЛОСЬ, ЧТО СТРАНА ОКАЗАЛАСЬ НА КРАЮ ГИБЕЛИ? Какие причины создавшейся ситуации объективные, они должны были проявиться независимо от того, кто возглавил бы страну в 1985 году, а чему виной является политика и практическая деятельность Горбачева?

В 1985-1986 годах М.С. Горбачев, да и другие члены Политбюро вели себя как легкомысленные школьники.

И это делали серьезные люди?

Кто и почему организовал антиармейскую кампанию в стране?

Как нам сегодня относиться к нашему прошлому?

Словом, делалось всё, чтобы кризис доверия в стране наступил.

Кому и зачем он был нужен?

С чьей стороны имело место это легкомыслие или злой умысел?»

Ответ четкий: «Путь Горбачева не состоялся. Страна ввергнута в хаос ».

Я вижу, что Ахромеев, как человек исключительной честности, в злой умысел до последнего поверить не может. Однако недопустимость дальнейшего пребывания Горбачева у руководства страной для него уже несомненна: «О ЧЕМ НАПИСАТЬ М.С.? Остался один шаг до отставки. Виноват в первую очередь сам М.С. - его приспособленчество и компромиссность... Отставка неизбежна. М.С. Горбачев дорог, но Отечество дороже ».

Написал ли он это Горбачеву? Наверняка. Или написал, или высказал. Упоминавшийся уже Энгвер, со слов самого Сергея Федоровича, так передает его кредо президентского советника: говорить не то, что хочет услышать Горбачев, а то, что есть в действительности.

Но почему не выступил с требованием отставки Горбачева публично?

Георгий Маркович Корниенко, работавший в то время вместе с Ахромеевым над книгой, вспоминает, что публично выступать лично против президента Сергей Федорович считал неэтичным, поскольку был «при должности»: советник же его!

Трижды писал заявления о собственной отставке. Ссылался на ухудшение здоровья, на последствия ранения и контузии, что было правдой. Но еще большая правда была в том, что должность советника при главном руководителе государства, на которой он надеялся для государства сделать немало полезного, теперь, в критической ситуации, не позволяла ему сделать, может быть, необходимое - во всеуслышание выступить против самого руководителя.

А Горбачев не давал ему отставки, думаю, именно тому, что знал: тогда-то уже он будет выступать без всяких «самоограничений». Кстати, следующую свою книгу Ахромеев собирался написать о Горбачеве. Представляю, какая это была бы книга!..

Ему, остававшемуся официально президентом, через три дня напишет:

«Дело в том, что начиная с 1990 года я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели, вскоре она окажется расчлененной. Я искал способ: громко заявить об этом ».

И тут же, опять-таки как советник президента (не освобожденный от этой проклятой должности!), пишет о своей ответственности за участие в работе ГКЧП...

Мне давно хотелось услышать из уст Горбачева, что он чувствовал, когда узнал о трагической смерти Ахромеева, что чувствует и думает в связи с этим теперь?

Поймать в Москве бывшего президента страны, а ныне - личного фонда очень нелегко. «10 сентября Михаил Сергеевич улетает в Германию. Вернется только 25-го. Но 30-го опять улетит. В Америку. Это до 12 октября. А 19-го снова в Америку... »

И все-таки, после четырехмесячных настойчивых моих звонков, разговор состоялся. Что же услышал я?

Горбачев, по его словам, тяжело пережил смерть Ахромеева. Относился к нему с большим уважением и доверием. Он повторил это два раза: «Я верил ему». Назвал человеком морали и совести: «Покраснеет, но прямо скажет всё, что думает». А прилет его в Москву тогда, в августе, воспринял «как удар ».

Это была тяжелая ситуация для президента и Генсека. С одной стороны, близкие люди выступили против. С другой - набирала силу российская власть, российское руководство, они считали, что они на коне. Я должен был пойти на российский Верховный Совет...

Скажите, а нет ли у вас хоть какого-то чувства вины перед маршалом? Ведь смерть его стала, так или иначе, следствием трагического положения, в которое была ввергнута страна. Написал же вам: «Вскоре она окажется расчлененной».

- У меня чувства вины не было и нет.

Гулом отдалось во мне это: «не было и нет», «не было и нет»!..

Он говорил, что собирался пригласить Ахромеева для беседы, но «был заверчен» - как раз встречался в Верховном Совете российском, тогда же делал заявление о снятии с себя полномочий генсека. А я подумал: кажется, в день его смерти Горбачев и делал это потрясшее меня заявление - отрекся от партии, объявив, по существу, о роспуске ее! Успел ли услышать Сергей Федорович? Каким же ударом для него это было...

Вряд ли нужно еще комментировать разговор с Горбачевым. Может, только одно слово, которое остро резануло меня:

Ахромеев был переживальщик большой. Слово это, походя и небрежно брошенное, по-моему, выразительно характеризует и того, о ком сказано, и того, кто сказал.

Когда свой вопрос: «Самоубийство или убийство?» - с которым я обращался ко многим, задал генералу армии М. Гарееву, Махмут Ахметович ответил так:

- В любом случае это было убийство. Его убили подлостью и предательством, тем, что сделали со страной .

- Но ведь с этим не один он столкнулся! Если допускаете, что сам мог руки на себя наложить, почему именно он ?

- Он наиболее совестливый из нас .

Что ж, такое поймет только совестливый. А для тех, в чьем представлении совесть - понятие абстрактное, останется странным «переживальщиком».

«Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается всё, что считал смыслом моей жизни, и прошедшая моя жизнь дает мне право уйти из жизни. Я боролся до конца ».

Принимал ли он смерть добровольно или насильно, в этих последних словах - главное: Отечество гибнет! Он отдал за него всё, что мог. В конце концов, окруженный врагами и преданный, отдал жизнь. Во время Великой Отечественной, храбрым бойцом которой он был, про героев так и писали: «Отдал жизнь за Родину».

