Зарождение поэзии и прозы для детей. Русский язык и литература

Зарождение поэзии и прозы для детей.

Развитие русской детской литературы в XVII веке

Развитие русской детской литературы в XVII веке происходило на фоне больших перемен. Московская Русь объеди­нялась и отодвигала границы в Сибирь и южные степи. Реформы патриарха Никона раскололи церковь и верующих. Усилилось вли­яние иностранцев на столичное общество. Набирала силу светская культура.

Литературный процесс шел в направлении от учебно-просве­тительной литературы к сочинениям художественным и научно-познавательным. Учебная книга давала ребенку готовую информа­цию, которую оставалось только заучить. Такая книга была ориен­тирована на одностороннее мышление читателя, приучала его к чужому монологу. Параллельно ей развивается литература, строя­щая с ребенком диалог, отражающая его детское «я», отвечаю­щая на его «почему?».

Книги для обучения чтению и письму предназначались млад­шему возрасту. Они были двух типов: азбуки-книги для чтения, писавшиеся полууставом и переплетенные, и азбуки-прописи, писавшиеся скорописью на листах, склеенных в свиток. Азбуки-книги нужны были на первом этапе обучения, азбуки-прописи – на втором, когда ученик уже умел читать и писать полууставом.

Всего в XVII веке было напечатано более 300 тысяч азбук и букварей (первый букварь вышел в Москве в 1657 году).

Среди полусотни книг для детей, сохранившихся с тех вре­мен, встречаются и такие, которые не связаны с учебными зада­чами, а предназначены, скорее, для развлечения и поучения. Их читали дети среднего возраста, овладевшие грамотой.

Зарождение поэзии и прозы для детей.

В 30–40-х годах XVII века зарождается поэзия для детей. Первым детским поэтом был Савватий – справщик московского Печатно­го двора (на эту должность, сходную с профессией ответственного редактора, назначались очень образованные и уважаемые люди) и учитель детей знатных москвичей. Его служба началась с участия в подготовке печатной азбуки, вышедшей в 1634 году и названной учеными азбукой В.Ф. Бурцова – по имени управляющего Печат­ным двором. В ней Савватий и поместил свои стихи (вирши). Они представляют собой обращение взрослого к ребенку с наставлени­ями в хорошей учебе, трудолюбии и послушании. Основная мысль виршей Савватия – о пользе и радости книжного учения, о вреде «лености и нерадении всякому бываемому во учении».

Начинает свое становление проза для детей. Перерабатываются и сокращаются (адаптируются) русские воинские повести: «Ска­зание о Мамаевом побоище» (о Куликовской битве), «Повесть об осадном сидении донских казаков», семейно-бытовая «Повесть о Петре и Февронии». Появляются и зачатки жанра рассказа. В одном из рассказов повествуется о том, как сын-преступник по дороге на казнь откусил ухо своей матери, объяснив злой поступок тем, что мать – виновница его гибели, поскольку не наказала его за первую кражу.

Развивается и собственно историческая литература для начи­нающих читателей: часто встречаются статьи-переработки с исто­рическими сведениями – из начала «Повести временных лет», а также книга «Синопсис» – краткое обозрение русской истории.

Предисловия к книгам, жанры «слова», «послания» были за­чатками публицистики, обращенной к детям.

Интересовавшиеся вопросами мироздания дети и взрослые чи­тали переводные космографии с описаниями стран и народов. Курс естествознания можно было получить, читая переводные шестодневы – произведения, комментирующие ветхозаветный рас­сказ о сотворении мира за шесть дней. Природа в шестодневе – «училище боговедения». Данные современной науки – о шарооб­разной форме Земли, движении звезд и планет, об атмосферных явлениях, о строении колосьев, виноградной лозы или лилии, клас­сификация пород рыб и пресмыкающихся и т.д. – приводятся как доказательство величия Творца мира, «Чудотворца и Художника».

Шестодневы и космографии послужили образцами для созда­телей художественно-познавательной литературы для детей.

60–е годы, наполненные оптимизмом исканий и открытий, даровали многим художникам слова невиданные ранее возможности описания и осмысления происходящего. Примечательным явлением в разных произведениях тех лет был активный герой, шло обновление и обогащение классического стиха новой рифмой, стихи стали отличаться большей свободой лирического высказывания, развивалась поэзия яркой публицистичности.

К середине 60–х годов критики заговорили о наметившемся тяготении многих поэтов к лирическим раздумьям, к разработке жанра философской поэзии (темы добра и зла, жизни и смерти, нравственного и духовного обновления личности).

И если бурное начало этого десятилетия характеризовалось своего рода «возрождением» формального эксперимента в творчестве молодых эстрадников А.Вознесенского, Е.Евтушенко, П.Вегина, В.Сосноры и др., единодушно названных критиками новаторами, то с приходом в литературу «тихих» лириков Н.Рубцова, А.Жигулина, А.Передреева, А.Прасолова, Э.Балашова и др., работавших в русле классических традиций, критика констатировала факт возобладания традиционного начала в молодой поэзии того периода.

При этом в поэзии наблюдались тенденции к сближению разных лирических систем, к их взаимопроникновению, как, например, лирика В.Соколова давала начало многим мотивам поэзии как «громких», так и «тихих» лириков. Да и сами молодые к концу десятилетия ощутили потребность в «обнаженности осенней» (Е.Евтушенко).

60–е годы качественно изменили творчество поэтов старшего поколения: А.Ахматовой, А.Твардовского, А.Прокофьева, М.Исаковского, В.Луговского, В.Бокова и др., а также и поэтов–фронтовиков К.Ваншенкина, Ю.Друниной, А.Межирова, М.Дудина, О.Берггольц и др. Память о пережитом вновь и вновь заставляла их осмысливать прошлое, соизмеряя его с настоящим. Они создавали лучшие образцы медитативной и философской лирики, творчески продолжая традиции Ф.Тютчева, А.Фета, Е.Баратынского в своем творчестве.

Итак, если в начале 60–х годов в поэзии (особенно в творчестве молодых) явно ощущалось возрождение стилевой традиции 20–х годов (В.Маяковский, В.Хлебников, М.Цветаева), то к середине 60–х стилевая ситуация быстро и решительно меняется. На передний план выходит новое направление, которое «отталкивалось» от «эстрадной» громкости предшествующего периода. К концу десятилетия оно занимает ведущее положение в поэзии и на его стилевые тенденции ориентируется подавляющее большинство поэтов. Это явление «тихой» лирики, ориентирующееся на классические образцы А.Пушкина, Ф.Тютчева, С.Есенина, А.Блока. Для «тихих» поэтов характерно крепкое ощущение «корня», любовь к своей «малой родине», тому уголку земли, где поэт родился и вырос. Так широко и мощно заявила о себе «деревенская» лирика Н.Рубцова, В.Бокова, С.Викулова, В.Солоухина и многих других поэтов. Деревня для них была истоком всего сущего на земле: «Я хотел бы, Россия, чтоб ты не забыла, что когда–то ты вся началась с деревень» (С.Викулов).

Среди молодых поэтов–шестидесятников, творчество которых развивалось под знаком классических традиций, выделяется Н.М.Рубцов (1936 – 1971). В критической литературе стало общим местом утверждение глубоко традиционного начала рубцовской лирики. Действительно, пристальное изучение исторических элегий Н.Рубцова, его медитативной лирики позволяет выявить не только влияние на его поэзию творчества Е.Баратынского, Ф.Тютчева, С.Есенина, но и творческое изучение поэтом художественных исканий его предшественников, а также продолжение и развитие их традиций.

Я у Тютчева и Фета

Проверю искреннее слово.

Чтоб книгу Тютчева и Фета

Продолжить книгою Рубцова.

Н.Рубцов сумел в своей лирике синтезировать их поэтический опыт и внести в историческое развитие литературного процесса новое, свое понимание «вечных» тем поэзии.