Вскоре после его смерти, как он предвидел, Родина окажется расчлененной. Выходит, напрасными были его борьба и смерть? Думаю, нет.

Когда-то мы говорили о погибших наших героях, как о горьковском Соколе: «Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером... »

Сейчас редко звучат эти слова. «Поле боя после битвы принадлежит мародерам» - название одной из современных пьес довольно точно обозначает, кто сегодня хозяева жизни. В этом смысле надругательство над могилой Ахромеева (неслыханное, чудовищное надругательство!) стало зловеще-символическим - ознаменовало, так сказать, вступление в новую эру.

Только не будет же так всегда. Битву за Родину мы продолжим, дети встанут потом в этой битве на место отцов.

И они должны знать: в наше время были не одни лишь «герои» Фороса и Беловежья. Был маршал Ахромеев. Он был и навсегда останется Маршалом Великой Державы - Союза Советских Социалистических Республик, не предавшим свои идеалы.

Невозможно представить его вписавшимся в «новый режим». Не представляю, например, сидящим на каком-нибудь нынешнем официальном мероприятии - в советском маршальском мундире, но с нашивками из триколора и двуглавого орла.

На его могильном камне - три слова, выражающие самую суть этого человека: Коммунист, Патриот, Солдат. И недаром на могилу приходят борцы из оппозиции самых разных, порой несовместимых направлений - он как бы объединяет их всех. Так же, думаю, своим высоким авторитетом мог объединить в жизни, если бы остался жив. Может, именно поэтому не оставили его в живых?

Дмитрий Тимофеевич Язов, тоже Маршал Советского Союза, оказавшись в камере «Матросской тишины» и узнав там о гибели своего боевого друга, записал в тюремной тетради: «Появится когда-нибудь талантливый автор и создаст об этом удивительном человеке, настоящем человеке чести, достойную книгу, которая дополнит и украсит серию «Жизнь замечательных людей ».

Замечу: сам Дмитрий Тимофеевич жизнью своей тоже заслужил право на хорошую книгу.

Да, сегодня честь не в чести. Но в нынешнем политическом и нравственном беспределе, когда правят бал корысть и чистоган, шкурнические интриги и бандитские разборки, светлый пример людей, для которых Родина воистину дороже собственной жизни, особенно необходим.

Давайте помнить, что у нас были такие люди. Давайте верить, что они обязательно будут.

Ими спасется Россия.

Беседа с бывшим первым заместителем начальника Генерального штаба Вооруженных сил, генерал-полковником в отставке

Уважаемый Бронислав Александрович, 5 мая исполняется 90 лет со дня рождения маршала Советского Союза Сергея Федоровича Ахромеева. Фигура крупная. Фигура трагическая... Вам достаточно долго пришлось работать вместе с ним в Генеральном штабе Вооруженных сил СССР. Каким вы помните маршала?

Почти восьмилетняя работа рядом с этим человеком ясно и четко показала мне, что это был профессионал высочайшей пробы. Главное качество этого человека, как военного руководителя, состояло в том, что он никогда не жил сегодняшним, завтрашним днем, строил свою работу и работу Генерального штаба на перспективу таким образом, чтобы мы могли анализировать ситуацию на пять, десять, пятнадцать лет вперед. Это дано очень и очень немногим.

Для такого предвидения, безусловно, нужны большие знания, и не только военные, но еще и политические, исторические...

Прежде чем далее говорить о Сергее Федоровиче, хотелось бы дать оценку тому органу, которым он управлял. Генеральный штаб - это главный военно-политический орган управления страны. В нем аккумулируется и анализируется военно-политическая обстановка во всех уголках мира. Выводы представляются руководству министерства обороны и руководству страны для принятия соответствующих военно-политических решений. Это с одной стороны, а с другой - это орган, который постоянно должен гарантировать высокую боевую готовность и боеспособность Вооруженных сил, их развитие, оснащение самыми современными видами вооружения и техники. Это орган, который планирует применение Вооруженных сил в военных конфликтах различной интенсивности, в том числе, и применение ядерной составляющей. Генштаб следит за состоянием и совершенствованием системы управления Вооруженными силами, театров военных действий и так далее.

Чтобы руководить таким органом, надо иметь соответствующее военное образование, знания, обладать аналитическим складом ума, способностью разобраться во всей той сложной системе задач, которые стоят перед Генеральным штабом, и поставить работу так, чтобы все его управления работали именно над этими задачами. По твердому убеждению Сергея Федоровича, перед тем как возглавить Генеральный штаб, надо пройти хорошую армейскую школу на командирских и штабных должностях. Тогда начальник Генштаба будет участвовать в принятии решений не как статист и не просто как аналитик, а как человек, который понимает все, потому что это ему пришлось пройти самому. Сергею Федоровичу все это было присуще.

Скажите, Бронислав Александрович, до того как получить назначение в Генштаб, вы долго были знакомы с маршалом Ахромеевым?

Нет, до того я вообще никогда с ним не встречался.

- При каких обстоятельствах вы познакомились?

- Думаю, прежде нужно рассказать о некоторых фактах из жизни Сергея Федоровича Ахромеева (на фото) . Родился он, как мы уже отметили, 5 мая 1923 года в Мордовии, русский. Военную службу начал в 1940 году, когда поступил в Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. В июле-декабре 1941-го участвовал в боях за Ленинград в составе объединенного стрелкового батальона курсантов. В 1942 году окончил Астраханское пехотное училище, был командиром взвода морской пехоты, начальником штаба батальона, с июля 1944-го командовал батальоном автоматчиков. Так что войну знал не понаслышке - он был в таких должностях, в каких на войне долго не живут…

А уже после войны, с июня 1945 года, был заместителем командира, затем командиром танкового батальона, начальником штаба и командиром танкового полка, командиром танковой дивизии, командующим танковой армии и так далее вплоть до начальника Генерального штаба, в этой должности служил с сентября 1984 года по декабрь 1988-го. В общем, что называется, прошел все ступеньки военной службы и при этом много учился. Он блестяще закончил Высшую офицерскую школу самоходной артиллерии бронетанковых и механизированных войск Красной Армии (1945), с золотыми медалями - Военную академию бронетанковых и механизированных войск (1952) и Военную академию Генерального штаба (1967).