Лирика Н.Рубцова глубоко философична. Приобщение к «вечным» темам произошло у поэта еще в ранний период творчества, в самом начале 60–х годов, когда им было написано стихотворение «Мачты». Затем, на протяжении второй половины 60–х, тенденция философизации его лирики приведет поэта к созданию целого ряда стихов медитативного характера, стихов–размышлений: «Видения на холме», «Я буду скакать …», «Тихая моя родина», «Журавли», «Дорожная Элегия» и др.

Философское обобщение у поэта выражается в создании им обобщенных образов реалистичного бытия человека, в стремлении его понять неведомое в жизни природы, в умении слиться с гармонией природного начала, став «выраженьем осени живым».

В связи с уходом из жизни в самом начале 70–х гг. таких значительных поэтов, как А.Твардовский, Я.Смеляков, Н.Рубцов, казалось, наступил какой–то «физический» разрыв с традициями в современной поэзии. Но это было ошибочное представление, поскольку оно не принимало во внимание таких поэтов, как Л.Мартынов, Ю.Кузнецов, В.Соколов, Е.Винокуров, Д.Самойлов, активно работавших в 70–е годы в русле развития классических традиций.

Наиболее прочной связью с классической традицией характеризовалась лирика Л.Мартынова. Будучи современником В.Маяковского, Б.Пастернака, С.Есенина, поэт органично сочетал в своих стихах творческий опыт многих из них.

Особенно интересным кажется приобщение Л.Мартынова к пушкинской теме, ставшей глубоко традиционной в поэзии тех лет («Старый Пушкин», «Рисунок пером», «Дух творчества» и др.).
Интересным, мыслящим широко и объемно, предстает перед современным литературоведением поэт Е. Винокуров, начинавший писать в период ВОВ и названным критикой солдатским поэтом. Углубляя и развивая излюбленную военную проблематику, лирик уже в конце 60–х годов начинает ее реализовывать в обобщенной лирической форме стихотворения – размышления о войне, подвиге, о чести и солдатском долге. Поэзия для него становится «верховным актом мысли», а себя он осознает как «источник мыслей». Встав на стезю философского осмысления действительности, бытия человека, Винокуров оставался верен избранному пути до конца своих дней.

Почти все стихи Е.Винокурова обращены к «вечным» темам, имеющим общечеловеческий уровень существования. Тема вечного странничества становится своеобразным проводником по лирике поэта. Совсем не случайно возникают в его стихах условно–символические образы Одиссея, Авиценны, древнего алхимика. Личность в них вписывается поэтом в самый широкий, космический контекст, наполненный радостным ощущением единства с вечностью, с мировой гармонией.

Уникальность же литературной ситуации конца 70–х годов состояла в том, что в ней не было вождей. Были лидеры, те, кто шел впереди, но места, освободившиеся после Пастернака, Ахматовой, Твардовского, остались не занятыми и не видно было, кто бы мог их занять.

В конце 70–х годов в поэзии произошли качественные изменения, связанные не столько со сменой поэтических поколений, сколько с активной ориентацией молодых на новые формы стиха и способы художественного изображения. То, что в 60–е годы лишь робко приживалось в творчестве «эстрадников» – усложненная ассоциативность, формальный эксперимент, симбиоз разных стилевых тенденций, – в конце 70–х – начале 80–х годов заявило о себе как ведущее направление и повсеместно отвоевывало свое жизненное пространство. Причем существовало два разных направления, подобно тем, которые определяли направление развития молодой поэзии в начале 60–х годов. Это было традиционное направление (Н. Дмитриев, Г.Касмынин, В. Лапшин, Т.Реброва, И.Снегова, Т. Смертина и др.), ориентирующееся на продолжение классических традиций, и «метафорическое», или «полистилистическое», ориентирующееся на формальный эксперимент (А.Еременко, А.Парщиков, Н. Искренко, Ю. Арабов, Д. Пригов и др.).

Таким образом, формально и отдаленно поэтическая ситуация 80–х годов вновь напомнила 60–е годы. Но 80–е годы существенным образом отличались от 60–х тем, что с середины десятилетия начался процесс «возвращения» в литературу ранее преданных забвению имен Н.Гумилева, Н. Клюева, А. Платонова, М. Булгакова и других писателей, а также их произведений. 80–е явили миру и новые произведения поэтов А.Ахматовой, М. Исаковского, А. Твардовского, писавших «в стол» еще в 60–е годы. При этом критик Ю. Идашкин в статье «Трудные уроки эпохи» (ЛР, 1987, №43) писал даже о том, что в середине 80–х наблюдалось засилье «возвращенных» стихов, а в тень уходили имена современных поэтов.

Примером поэта, чье творчество в его полном объеме было возвращено читателям лишь недавно, может служить В. Корнилов. Многие стихи В. Корнилова увидели свет лишь в «Избранном» (М., 1991). Будучи созданными в разные годы, они обрели своего читателя лишь в 90–е. Поэт всей своей жизнью и творчеством доказал, что «на свете извечно правы Не склонившие головы». Стихи его полны энергией внутренней свободы, в них ощущается большая личная ответственность за каждое слово, за вздох, за шаг, за мысль, ибо «слово» для поэта – «начало всего и свет». И во всем этом он завидно постоянен. В выборе темы, формы, жанра (как правило, это лирическая исповедь), способа рифмовки (обычно это перекрестная рифма). Предпочтение Корнилов отдает двухсложным классическим размерам – ямбу и хорею, но использует и трехсложные, что разнообразит его лирическую систему. Главное для поэта – правда жизни, пусть и трагическая в своей основе. Многие его стихи публицистичны: «Виктору Некрасову», «Памяти А. Бека», «Молодая поэзия» и др. Однако, несмотря на то, что многие стихи Корнилова отмечены печатью злободневности, наличествуют в них и темы «вечные»: поэт поднимает проблемы любви и дружбы, гражданского служения народу и Отечеству, жизни и смерти, поэта и поэзии.

«Возвращенная» поэзия дала мощный толчок современной поэзии в освоении и развитии классических традиций русской лирической поэзии, органично «вписавшись» в основное направление развития поэтического процесса 80–х годов. Исключение составляет творчество И. Бродского – поэта не русской литературной традиции, «не пушкинскими заветами живущего» (Б. Чичибабин).

И. Бродский признавал, что в его лирике «возникают типичные шизофренические нюансы: иногда снабжаю английское существительное русским суффиксом или в качестве рифмы к русскому слову выскакивает слово английское. Но я привык к элементу бреда в своем существовании и не рассматриваю подобные ситуации как нечто ненормальное, скорее, наоборот».

И.Бродский избрал не лучший способ «отталкивания» от классических традиций – иронично–издевательский, ернический (например: «Я памятник себе воздвиг иной», «Служенье муз чего–то там не терпит» и т.д.). Попрание высоких нравственных критериев искусства, складывавшихся веками не только в русской, но и мировой классике, обернулось для поэта трагедией одиночества, утратой изначального и созданием имиджа надмирной личности, бытующей вне времени и пространства, подобно его образу–символу парящего одинокого и гордого ястреба. Формальный эксперимент, который стал основой художественной позиции поэта, породил в его творчестве в первую очередь стихи, более похожие на прозу, тягучую, «перетекающую» из одной формы в другую, являющие собой не что иное, как поток сознания автора, облеченный в знаковую систему слова. Этот принцип изображения действительности был подхвачен поэтами молодого поколения 80–90–х годов, образовавших ветвь иронической, абсурдистской поэзии.

Итак, 80–е годы представляются более напряженными и противоречивыми в своем развитии, нежели 60–е и 70–е. С одной стороны, в поэзии этого времени шло дальнейшее углубление и развитие традиционного начала, усиление гражданственности, с другой стороны, происходило резкое размежевание молодой поэзии на «новаторов» и «традиционалистов», утверждался формальный эксперимент как способ создания новой поэзии и как результат этого процесса – появилась абсурдистская лирика и еще более вычурный жанр – стихопроза.