…Предложение переехать в столицу было для меня неожиданным. Я всего три года отслужил начальником штаба Ленинградского военного округа, и эта должность меня вполне устраивала. Я не хотел идти работать в Генеральный штаб. Перед этим 30 лет стоял в строю. Пять лет командовал взводом и ротой, потом был командиром полка, начальником штаба и командиром дивизии, начальником штаба и командующим армией, и думал сам о себе: а почему Омеличев не может и дальше идти по командной линии, и перспектива соответствующая была. Поэтому, когда меня пригласил на беседу начальник Главного управления кадров Вооруженных сил СССР генерал армии Шкадов, то от перевода в Генеральный штаб я отказался. О результатах беседы Шкадов доложил маршалу Ахромееву. Затем в его кабинете и состоялось наше личное знакомство.

- Как вы считаете, почему маршал Ахромеев выбрал именно вас?

По его словам, я был хорошо подготовлен теоретически, мое общее развитие и долголетняя служба в войсках позволяли мне выполнять те задачи, которые стояли перед Главным оперативным управленим Генштаба, должность заместителя начальника которого мне предлагалась.

- Он не мог не знать ваш послужной список.

Без сомнения. А в моем личном деле были аттестации моих предыдущих командиров. Это и генерал армии Ивановский - главком Группы советских войск в Германии, где я два года командовал дивизией, был начальником штаба армии, который прекрасно знал, кто такой Омеличев. Это и генерал армии Снетков, командующий войсками ЛенВО, где я служил начальником штаба округа. Естественно, маршал предложил мне объяснить, почему я отказываюсь работать в Генеральном штабе.

Отвечаю: «Товарищ маршал, я не вижу себя в Генеральном штабе». Я - войсковой офицер. Всю жизнь служил в войсках, стоял в строю. Хочу продолжать служить в войсках». «Знаете, - сказал Сергей Федорович. – Я тоже так мыслил, когда мне предложили работать в Генеральном штабе. У меня было точно такое же прохождение службы. Вы на должности начальника штаба ЛенВО, а я пришел с должности начштаба ДВО. Я отвечаю: товарищ маршал, вы были приглашены на должность начальника главного оперативного управления, а меня приглашаете на должность заместителя начальника. Уже разница. Считаю, что это для меня даже какое-то понижение. Я же не прошу перевести меня куда-то на повышение, оставьте меня в должности начальника штаба округа, меня это устраивает.

«Товарищ Омеличев, мы с вами солдаты. Солдаты место службы не выбирают. Езжайте в Ленинград, через неделю будет приказ», - сказал маршал.

- То есть разговор был достаточно жестким…

Да. Но мы были так воспитаны всей нашей армейской службой, что возражать и дальше я не счел корректным. Я высказал все, что хотел, в глаза, поэтому ответил «Есть» и уехал в Ленинград. Через семь дней поступил приказ, и я прибыл служить в Москву. Шел 1985 год. Сергей Федорович видел для меня определенные перспективы – и эти перспективы при нем же произошли. Сначала я был заместителем начальника Главного оперативного управления, потом начальником этого же управления, а с января 1989-го по сентябрь 1992 года - первым заместителем начальника Генштаба.

К слову, в 1992 году в издательстве «Международные отношения» вышла книга «Глазами маршала и дипломата», написанная Сергеем Федоровичем Ахромеевым в соавторстве с Георгием Марковичем Корниенко. Почти в самом начале книги есть строки, посвященные вашему покорному слуге. Читаю: «Затем это управление возглавил молодой (уже руководитель следующего поколения) генерал-полковник Омеличев Бронислав Александрович, выросший в отличного генштабиста». Я очень дорожу этой оценкой. И никому другому в своей службе не благодарен так, как маршалу Ахромееву. Храню фотографию, сделанную в 1988-м в кабинете начальника Генштаба. В центре – Сергей Федорович, я – в первом ряду, крайний справа (на фото) .

- Он вспоминал войну?

Сергей Федорович часто вспоминал войну, но больше говорил не о самой войне, а о тех людях, которые на войне командовали дивизиями, армиями, фронтами. По его словам, это были учителя и во время войны, и после войны. Он говорил: они учили нас всему тому, чего мы не могли получить на войне, потому что наш командный уровень не позволял нам понимать это. А вот когда мы после войны стали занимать соответствующие должности, вот тогда очень важно было услышать оценку участника Великой Отечественной войны по тому или иному принимаемому решению. Он много говорил о роли военных руководителей высшего звена Великой Отечественной, которые, по его словам, «учили меня с первых послевоенных дней».

- А День Победы как он отмечал?

В День Победы мы обязательно присутствовали на параде. Тогда на площадке слева (если смотреть на Мавзолей) собиралось руководство Генштаба, главных и центральных управлений министерства обороны, а также космонавты. После парада большинство уезжало домой, как и положено, а мы, работники руководства Генерального штаба, прямо с Красной площади возвращались на рабочие места. Можете верить, можете не верить, но за семь с половиной лет моей работы в Генеральном штабе ни разу не было, чтобы после парада я не работал часов до 17-18, и только потом – домой. Семья к этому привыкла…

- И что, не было никаких выходных?

У начальника Генерального штаба, у начальника Главного оперативного управления, первого заместителя начальника Генерального штаба каждая суббота, каждое воскресенье были рабочими днями. Правда, в воскресенье на час-полтора попозже приедешь и на часик-другой раньше уедешь…

- Маршал Ахромеев тоже без выходных работал?

Без выходных.

- А отпуска-то хоть были?