Специфика русского стихосложения

(Основные этапы развития стихосложения в русской поэзии)

В основе стихотворной речи лежит, прежде всего, определенный ритмический принцип. Поэтому характеристика конкретного стихосложения состоит, прежде всего, в определении принципов его ритмической организации, то есть в установлении принципов, строящих стихотворный ритм. С этой точки зрения системы стихосложения распределяются на две основные группы: количественное (квантитативное) стихосложение и качественное (квалитативное) стихосложение.

Ритм речи сам по себе не создает стиха, точно так же как и стих не сводится к собственно ритму. Если, с одной стороны, известная ритмичность вообще присуща речи в силу физиологических причин (вдохи и выдохи, разбивающие речь на более или менее равномерные отрезки), то с другой стороны, четкая ритмическая организация речи возникает напр. в трудовом процессе, в рабочих песнях, фиксирующих и усиливающих ритмичность работы.

Народное стихосложение – один из наименее разработанных участков русского стиховедения. Относительно самых принципов его конструкции на протяжении XIX в. высказывались самые различные, исключающие друг друга предположения и догадки. Один из первых исследователей русского народного стихосложения – А.Х. Востоков, отмечая в нем «независимое существование двух разных мер, то есть пения и чтения», анализировал в нем только «вторую меру», то есть явления речевого ритма. При этом Востоков приходил к выводу, что в народном стихосложении «считаются не стопы, не слоги, а просодические периоды, то есть ударения».

Один из самых характерных видов русского народного стиха – былинный стих – состоит из трех «просодических периодов», то есть несет три главенствующих фразовых ударения, из которых первое чаще всего падает на третий слог стиха, а дальнейшие разделены слоговыми промежутками, колеблющимися от одного до трех слогов. Постоянным признаком былинного стиха является особое строение клаузулы – дактилической с факультативным полуударением на последнем слоге. Такая клаузула составляет внешнее отличие стиха собственно былин от позднейших т.н. «исторических песен», построенных на женских окончаниях.

На тех же принципах основаны и различные формы народной лирики, которые распадаются на ряд разновидностей, различающихся по числу фразовых ударений в стихе и по типу его окончаний (среди которых мужское неупотребительно). Это касается главным образом т.н. «протяжных» песен, так как плясовые, благодаря упорядоченности междуударных слоговых промежутков, нередко вплотную подходят к формам «литературного», силлабо-тонического стиха.

Акцентные (речевые) системы стихосложения делятся на три основные группы: силлабическое, силлабо-тоническое и тоническое. В основе всех групп лежит повторение ритмических единиц (строк), соизмеримость которых определяется заданным расположением ударных и безударных слогов внутри строк, безотносительно к их количественным соотношениям, и выразительность которых зависит от интонационно-синтаксического (а не музыкального) строения стиха.

К силлабической группе относятся напр. французская, польская, итальянская, испанская и др. системы. (К этой группе относилось русская и украинские системы в XVI–XVIII вв.) К силлабо-тонической группе относятся английская, немецкая, русская, украинская и др. системы (относящиеся в то же время в значительной мере и к тонической группе). Принципиального отличия между этими группами нет; во всех трех группах речь идет об акцентной основе ритма, дающей те или иные, зачастую переходящие друг в друга, вариации. Поэтому вышеприведенное традиционное деление в значительной мере является условным.

Простейшей формой акцентной системы является тонический стих, в котором соизмеримость строк (ритмических единиц) основана на более или менее постоянном сохранении в каждой строке определенного числа ударений при переменном числе безударных слогов (как в строке в целом, так и между ударными слогами). Одинаковое число ударений в каждой строке на практике может не соблюдаться, но ритмического шаблона это не меняет.

Силлабический стих представляет собой тонический стих, в котором число слогов в строке и место некоторых ударений (на конце и в середине строки) фиксировано. Остальные ударения (в начале каждого полустишия) не фиксированы и могут приходиться на различные слоги.

Если в тоническом стихосложении имеет место полная свобода в числе и расположении безударных слогов; в силлабическом – фиксированное число слогов при относительной свободе их расположения, то в силлабо-тоническом стихе имеют место как фиксированное число слогов, так и их место в строке. Это придает стихотворным единицам наиболее отчетливую соизмеримость.

Ударения в силлабо-тоническом стихе располагаются или через один безударный слог (двусложные размеры), или через два (трехсложные размеры). Перенося на силлабо-тонический стих терминологию античного стихосложения, двусложные размеры, в которых ударения падают на нечетные слоги, называют хореическими, а двусложные размеры, в которых ударения приходятся на четные слоги, – ямбическими. (Приравнение ударного слога к долгому, а безударного – к краткому, разумеется, реальных оснований не имеет и может быть принято только как терминологическая условность.) Соответственно трехсложные размеры с ударениями на 1/4/7-м и т.д. слоге называются дактилическими, с ударениями на 2/5/8-м и т.д. слоге – амфибрахическими и с ударениями на 3/6/9-м и т.д. слоге – анапестическими.

В зависимости от числа ударений в строке размеры обозначаются как двух-, трех-, четырех- и т.д. стопные ямбы, дактили, амфибрахии, анапесты и т.п. Эта терминология (учитывая ее условность) прочно укоренилась в употреблении и в достаточной мере удобна.

На практике в силлабо-тонических размерах ударные слоги не всегда выдерживаются в фиксированном «силлабо-тоническом» порядке. Как обратное явление, и в тоническом и в силлабическом стихах расположение ударений может принимать урегулированный ямбический, хореический и т.п. характер. Так, во французском и польском стихах можно найти примеры хорея; близок к силлабо-тонике итальянский десятисложный стих. Т.о. между группами акцентного стиха строгой грани не существует; существует ряд промежуточных построений, а собственно различение между группам и происходит в большей степени статистически, по частотности метрических явлений.

Основные моменты в истории русского стихосложения

До конца XVI в. в России, как и на Украине, господствует народная песенная система стихосложения. Усложнение общественных отношений с конца XVI в., приобщение к западной культуре, развитие письменности приводят к тому, что в книжной поэзии XVII в. народный стих сменяется речевым. Этот силлабический стих развивается под влиянием главного польского силлабического стиха, которым пишут. С. Полоцкий, Д. Ростовский, Ф. Прокопович, А. Кантемир, ранний Тредиаковский. Силлабическое стихосложение господствует до 30-х гг. XVIII в. в России, а на Украине еще позже, до 70-х гг.

30-е гг. XVIII в. в русской литературе характеризуются расширением творческого диапазона, созданием новых литературных образов и жанров, разработкой литературного языка. Ведутся поиски более индивидуализированной и выразительной стихотворной системы. Эти поиски ведутся и в пределах силлабического стиха (Кантемир, Тредиаковский), и под влиянием западноевропейского тонического и тонико-силлабического стиха (Тредиаковский, Глюк и Чаус, Ломоносов), и в связи с дальнейшим изучением народного стихосложения (Тредиаковский).

Поиски завершились и в практике и в теории выступлениями Тредиаковского и Ломоносова («Новый и краткий способ сложения стихов» Тредиаковского, 1735, и «Ода на взятие Хотина» Ломоносова, 1738). Эти работы заложили основы современного силлабо-тонического стиха, нашедшего наиболее завершенное и совершенное выражение в творчестве Пушкина.

Несмотря на доминирующее значение силлабо-тонического стиха уже в XVIII в., в сущности уже у Ломоносова, с несомненной отчетливостью у Сумарокова, позднее у Востокова, у Пушкина (сказки, «Песни западных славян») намечалось и развитие тонического стиха. Это было вызвано, с одной стороны, усиливающимся интересом к народному стиху с тонической структурой, с другой стороны – попытками подражания античным сложным размерам, превращавшимся в русской интерпретации в тонические построения.