Были, конечно. Вот, скажем, мне, начальнику Главного оперативного управления, звонит начальник Генерального штаба маршал Ахромеев: Бронислав Александрович, зайдите. Захожу. Спрашивает: вы, вроде, в отпуске не были? Не был еще. Хорошо. Завтра можете ехать в санаторий. Там готовы вас встретить. Звоню жене: с завтрашнего дня мы в отпуске, едем в санаторий.

- Но там-то уже не тревожили?

По пустякам - нет. Но к моему приезду там уже стоял телефон ВЧ - это прямая связь с начальником Генерального штаба, с Центральным командным Генерального штаба.

- И звонили?

Если ситуация осложнялась, то дежурный генерал должен доложить вовремя. Неважно, в отпуске я или нет, но ситуацию должен знать. Так работал Генеральный штаб, и по-другому работать не может.

- Надо было иметь колоссальное здоровье…

Да. Сергей Федорович физически был очень крепкий человек.

- И память, наверняка, у него была хорошая?

Изумительная. Можно сказать, уникальная.

- Как это проявлялось?

Он помнил, например, номера всех наших объединений, соединений. Точно знал группировки натовских войск, их состояние. В любой точке, где они присутствуют. Но службу оставил, когда ему было 68 лет якобы по причине снижения памяти, что, по его словам, отрицательно влияет на работу, как он объяснил министру обороны и Генеральному секретарю ЦК КПСС - Верховному главнокомандующему.

Вы можете привести пример, когда действительно были поражены предвидением Ахромеева, когда он показал блеск своей мысли?

Для начала замечу, что в те времена начальник Генерального штаба входил в состав рабочей группы Политбюро. Эта группа занималась подготовкой материалов для главы государства, членов Политбюро, для министра иностранных дел, министра обороны, когда они представляли страну на межгосударственных встречах, где решался какой-либо военно-политический вопрос. Однажды вызывает меня Сергей Федорович, показывает какой-то документ и говорит: «Бронислав Александрович, вы с этим документом знакомы? Он проходил через Главное оперативное управление?»

Документ был небольшой, на две – две с половиной страницы, и уже подписанный Шеварднадзе (министр иностранных дел) и Яковлевым (член Политбюро ЦК КПСС). И оставлено чистое место для подписи министра обороны Язова. А в минобороны было установлено жесткое правило: никакой документ в приемной минобороны не примут, если на нем нет визы начальника Генерального штаба. Отвечаю: нет, товарищ маршал, этот документ через Главное оперативное управление не проходил, проблему не изучали, документ родился вне Генерального штаба. Тогда Сергей Федорович берет зеленую ручку (он любил работать зеленой ручкой) и читает. Потом что-то там почеркал, поправил, снимает трубку прямого телефона и звонит министру иностранных дел: мы получили документ для подписи министром обороны, но эта проблема не прорабатывалась в Генштабе, поэтому на доклад министру представить его не могу. Но мы проработали этот документ, и если у вас не будет возражений против наших предложений, то документ сейчас вышлю вам. В такой редакции министр обороны его подпишет.

А я подумал тогда: это дорогого стоит, когда начальник Генерального штаба правит документ, уже подписанный двумя членами Политбюро – высшего руководства страны. Есть ли ныне такой начальник Генштаба, который решится на такой поступок? Я не просто сомневаюсь, я просто уверен: никто не решится. Это же насколько надо четко и ясно понимать ту проблему, о которой шла речь, - а она была связана с сокращениями стратегических ядерных вооружений, - чтобы быть так уверенным в себе? А маршал Язов никогда бы не подписал документ, не завизированный начальником Генштаба.

Мне импонировало в работе Сергея Федоровича его умение предвидеть события. Приходит он как-то с совещания у Горбачева, где участвовали министр обороны, председатель КГБ, министр иностранных дел и обсуждался вопрос о возможном сокращении Вооруженных сил. На этом совещании министру обороны и начальнику Генерального штаба удалось доказать, что сейчас это делать не целесообразно, но, как сказал он мне, «они нас все равно дожмут, не дадут спокойно жить».

- А «они» - это кто?

Да Горбачев, Шеварднадзе, Яковлев, Крючков (председатель КГБ) и иже с ними. По распоряжению Сергея Федоровича тогда была создана группа, человек пять во главе со мной для подготовки расчетов, которые бы минимизировали ущерб от такого сокращения. Мы подготовили такой документ, который впоследствии лег в основу сокращения Вооруженных сил на полмиллиона человек.

Бронислав Александрович, говоря о начальниках Генерального штаба, пожалуй, можно сделать и такой вывод: масштабные задачи требовали масштабных личностей.

Безусловно. Руководить Генштабом может только человек, который охватывает весь огромный комплекс задач. Может предвидеть. Может повлиять. Может организовать работу.

- Каков был стиль общения Сергея Федоровича с людьми, с починенными?

Стиль общения у него был исключительно уважительный, исключительно интеллигентный. А у меня с ним сложились очень доверительные отношения, я горжусь этим. Сергей Федорович верил мне, и это без преувеличения, как самому себе.

- Как коллектив Генштаба относился к маршалу Ахромееву?

Коллектив был влюблен в начальника Генштаба, но, вместе с тем, был очень осторожен в плане того, чтобы исполненный документ не вызвал у него каких-то серьезных замечаний.

- Как его называли между собой?

Только – «начальник Генерального штаба». Или – «маршал Ахромеев». Повторяю, у нас были исключительно доверительные отношения, тем не менее, он называл меня только на вы и только – «товарищ Омеличев».

- Он был выдержанным?

- Извините, «нецензурно» не выражался?

Упаси Господь! За все годы не слышал от него ни одного бранного слова.

Что можно сказать о его культурном уровне? Что он читал, какие фильмы смотрел? Какие предпочтения у него были?

Культурный уровень у Сергея Федоровича был такой, что мы все завидовали ему. Как бы много он ни работал, он находил возможность что-то почитать. Прекрасно знал историческую литературу. Мог привести примеры из биографий военных руководителей разных времен и народов. Классику прекрасно знал. Льва Толстого, Чехова, много раз приводил примеры из Тургенева...

- А музыка, песни?

Не могу сказать.

- Кино Сергей Федорович любил?

Да, фильмы историко-патриотического содержания, военной тематики. Видел как-то у него у него в кабинете знаменитого артиста Вячеслава Тихонова. Встречался он и с Евгением Матвеевым, актером и режиссером.

Но главным всегда было одно - работа, работа и еще раз работа. День и ночь. Семья на втором плане. Если не на третьем.

- Как же он отдыхал?

Любил спорт. Никогда не забуду такой случай. Как-то отдыхал в санатории «Архангельское», и так совпало, что в одно время с Сергеем Федоровичем. Однажды он предложил: давайте, мол, утром вместо зарядки пойдем на прогулку. Напросился к нам в компанию еще Владимир Шуралев, в то время командующий Белорусским военным округом. Когда я с этой прогулки вернулся, то думал, умру. Дистанция 10 км. Он шел так быстро, что мы за ним едва успевали… На следующий день Сергей Федорович опять предложил прогуляться. Пришлось отказаться, хотя я тоже был не хилым.

Кстати говоря, Сергей Федорович не курил. Выпивал очень умеренно. Очень. Рюмка коньяку за вечер.

-А охота, рыбалка?

Нет, не увлекался.

Как это ни печально, но приходится вспомнить, что о причинах его смерти до сих идут разные разговоры, выдвигаются самые невероятные версии… Он был сильным человеком, и неужели закончил жизнь самоубийством?

Это особая тема, которая, действительно, до сих пор волнует наше общество. Однажды я был приглашен на канал НТВ, когда там готовили фильм о Сергее Федоровича. Состоялась довольно-таки продолжительная беседа, правда, по телевизору потом было показано всего два небольших фрагмента, но я все-таки высказал свою точку зрения: истинную причину свой смерти Сергей Федорович унес с собой. Однако я считаю: из жизни он ушел добровольно. Это моя точка зрения, я ее никому не навязываю. Но, зная его как человека, который всего себя отдал службе в армии, Советскому Союзу и партии коммунистов – а он был коммунистом в самом высоком смысле этого слова, могу сказать следующее: когда все, во что он верил больше чем в самого себя, распалось на его глазах буквально за несколько дней, то просто не выдержал… Не выдержала человеческая психика. Это моя, подчеркиваю, личная точка зрения.

И вас не убеждают в обратном два документальных фильма-расследования о нем? В них высказываются сомнения в официальной версии…

Нет, меня не убеждают.

А может, его хотели устранить как человека, который много знает, который мог сыграть определенную роль в предстоящих событиях?

А какой был смысл устранять Сергея Федоровича, когда ко времени появления ГКЧП он уже больше трех лет был маршалом в отставке? От него в большой политике, в том числе и в военно-политическом плане, практически ничего тогда не зависело. Уже был арестован министр обороны, который как-то поучаствовал в этом путче, а Сергей Федорович не принимал абсолютно никакого участия в ГКЧП. Могу это гарантировать. Он находился в это время в отпуске, в санатории. Помню, где-то 22 августа у Олега Бакланова, секретаря ЦК КПСС, который входил в состав ГКЧП, намечено было заседание так называемого штаба ГКЧП. Меня включили в список участников этого заседания, за что потом допрашивали и чуть в тюрьму не посадили, но это другой разговор. Мы встретились там с Сергеем Федоровичем. Последний раз. Как раз министерство обороны приняло решение убрать с улиц Москвы танки, в которых и боеприпасов-то не было, которые никакой роли, кроме той, что пугали людей, не играли. Он меня и спрашивает: зачем вводили войска в Москву?

- А он был на том совещании?

Нет, он просто зашел к Бакланову, в кабинет на Старой площади.

- И он вам задает вопрос...

Да. А зачем танки вводили? Отвечаю: меня об этом никто не спрашивал, это распоряжение министра обороны. Я еще вроде как пожаловался: вся эта канитель, дескать, весь этот ГКЧП прошли без участия Генерального штаба. И это действительно так. Я во многих интервью говорил, и мне до сих пор непонятно, почему министр обороны маршал Язов отстранил от участия в ГКЧП Генеральный штаб. Или он боялся, что в Генштабе найдутся разумные люди и скажут, что делать этого не надо, или по каким-то другим причинам, но начальник Генштаба Моисеев был отправлен в отпуск. Ваш покорный слуга исполнял тогда обязанности начальника Генерального штаба, и когда вся эта канитель проходила, я мог только констатировать события: собралось, например, какое-то совещание у министра обороны. Обычно эти совещания никогда не проходили без начальника Генерального штаба, а 18 августа ни я, ни начальник Главного оперативного управления на совещание не были приглашены. Поэтому я сказал: не знаю, кто давал команду о вводе войск.

- И как отреагировал Ахромеев?

Как всегда, спокойно, уравновешенно. Как сейчас вижу его: с папкой под мышкой, на следующий день он мне чего-то позвонил… Мы переговорили с ним минут пять, может, семь. И все!

- И вы вдруг узнаете…

Да, вдруг узнаю, что Сергей Федорович в кабинете повесился. Мое состояние нельзя передать словами. Вначале я просто не поверил… И не верил до тех пор, пока не увидел снимки.

- Вообще-то, у каждого офицера есть пистолет, а уж у начальника Генштаба…

Нет, в то время пистолетами не разбрасывались. Это стали делать потом, у нас не было такого.

- И где были пистолеты? У дежурного?

Да. В опечатанном сейфе у дежурного по Генеральному штабу. Я знаю также, что у Сергея Федоровича не было наградного оружия. В то время не награждали, это закончилось в годы Гражданской войны и до диких 90-х годов не возобновлялось. В лучшем случае вручали офицерский кортик. А маршал, к тому же, уже уволился и сдал свое оружие.

- В те три года, когда он уже ушел из армии, вы не общались?

Мы с ним не прерывали связь ни на один день.

- Он находился в группе генеральных инспекторов?