Огромный вклад в развитие русской классической поэзии внесли Жуковский, Лермонтов и, конечно же, Пушкин. С А.С. Пушкина многие ученые связывают образование литературного языка, каким он представлен сейчас. Хотя сам писатель экспериментировал с языком очень интенсивно. Известным является его Онегинская строфа из романа в стихах «Евгений Онегин», в основу которой был положен сонет – 14-строчное стихотворение с определенной рифменной схемой.

1. Скрипов, Г.С. О русском стихосложении / пособие для уч-ся. М. : Просвещение, 1979. – 64.

2. Востоков А. Опыт о русском стихосложении, изд. 2-е. – СПБ, 1817.

3. Сокальский П. П., Русская народная музыка, великорусская и малорусская, в ее строении мелодическом и ритмическом. – Харьков, 1888.

4. Корш Ф., О русском народном стихосложении, в кн.: Сборник Отделения русского языка и словесности Акад. наук, т. LXVII, № 8. – СПБ, 1901.

5. Маслов А. Л., Былины, их происхождение, ритмический и мелодический склад, в кн.: Труды Музыкально-этнографической комиссии, состоящей при Этнографич. отделе Об-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии, т. XI, М., 1911.

6. Русская литература XX века / под общей ред. В.В. Агеносова, в двух частях. М. :Дрофа, 2002.

7. О современном состоянии литературы. Режим доступа –

10. Тенденции и жанры развития поэзии 30-х годов

Отличительной особенностью поэзии 30-х годов являлось бурное развитие песенного жанра , тесно связанного с фольклором. В эти годы были написаны прославленные «Катюша» (М.Исаковский), «Широка страна моя родная…» (В.Лебедев-Кумач), «Каховка» (М.Светлов) и многие другие.

Поэзия 30-х годов активно продолжала героико-романтическую линию предшествующего десятилетия. Ее лирический герой – революционер, бунтарь, мечтатель, опьяненный размахом эпохи, устремленный в завтра, увлеченный идеей и работой. Романтичность этой поэзии как бы включает в себя и ярко выраженную привязанность к факту. «Маяковский начинается» (1939) Н.Асеева, «Стихи о Кахетии» (1935) Н.Тихонова, «Большевикам пустыни и весны» (1930-1933) и «Жизнь» (1934) В.Луговского, «Смерть пионерки» (1933) Э.Багрицкого, «Твоя поэма» (1938) С.Кирсанова – не похожие по индивидуальной интонации, но объединенные революционным пафосом образцы советской поэзии этих лет.

В ней звучит и крестьянская тематика , несущая свои ритмы и настроения. Произведения Павла Васильева с его «удесятеренным» восприятием жизни, необычайной сочностью и пластикой рисуют картину ожесточенной борьбы в деревне.

Поэма А.Твардовского «Страна Муравия» (1936) , отражая поворот многомиллионной крестьянской массы к колхозам, эпически повествует о Никите Моргунке, безуспешно ищущем счастливую страну Муравию и находящем счастье в колхозном труде. Стихотворная форма и поэтические принципы Твардовского стали этапными в истории советской поэмы. Близкий к народному, стих Твардовского ознаменовал частичное возвращение к классической русской традиции и вместе с тем внес существенный вклад в нее. Народность стиля сочетается у А.Твардовского со свободной композицией, действие переплетается с раздумьем, прямым обращением к читателю. Эта внешне простая форма оказалась весьма емкой в смысловом отношении.

Глубоко искренние лирические стихи писала М.Цветаева , осознавшая невозможность жить и творить на чужбине и вернувшаяся в конце 30-х годов на родину. В конце периода видное место в советской поэзии заняли моральные вопросы (Ст.Щипачев ).

Поэзия 30-х годов не создала своих особых систем, но она весьма емко и чутко отразила психологическое состояние общества, воплотив и мощный духовный подъем, и созидательное вдохновение народа.