Нет, он был советником Генерального секретаря ЦК КПСС по военным вопросам. Кабинет у него был в Кремле. Я не раз бывал в этом кабинете, маленьком таком. Вместе с тем, ему нельзя было терять связь с Генштабом, а связующим звеном был я. Он звонил только мне. Спрашивал: Бронислав Александрович, когда состоится заседание рабочей группы, которая готовит документы для политбюро по разоруженческим и прочим вопросам? Иногда приходил, участвовал в заседаниях, садился рядом – я был председатель этой группы. Мы с ним летали в составе делегации на подписание предварительного договора СНВ-2 в Соединенные Штаты.

Вы говорили, что он сказал: разработайте план сокращения Вооруженных сил, «они нас все равно добьют». Уже по этому «они» видно его отношение к группе данных политиков, не так ли?

Все наши структуры были тогда, как говорят, заточены на то, чтобы выполнять указания генерального секретаря ЦК КПСС. Может, у Ахромеева было еще чувство вины за гибельные решения, которые принимали Горбачев и Шеварднадзе?

Предчувствие краха и привело его к трагедии...

В книге «Глазами маршала и дипломата» Сергей Федорович вспоминает, как шло его становление в должности начальника Генерального штаба, которое совпало по времени с приходом к власти Горбачева. Сначала ему и министру обороны маршалу Соколову первые месяцы в деятельности нового генсека все нравилось. Горбачев первое время слушал, вникал, ведь в военном деле ничего не понимал. Но потом- сколько раз маршал Ахромеев, будучи начальником Генштаба, приезжал из Кремля в расстроенных чувствах...

И мне тоже приходилось сталкиваться с тогдашним министром иностранных дел Шеварднадзе. Проводя политику разоружения, он зачастую шел на неоправданные уступки США. И только благодаря настойчивым усилиям Генштаба, министра обороны нам удавалось на заседаниях «пятерки» у секретаря ЦК Зайкова хоть как-то ставить преграды на пути этого политика. Было несколько моментов, когда он игнорировал совместно выработанные указания для участников переговоров. Никогда не забуду, как он единолично принял решение о сокращении морской авиации. Переговоры шли о сокращении Сухопутных войск от Атлантики до Урала, а морская авиация относилась к ВМФ, поэтому военное ведомство считало обоснованным вывести ее из предмета переговоров...

- Проханов писал: Горбачев, Яковлев и Шеварднадзе - шампунь и кондиционер в одном флаконе.

Я приведу вам такой пример. На одном из совещаний в ЦК партии мы были вдвоем с Сергеем Федоровичем. В перерыве вышли подышать свежим воздухом, смотрим, вдали прохаживается Яковлев. Сергей Федорович и говорит: Бронислав Александрович, запомните на всю свою жизнь - большего вреда стране и Вооруженным силам чем этот человек не принес никто. Он это мне лично сказал. Этих слов я никогда не забуду.

- О Горбачеве, наверное, было у него такое же мнение?

Нет. Если бы он так же думал и о Горбачеве, то никогда не пошел бы к нему советником. Горбачев лично пригласил его. Вызвал к себе после того, как Сергей Федорович написал рапорт на увольнение. Спрашивает: где думаете найти себе применение? В Группе генеральных инспекторов, если вы меня туда определите, ответил маршал. Горбачев и говорит: хотим вам предложить другую работу. Как вы смотрите на должность советника Генерального секретаря по военным вопросам? Мы с вами около двух лет вместе работаем, вы знаете ситуацию, знаете мою точку зрения. Сергей Федорович согласился. И я не помню, и в упомянутой книге нет резких высказываний Ахромеева в отношении Горбачева. А вот с Шеварднадзе у него были стычки, и стычки достаточно жесткие. Должен сказать, что в наше время министерство обороны и министерство иностранных дел отстаивали свои интересы: МИД было заинтересовано в том, чтобы быстрее подписать тот или иной международный договор, а минобороны - в том, чтобы договор подписать с минимальным ущербом для боеготовности Вооруженных сил.

- Так получилось, что первый крупный некролог о маршале Ахромееве был написан не в СССР, а в США и опубликован в журнале «Тайм». Написал его адмирал Уильям Кроу, который в свое время занимал пост председателя Объединенного комитета начальников штабов США. Он назвал Ахромеева человеком чести. Слова из заголовка некролога «Коммунист. Патриот. Солдат» родственники выбили потом на памятнике маршалу.

Правильно, это действительно написал адмирал Кроу. О маршале Ахромееве, замечу, было высочайшее мнение среди западных военных. Должен сказать, что у него был беспрекословный авторитет и среди министров обороны, начальников штабов и руководителей государств-участников Варшавского договора. Мне неоднократно приходилось бывать с Сергеем Федоровичем на встречах с западными руководителями. Он пользовался везде непререкаемым авторитетом. А Кроу – это фактически такой же начальник генштаба вооруженных сил Америки, очень авторитетный военный. И хотя они были непримиримыми врагами, но их понимание места и роли вооруженных сил в современном мире рождало внутреннее уважение друг к другу.

- Каким было отношение маршала к делу Руста?

Простым: это было самое настоящее головотяпство со стороны высокого руководителя – командующего северной армии ПВО. Ему вовремя было доложено, что летит самолет. Этот самолет, кстати, засекли еще на той стороне границы, а он не придал этому значения и вообще снял цель с сопровождения. В этом громком деле был конкретный виновник, но сняли командующего войсками ПВО Колдунова и министра обороны маршала Соколова. Кстати, Сергей Федорович говорил мне, что надо было его, Ахромеева, снимать с должности, а не министра обороны.

Есть такая конспирологическая версия, что Руста и послали, чтобы после скандала убрать высшее командование СССР. Или это, что называется, уже перебор?

Конечно, перебор. Это вообще случайность, что он долетел до Москвы, его могли сбить. И не раз.

Как вы считаете, Бронислав Александрович, какие заветы Ахромеева, какие его мысли могли бы быть актуальными в эти не простые для нашей армии, для страны вообще времена? Роль Генштаба должна усиливаться?

Роль Генштаба не должна ни усиливаться, ни падать – она должна быть такой, какой она всегда должна быть для этого главного управленческого органа страны в вопросах обороны.

- А она, эта роль, достаточна сегодня?

Нет, не достаточна. Нынешнему руководителю Генштаба очень сложно. После распада СССР были времена, когда Генеральный штаб вообще превращался в канцелярию. А это недопустимо. Сегодня я вижу позитивные сдвиги, однако надо понимать одно: разваливая армию 20 лет, восстанавливать ее придется 40 лет. Быстрее вряд ли восстановишь, хотя стремиться к этому надо.

- Такой вопрос, Бронислав Александрович: вы видели и других начальников генштаба, какими они были?

Сергей Федорович принимал должность у маршала Огаркова. Это тоже выдающаяся личность. Прекрасный организатор. Человек высочайшей эрудиции. До этого начальником Генерального штаба был ныне живущий маршал Куликов. Потом он до последних дней, пока существовал Варшавский договор, руководил этой военно-политической организацией. Кстати, шанса победить Варшавский договор в военном столкновении у НАТО не было никогда. Таким образом, маршал Ахромеев явился продолжателем знаменитой плеяды начальников Генерального штаба, участников Великой Отечественной, начиная с маршала Жукова, маршала Шапошникова, маршала Василевского, генерала армии Антонова, маршала Захарова…

Беседу вели Валерий Панов и Алексей Тимофеев

Специально для Столетия

Могилы маршала Сергея Ахромеева и генерал-лейтенанта Льва Рохлина оказались вблизи друг от друга на одной аллее Троекуровского кладбища. Оба при жизни (в разное время и в разной социальной обстановке) находились близко к самой вершине власти. И тот, и другой оказались по-своему неудобны и даже опасны силам, режиссирующим очередную драму в истории России. Наконец, обстоятельства гибели обоих военачальников окутаны таинственностью, вызвали неоднозначные, разноречивые суждения в обществе. Одни только эти параллели заставляют возвратиться к событиям семилетней давности. Но есть и другие: Сергей Федорович Ахромеев, крупный военачальник, 51 год отдавший службе в Вооруженных силах, прошедший Великую Отечественную с первого до последнего дня, много сделавший для развития обороны страны в мирное время, достоин того, чтобы его не забывали.

Загадки истории России / Николай Непомнящий. — М.: Вече, 2012.

Маршал С. Ф. Ахромеев

Со слов старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Леонида Прошкина, который занимался расследованием обстоятельств гибели Маршала Советского Союза С. Ф. Ахромеева, следственная версия выглядит следующим образом.

6 августа 1991 года Ахромеев вместе с супругой находился в очередном отпуске в военном санатории г. Сочи. О подготовке ГКЧП и его планах маршалу известно не было. Утром 19 августа, услышав по телевидению о происходящем в стране, он вылетел в Москву. В тот же день встретился с вице-президентом СССР Геннадием Янаевым и вошел в состав штаба ГКЧП, где проводил работу по сбору и анализу информации о военно-политической обстановке в стране.

24 августа Сергей Федорович прибыл в свой рабочий кабинет в Кремле и, будучи в состоянии депрессии после провала замысла ГКЧП, принял решение о самоубийстве. В 9 часов 40 минут утра он совершил первую попытку повешения, о чем оставил записку такого содержания:

«Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась. Порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами все повторить вновь.

Ахромеев».

Вечером того же дня маршала обнаружили повешенным в собственном кабинете. Следственная бригада во главе с Прошкиным прибыла на место в 23.27 и зафиксировала на видеопленку следующее. Ахромеев сидел у окна на полу, прислонившись спиной к стене. Синтетический шпагат, перетянувший шею, свободным концом был привязан к ручке оконной рамы. В кабинете царил идеальный порядок, следов борьбы не обнаружено. На рабочем столе лежали предсмертные записки и письма. Их содержание, а также осмотр места происшествия, опрос лиц, контактировавших в этот день с Ахромеевым, и данные экспертизы позволили Прошкину сделать однозначный вывод о том, что маршал повесился по собственной воле.

Тем не менее после внимательного изучения материалов расследования, собранных в две пухлые красные папки, возникает немало вопросов и сомнений. Начнем с элементарных противоречий и нестыковок, зафиксированных в самом следственном деле. Вот лишь несколько цитат из него.

«24 августа 1991 года в 21 час 50 минут в служебном кабинете № 19 "а" в корпусе 1 Московского Кремля дежурным офицером охраны Коротеевым был обнаружен труп маршала Советского Союза Ахромеева Сергея Федоровича (1923 года рождения), работавшего советником президента СССР». (Из рапорта.)

«Приехали в Кремль. Ахромеев сказал: «Езжайте на базу, я вас вызову». И не вызвал. В 10 часов 50 мин. я позвонил ему в Кремль и отпросился на обед. Он меня отпустил и сказал мне, чтобы я в 13.00 был на базе». (Из показаний водителя Н. В. Платонова.)

«Был на работе с 10 до 15 часов. Ахромеева не видел. Его кабинет был открыт, я это определил по тому, что в кабинет входили и выходили, но кто - я не знаю. Я считал, что это входит и выходит Ахромеев, так как секретари в субботу не работали. Когда я уходил, то в двери Ахромеева ключ не торчал… Я точно помню, что ключа в двери Ахромеева не было, иначе я не выключил бы свет в коридоре». (Из показаний советника президента СССР В. В. Загладина.)

«Коротеев В. Н. доложил мне (около 24 часов. - Авт. ), что в 19 «а» кабинете советника президента СССР Ахромеева С. Ф. ключ - в замочной скважине, а света в кабинете нет, и что он просит меня прибыть…» (Из показаний коменданта корпуса 1 Кремля М. И. Барсукова.)

«От кого-то из охраны, его зовут Саша, я слышала, что он видел Сергея Федоровича около двух часов дня в субботу». (Из показаний референта советника президента СССР А. В. Гречиной.)

Из приведенных цитат следует, что, очнувшись в 10 часов (записка Ахромеева) после первой попытки самоповешения, в 10.50 Сергей Федорович преспокойно разговаривает с шофером и даже после 13.00 собирается куда-то ехать. Опять же после 10.00 (!) в кабинет к нему кто-то многократно заходит и выходит. Некто Саша видит Ахромеева живым и здоровым в два часа дня. Загладин свидетельствует, что в 15 часов ключа в двери кабинета Ахромеева нет, а в 21.50 он откуда-то появляется.

Уже этих загадочных фактов достаточно, чтобы следствие было продолжено и попыталось ответить на возникающие в связи с ними вопросы. Но есть и немало других не объясненных следствием нюансов, в той или иной мере «диссонирующих» с официально принятой версией.

Во-первых, самоповешение, согласитесь, для сугубо военного человека - крайне не характерная форма сведения счетов с жизнью. Еще более удивляет способ - в сидячем положении. Трудно поверить, что человек, никак не связанный с криминальным миром, где такой способ практикуется часто из-за «архитектурных особенностей» тюремных камер, сам смог дойти до такой придумки. Да еще и реализовать ее в помещении, где потолок будто специально оборудован всяческими крюками и коушами для тяжелых люстр. А синтетический шпагат (кстати, в записке он назван «тросиком», будто Ахромеев писал ее до того, как лично увидел орудие повешения), который порвался при первой попытке? По данным следствия, в соседней комнате для секретарей его было полно. Оттуда, собственно, злополучный отрезок и был взят. Однако Ахромеев, собравшись с силами после неудавшегося самоповешения, вместо того чтобы просто взять новый кусок шпагата да сложить его вдвое для прочности, ищет клеящую ленту и обматывает ею оборванные концы. Такое впечатление, будто он был закрыт в кабинете и не имел доступа в комнату секретарей…

Во-вторых, когда Прошкину поручили расследование случившегося, то следователя долго не пускали к месту происшествия и в конце концов запретили взять с собой понятых. Ими стали… сотрудники госбезопасности, дежурившие в том же здании, где находился кабинет Ахромеева.

В-третьих, накануне трагедии 23 августа Сергей Федорович закончил работу над текстом выступления на сессии Верховного Совета СССР, которая была запланирована на 26 августа. Он обсуждал его с дочерью (у нее даже сохранился черновик). Ахромеев предполагал довести до сведения депутатов убийственные, как он полагал, факты предательства некоторыми высшими чиновниками СССР интересов государства. Вероятно, кому-то из них было крайне невыгодно, а может, и опасно такое выступление в наэлектризованной стране…

Почему бы, учитывая сказанное, не предположить и следующую версию?

Ахромееву, угрожая арестом и последующими репрессиями против семьи (тогда в это легко было поверить), предлагают единственный выход: самоубийство. Исполнители в соответствии со своим профессиональным опытом определяют ему и метод повешения. Затем дают синтетический шпагат из комнаты секретарей и закрывают маршала в кабинете на какое-то время.

Такая версия (не претендующая конечно же на бесспорность) способна все же дать какие-то ответы на возникающие вопросы. К тому же на предположение о том, что маршала шантажировали благополучием семьи, невольно наводит и его предсмертное письмо к родным: «Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте. Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами. Прошу вас мужественно пережить эти дни. Поддерживайте друг друга. Не давайте повода для злорадства недругам…».

Почему же Леонид Прошкин не рассматривал аналогичную или какую-либо иную версию? По его словам, для этого не было оснований, не просматриваются причины, по которым для кого-нибудь имелась необходимость убрать Ахромеева. О готовящемся выступлении на сессии он не слышал. Не странно ли, что профессионал упустил из виду столь серьезный факт, способный повернуть расследование в другое русло?

Для того чтобы убрать Ахромеева, могло быть немало причин. В военных вопросах он был правой рукой Горбачева и прекрасно знал всю кухню предательства стратегических интересов СССР в Европе, разворовывания средств и техники западных групп войск. Представьте себе, какой убийственный это был компромат в то время…

Расследование дела полностью прекращено, - рассказала дочь маршала Наташа. - Отца постепенно забывают даже бывшие сослуживцы. Правда, в мордовском селе Виндрей, где он родился, к 75-летию со дня рождения земляки открыли памятную доску, местный художник написал портрет маршала, который висит теперь в сельской библиотеке. Если многие российские маршалы и генералы чураются всяких контактов с нашей семьей, то западные военные в этом отношении проявляют настоящую верность дружбе и добрым взаимоотношениям. Бывший председатель комитета начальников штабов вооруженных сил США Вильям Крау, с которым отец дружил, до сих пор присылает нам весточки, а когда бывает в России, обязательно заходит к маме, на могилу к отцу. В нью-йоркском журнале «Тайм» он опубликовал теплую статью о своем друге. Слова из ее заголовка «Коммунист. Патриот. Солдат» мы выбили на памятнике отцу. А вот что пишет в книге «Моя война» бывший президент США Джордж Буш: «У меня как у президента была однажды запомнившаяся мне встреча с маршалом Ахромеевым, который затем трагически погиб. Ему не нравились перемены, которые он видел. Но… в каждом его дыхании чувствовалась любовь к своей стране, преданность своей стране, готовность к выполнению долга перед своей родиной. Он был коммунистом, он отличался от нас по своим убеждениям. Но он был военным человеком и с почетом служил своей стране. Это-то и произвело на меня огромное впечатление!».

В семье Ахромеевых по-прежнему категорически не верят в самоубийство маршала, как и в то, что истинные обстоятельства его гибели могут быть раскрыты в обозримом будущем… Как, возможно, и тайна гибели его младшего коллеги с похожей судьбой - генерал-лейтенанта Льва Рохлина.

По материалам С. Турченко